Форму эти парни не носят, но походка, речь, одежда лучше всякой шинели указывают на род занятий. Олежкины ребята.
Солнце, наконец, спряталось за горы. Небо было еще светлым, но день уже прошел.
Парень с фотографией сунулся к фотографу возле утопающего. Мастер улыбнулся. Это может облегчить дело. Может – и облегчит.
Как ни странно, Аркаша и Стоянов к вечеру друг друга не убили. Даже не пытались. Они молчаливой парой гуляли по городу, пока Стоянову не позвонил Гринчук и не разрешил прибыть в гостиницу. В кабак, уточнил Гринчук.
– Я уже поел на набережной, – попытался уклониться от ужина Клин. – Я бы поспал…
– Успеешь, – отмахнулся Гринчук. – Пищу, как нам верно посоветовал твой бывший учитель, нужно вкушать, а не хряцать в какой-нибудь тошниловке. А ты, товарищ капитан, иди себе. У тебя есть семья, вот и отправляйся в ее круг. Или позвони, когда выйдешь из зала, Сергееву и попроси дальнейших указаний.
Стол перед Гринчуком был уже накрыт, он подозвал официанта и распорядился о приборе для Аркаши.
– Заберите свои бабки, – попросил Аркаша, – только отпустите. Я уже ничего не хочу. Я думал, когда меня из города выбрасывали, что это всё, конец, хуже быть не может. Оказалось, может. В меня стреляли. Я с этим холуем ходил по городу, в котором места знакомого не осталось… Отпустите!
– Ты салат попробуй, классная вещь, – посоветовал Гринчук. – В меня, между прочим, тоже сегодня стреляли, вчера у меня пропала жена, меня били, меня чуть не вывезли из города на верную смерть… Что я пропустил? Да, еще я сегодня надавал тумаков двум самым влиятельным людям Приморска, которые на самом деле оказались чьими-то шестерками… Видел целый шкаф гнусностей о ни в чем не повинных мальчишках. И, наверно, девчонках… Но я не плачусь тебе в жилетку.
– Вы деньги свои получить назад хотите, – тихо сказал Аркаша. – Большие деньги.
– Я ищу свою жену…
На эстраду в углу зала вышли четверо – три музыканта и певица.
– Ко всему тутошнему кошмару – еще и живая музыка, – простонал Гринчук.
Гитарист принялся настраивать гитару, клавишник включил синтезатор.
– Давай быстро доедать и сваливать отсюда, – Гринчук еще раз через плечо оглянулся на музыкантов и покачал головой.
– Вы ешьте, – Аркаша отодвинул от себя чистую тарелку. – Я подожду.
– Ну, тогда не будем терять время, – Гринчук еще раз позвал официанта, велел принести горячее. – Что ты видел в городе необычного?
– Менты и Олежкины ребята ищет одного и того же человека, очень красивую женщину. Ко мне раз десять подходили. Хорошо ищут, при мне один бармен что-то схамил, так его били долго и от души. Стараются парни. Памятник идиотский видел на набережной…
– Памятник и я видел.
– Ну… Всё, пожалуй. Дом свой бывший видел, живут другие люди, семья. Постоял и пошел.
– Убивать тебя никто не пробовал?
– Нет. То ли Дима отпугивал, то ли передумали.
– Что тоже неплохо… – сказал Гринчук.
Подошел официант, поставил перед Гринчуком тарелку с отбивной и жареной картошкой.
– Если бы меня сейчас видел один мой знакомый, он бы пристрелил здешнего повара, всю обслугу и отодрал бы меня за уши, чтобы я не ел всякую гадость в сомнительных притонах, – Гринчук вооружился ножом и вилкой и отрезал кусок мяса. – А я вот – привык. Картошечка, кусок пережаренного мяса…
Аркаша отвернулся, казалось, всё его внимание принадлежало музыкантам. Даже не всем им, а певице.
– Черт, – спохватился Гринчук. – Так ты же пять лет без бабы… А тебя, насколько я помню, твоя бывшая вчера отшила. Скажи дежурной на этаже, я так понимаю, что заказы идут через нее. Бабки у тебя есть. Сними номер, вызови девочку… Или двух.
Аркаша промолчал.
– Как хочешь. У меня к тебе на сегодня больше просьб нет. Не совсем ты оправдал мои надежды, но…
– Заберите деньги!
– Что уплачено, то уплачено. Вот ответь на мой вопрос, личный, и иди, отдыхай. Хочешь – в мой номер на диван. Хочешь, сними номер для себя отдельно. Только если ко мне – без девочек. Но перед этим – вопрос.
– Слушаю.
– Я сегодня увидел много странного, необычного и просто неприятного. Для всего я более или менее нашел объяснение. Только вот сегодняшний обед никак не идет у меня из головы. Твой этот Рубин – был так рад тебя увидеть! А ты на него смотрел чуть не зверем.
Аркаша задумался.
Гринчук не торопил. Он доел мясо, допил сок из стакана и даже успел расплатиться с официантом. Он вообще решил, что Клин не станет отвечать.
Но Клин ответил:
– Это у него от старости, наверное. Я с Рубиным и в школе особо не разговаривал. Так, вызовет, спросит на уроке. Я у него пятерку из вредности на уроках имел. Я учебники наизусть зубрил, чтобы на любой его вопрос, самый сложный, ответить. Я книги от корки до корки переписывал, чтобы грамотность выработать. Я же знал, что он придерется к любой мелочи… Вы мой почерк не видели! Я каждую букву не писал – рисовал… Да. Он у нас классным руководителем был. Все дежурства, субботники с воскресниками – он от меня не отходил. Следил. Поначалу. Когда понял, что я до полуночи буду в классе мыть полы, чтобы идеально было, чтобы он своим носовым платком мог по полу водить… Тогда он отцепился и назначил меня козлом отпущения. И мне стало легче.
Аркаша невесело улыбнулся.
– Кто разбил стекло? Аркадий Клинченко, конечно. А водку на вечер школьный пронес? Аркаша… Класс поддержал Рубина. Поддержал… Некоторые так прямо мне и говорили, Аркаша, мол, мы тут ночью в актовый зал залазили… Все равно ты будешь виноват, смотри, лучше сразу покайся, легче будет.
Матери я не говорил. Никому не говорил. Я же не мог сказать, с чего это началось. Да мне и не поверили бы.
Началось все с того, что Рубин мне предложил стать в классе главным. Не комсоргом, не старостой – просто главным. Нужно было ему всё рассказывать, обо всех. Всех держать в руках. А он гарантировал, что поддержит меня во всем. Можно будет даже не учиться. А я послал его на фиг.
– Очень героический поступок? – спросил Аркаша.
– На звезду Героя тянет, – серьезно ответил Гринчук. – И чего это он к тебе сегодня бросился?
– Я же говорю – старость. К старости все учителя становятся либо сентиментальными, либо склеротиками. «Здравствуй, Мишенька» или «Простите, я вас не помню». Этот шизанулся в лирику.
– В лирику… – повторил задумчиво Гринчук. – Ладно, ты – как хочешь, а я – в номер. Попытаюсь поспать, пока меня Сергеев не вызвонил.
Сергеев не вызвонил. Телефон Гринчука молчал, как оказалось, многозначительно. Но понятно это стало только после того, как Аркаша и Гринчук вошли в номер.
Если у человека много лишнего времени, он может заняться выжиганием, живописью, завести себе рыбок, в конце концов. У человека, посетившего номер Гринчука в отсутствие хозяина, без всякого сомнения, лишнее время было.
Времени было так много, что посетитель успел каждую из вещей Гринчука, остававшуюся в сумке, разрезать на тонкие полосочки. Кожаная обивка дивана и кресел была изрезана. В клочья были разорваны постель и матрац.
И во всю стену, прямо над останками кровати, краской из баллончика была выведена надпись: «Хочешь получить свою бабу живой – вали из города.»
Краска была красной, словно кто-то хотел придать всему еще более зловещий вид. Художники…
– Здравствуйте, девочки! – сказал Гринчук.
– Позвать дежурную? – спросил Аркаша.
– Всенепременно. И пусть она вызовет милицию.
Дежурная, войдя в номер, шарахнулась назад, уперлась спиной в дверь и стала медленно сползать на пол.
– Выведи даму из обморока, – распорядился Гринчук.
Он подошел к окну.
За окнами уже было темно, неясно маячила скала за деревьями.
Звонкий щелчок, в стекле появилась дырочка. Разлетелся вдребезги выключатель возле двери.
Гринчук упал.
– Гринчук вышел на одного подозреваемого, – сказал Полковник Владимиру Родионовичу, когда тот, наконец, вернулся к себе на дачу.
Полковнику показалось, что нужно сообщить хоть одну более или менее хорошую новость.
О том, как прошла встреча на высшем уровне, Владимир Родионыч рассказывать не стал, что выглядело само по себе достаточно красноречиво.
– Я ехал сюда в своем автомобиле, – задумчиво произнес Владимир Родионыч, усаживаясь в свое кресло за письменным столом – проезжал мимо скверика… Знаете, там, возле памятника рабочим…
Полковник кивнул.
– И я вдруг вспомнил, что последний раз гулял там лет двадцать назад. Захотелось выйти из машины… А нельзя. В клетке я был, а не в лимузине. И вот сейчас я не в своей комфортабельной даче, а тоже в клетке. И я не знаю, у кого в кармане ключи о нее.
– У вас, – сказал Полковник. – Вы в любой момент можете…
– Под пулю? – желчно осведомился Владимир Родионыч. – На мину? Хотя вы правы, как обычно – я сам сижу с ключом в руках. И, покрывшись потом, жду, когда кто-то подойдет к клетке, приставит мне к голове… Я струсил. Понимаете? Я – струсил.
Владимир Родионыч растеряно посмотрел в глаза Полковника, и тот понял – не кокетничает собеседник, не шутит. Страх действительно светился во взгляде Владимира Родионыча, светился тусклым желтоватым огоньком.
Владимир Родионыч глубоко вздохнул. Медленно выдохнул. Зажмурился, потер переносицу.
Полковник ждал, пока Владимир Родионыч возьмет себя в руки.
– Так что вы там говорили о Гринчуке? – спросил Владимир Родионыч. – Кого он нашел?
Все-таки старый зверь, удары еще держит неплохо и в себя приходит быстро.
– Мой источник сообщил, что Гринчук вышел на некоего господина в Приморске. Трудно сказать, кто в Приморске стоит за всем происходящим, но тамошними уголовниками командует совершенно определенный товарищ. Подробностей нет. Надеюсь, пока.
– Гринчук ищет. Наверно, это неплохо. А что у нас? Нам больше ничего не передавали?
– Не передавали. Часа полтора назад звонил Браток. Что-то говорил о каких-то слухах, обещал проверить и доложить. Ждем-с.