Перед глазами Шакурова мелькнула лента транспортера, забитая рудой и человечиной вперемешку, раздался жуткий грохот — Шакуров открыл глаза. Грохот не прекращался. Он рвал перепонки, и занавеска у открытого окна развевалась, словно флаг на ураганном ветру. «Землетрясение, — почему-то подумал Шакуров. — Господи, землетрясение! Разве у Черного моря бывают землетрясения?»
Он метнулся к окну, готовый вывалиться, в чем был — а был он, в чем мать родила. Меж двух коттеджей, посереди бывшей клумбы, обильно поросшей сорняками и измельчавшими тюльпанами, опускался военный вертолет с крокодильей раскраской.
— Что такое? — раздался хриплый голосок позади Шакурова.
Александр оглянулся и увидел, что хорошенькая девица, с которой он провел ночь, сонно таращит глазки из двуспальной кровати, а рука ее шарит по тумбочке в поисках бутылки.
— Защитники родины прилетели, — сказал Шакуров, — пора на охоту.
Охота вышла отменной: гости, вкупе с полковником Тараскиным, затравили кабанчика и подстрелили несколько перепелок, и через три часа, усталые и довольные, выбрались к охотничьему домику, где их уже ждал достархан под открытым небом: на громадном столе под грецким орехом сверкала свежая зелень, бугрились красные помидоры и темно-фиолетовый виноград, и через десять минут кабан был подобающим образом избавлен от шкурки и насажен на вертел, возбуждая аппетит и волнуя душу проголодавшихся охотников.
Впрочем, распорядители домика на меткость охотников, видимо, не надеялись и потому припасли для них еще свежего барашка, тут же расставшегося с жизнью во имя щедро оплаченного гостеприимства.
— Ну как охота? — подходя, спросил распорядитель домика — веселый пятидесятилетний мужичок с огромной бородой и всклокоченными седыми волосами.
— Да что охота! — ответил Шакуров, — вон у нас Святослав Семеныч — стрелок, а мы все только деньги умеем стрелять до получки. — Да уж, — важно согласился Кагасов, — ты бы хоть телохранителя как следует стрелять выучил, — и кивнул на скромно державшегося в стороне Валерия.
Тот и вправду предпочел стрелять не очень метко, дабы не вызвать недоуменных вопросов, и сейчас чувствовал себя так же гадко, как финалист «Большого Шлема», нарочно проигравший начальнику на травяном корте.
— А чей домик-то? — спросил Шакуров, когда вся компания уселась за длинный, покрытый белой скатертью стол.
— Агрухина, — отозвался полковник Тараскин. И пояснил:
— Нефтеперерабатывающий завод.
— Это вы с него керосин берете? — полюбопытствовал Шакуров.
— Бог его знает, — беззаботно улыбнулся Кагасов, — у нас этим отдельная фирма занимается, «Петра-АВИА», откуда хотят, оттуда и берут.
— У нас керосина второй месяц нет, — с чувством сказал полковник Тараскин, — летчики на земле сидят, как вороны без перьев. Американцы вон каждую неделю летают, а у меня, знаете, сколько? Есть такие, которые год в воздухе не были. Безобразие, до чего довели армию.
Нестеренко, в дальнем конце стола, посмотрел на полковника лягушечьими немигающими глазами, но полковник сидел к нему боком и взгляда этого не видел.
Пирушка быстро переросла в пьянку: часа два спустя Тараскин плясал с господином Саймонсом на лужайке; господин Кагасов, позаимствовав у любезных гостей девиц, скрылся в направлении беседки, Саша Шакуров шумно блевал в кустах. Молодой пилот, прислонившись спиной к дереву, молча смотрел на это безобразие. Потом незаметно поднялся и побрел в рощу.
Сазан выждал пять минут и пошел за ним. Тропинка, усыпанная влажными опавшими листьями, привела Нестеренко к белой скале, поросшей бородками мха. Сазан взбежал по скале вверх: вертолетчик сидел на каменном козырьке и смотрел вниз, на белое, с барашками море. Сазан сел рядом.
— Тебя как зовут? — спросил он.
— Мишка. А тебя?
— Валера.
— А ты чего не пьешь? — спросил пилот.
— А я на работе, — ответил Нестеренко, — хозяина охраняю.
— Хороший хозяин-то?
— Да сойдет. Я раньше у другого был — из армии. Степчук, может, слыхал? Пилот покачал головой.
— Ну да. Он десантник был. Из ЗГВ. Там чего-то подраспродал, вернулся в Россию, аж бабки из носа капали, занялся коммерцией, только пошиковать очень любил. Так что я привык.
— А что же с ним случилось? Убили?
— Какое убили, пропил он свою коммерцию. В «Метрополе» официантам шампанское за шиворот выливал. Рояль у нас позолоченный в гостиной стоял. А у этого — нормальный парень — рояля нет. Один унитаз позолоченный.
Помолчал и добавил:
— Этот, полковник — он в Афгане три года пробыл. Чего-то у него там контакты в голове заискрили.
— Тараскин тоже из Афгана, — сказал пилот, — а Бачило, считай, до сих пор там служит. В Байшанском погранотряде. Слышал, наверно, — Бачило Петр Евгеньевич?
— Не-а.
— Ну, они полгода назад караван с опием расстреляли. Целый бой был! Он там раньше замом был, так эти караванщики только что не с фонарями через речку переходили. А он их за горло взял: целый караван!
— Это сколько в долларах будет? — поинтересовался Валерий.
— Бачило приезжал, рассказывал: килограмм опия за речкой стоит 50-90 долларов. За блокпостами — уже до 300. А в Москве уже четыре тысячи. Они там лимонов на десять пожгли, по московским ценам.
Задумался и добавил:
— Бачило — он зверь! Первый стакан выпьет — белку в глаз бьет, только на первом он не останавливается. Упьется и давай костить черножопых. Очень ему тамошние пески надоели, а в Россию не переводят.
— А как же он тут появляется? — спросил Сазан.
— А по воздуху. К нам из Байшана транспортник летает, — вот он, когда осточертеет, вместе с грузом забирается. Денек погостит и обратно.
— А москвичи тут бывают? — спросил Сазан.
— Бывают. Вон, на прошлой неделе Сергеев с Васючицем был.
— Это кто — Сергеев?
— Генерал-лейтенант. В Рыково-2 командует. Они втроем в Афгане были — Бачило, Сергеев и Васючиц. Сергеев в армии остался, а Васючиц сначала в «Воентехе» был, потом они чего-то не то продали, его из армии-то и поперли. Ну, он в бизнес пошел — три года назад ходил здесь в красном пиджаке, с девицами, баню сжег, едва голышом выскочил. Там, в бане, девица сгорела — Тарас едва это дело замял. А потом смотрю — он все как-то съеживается, словно мячик шилом пырнули, и совсем пропал. А недавно приехал — он уже шишка в какой-то московской конторе. Комитет… нет. Служба авиационного контроля. А может, и не авиационного. Точно — не авиационного, транспортного.
Порыв ветра донес откуда-то из-под скалы взрыв смеха и длинную английскую фразу — представитель американского фонда пытался объясниться с гостеприимными хозяевами. Далеко-далеко, в Ахундовке, от длинного причала отделилась рыбацкая шхуна, закачалась на волнах и потихоньку поплыла в море.
— Ну что, — сказал пилот, — пора, наверное, грузиться. У них еще вторая серия будет, в «Золотом Роге».
— Приятно было поговорить, — сказал Сазан.
— Ты здесь завтра будешь?
— Не-а.
— Завтра этот козел иностранный непременно хочет на «аллигаторе» полетать.
— И что?
Пилот мечтательно улыбнулся.
— Я с ним полетаю. Я с ним так полетаю, что он поймет, чем «аллигатор» от автобуса отличается.
— Он тебе всю кабину заблюет, — сказал Сазан.
— За правое дело и пострадать не жалко. Приходи, полюбуешься.
— Не могу, — ответил Сазан, — у меня в Новороссийске тетка. Босс отпустил навестить, так что меня завтра не будет.
На следующий день Сазана действительно не было с веселой компанией. Он уехал из Ахундовки затемно — на синих потрепанных «Жигулях» 1986 года рождения. Накануне он сказал в пансионате, что едет к тетке в Новороссийск, и тщательно расспрашивал про дорогу.
Впрочем, его маршрут для человека, едущего к тетке в Новороссийск, выглядел не совсем обычно. Километров за тридцать до города «Жигули» свернули вправо, потом налево, еще раз налево и наконец остановились перед небольшим придорожным ресторанчиком, украшенным изображением девушек с серпами и православным крестом.
Сазан зашел в ресторанчик и через минуту вышел из него вместе с другим человеком, в черной кожаной куртке и в джинсах. Спустя мгновение длинный черный «БМВ» с двумя антеннами уносил его к побережью.
Пилот Михаил весьма бы удивился, увидев, какую машину прислала за потрепанным жизнью охранником его тетка.
Спустя пятнадцать минут «БМВ» въехал в распахнутые ворота и остановился у мраморного крыльца виллы. Вилла явно строилась с таким расчетом, чтобы ступени ее, словно у венецианского палаццо, спускались прямо к воде. Но в последний миг безопасность взяла верх над эстетикой, и с мраморного портика, с которого должен "был открываться дивный вид на зелено-синее море, просматривался только глухой бетонный забор.
Хозяин виллы ждал Нестеренко на веранде, увитой цветущей зеленью.
— Дарагой! — сказал хозяин с явным грузинским акцентом. — Как я рад тебя видеть! Что с твоими волосами? Ты же был рыжий, как иностранный шпион Чубайс!
— Сменил прическу, — сказал Сазан. — Как твои дела?
— Плохо, — сказал хозяин, но его широкая улыбка и изобилие расставленных по столу закусок немного противоречили его словам, — после Кобы очень плохо. После смерти Кобы мне пришлось поставить вот эту стену, ты ее видишь?
Стену, действительно, трудно было не заметить сквозь прорези в трельяже. — Какой смысл иметь дом у моря и видеть перед собой забор, как на свалке? — спросил хозяин. Сильный грузинский акцент придавал фразам странную, напряженную музыкальность.
— Все грызутся между собой, как шакалы, — продолжал хозяин, — на прошлой неделе у Крота убили двух людей, одному было шестнадцать лет. Склады стоят пустые, корабли грузятся в Вентиспилсе, мне страшно думать, что будет, когда сюда придет нефтепровод.
Но смеющиеся глаза хозяина доказывали, что в войне, начавшейся после смерти главного новороссийского вора, он занимает далеко не худшую позицию.