Он наносит удары то правой, то левой рукой, в который раз замечая, что разница в силе грандиозна. Прекратив избиение мешка, Коннор смотрит на татуировку, украшающую его запястье: тигровая акула выглядит на картинке еще страшнее, чем в жизни. Коннор успел привыкнуть к татуировке, но полюбить ее не сможет никогда. Даже волосы на татуированной руке растут гуще, чем на другой. К тому же они другого цвета. Он здесь, думает Коннор. Роланд встает за каждым ударом, который я наношу его рукой. И, что самое страшное, Коннору нравится использовать ее сокрушительную силу… хотя, быть может, это нравится самой руке.
Он подходит к станку для жима от груди, который занимают двое парней. Заметив приближение Коннора, они тут же освобождают место – ну хоть какой-то прок от начальственной должности! Подсчитав блины на грифе и прикинув вес, Коннор добавляет еще по два с половиной килограмма с каждой стороны и, устроившись на сиденье, откидывается назад, чтобы начать упражнение. Он повторяет жим от груди день за днем – и ненавидит его больше всего, потому что ни одно упражнение не демонстрирует разницу в силе двух рук так наглядно. Та, с которой он был рожден, с трудом поднимает вес. Неожиданно Коннор осознает, что его борьба с Роландом не закончилась.
– Может, подстраховать? – спрашивает парень, стоящий где-то позади. Изогнув шею, Коннор оглядывается и видит парня, которого все зовут Старки.
– Да, спасибо.
Он начинает упражнение снова и, несмотря на боль в своей собственной руке, бросать штангу не собирается… но после семи жимов Старки приходится помочь ему вернуть гриф на подставку.
– У тебя это после «Веселого Дровосека»? – спрашивает Старки, указывая на картинку с акулой на правом плече Коннора.
Приподнявшись, Коннор старается унять боль в мышцах.
– Да, вместе с рукой, – отвечает он, глядя на татуировку.
– На самом деле, – говорит Старки, – я и спрашивал про руку. Если уж у человека, выступающего против разборок, рука с разборки, значит, он этого не хотел. Интересно было бы узнать, как это случилось.
Коннор начинает смеяться, потому что вот так, в упор, его никто еще об этом не спрашивал. Однако поговорить об этом оказывается приятно.
– Да был там один парень – реально крутой чувак. Как-то раз он пытался меня убить, но закончить дело не смог. В общем, он оказался последним человеком, которого разобрали в «Веселом Дровосеке». Я был следующим на очереди, но в это время Хлопки взорвали Лавку. Я потерял руку, а когда очнулся, обнаружил у себя эту. В общем, выбора не было, можешь мне поверить.
Выслушав историю, Старки молча кивает, никак не выказывая своего отношения.
– Вообще-то это вроде медали, чувак, – говорит он в конце концов. – И ей стоит гордиться.
Коннор всегда старался познакомиться со всеми ребятами в лагере лично, чтобы им не казалось, что они – просто безликие беглецы, только и ожидающие, когда придут копы и отвезут их на разборку. Так что же ему известно о Старки? Этот парень явно не обделен индивидуальностью и умеет улыбаться так, что и не угадаешь, что у него на уме.
У Старки рыжие волнистые волосы, крашеные, судя по темным корням, отросшим почти на дюйм с тех пор, как месяц назад он появился в лагере. Ростом он невысок, но крепко сбит и не рыхлый. Коренастый – вот подходящее слово. Похож на участника боев без правил. И при этом – такое самообладание, которое будто возвышает его над остальными. Ходят слухи, что он убил инспектора во время побега, но это только слухи.
Коннор помнит день, когда прибыл Старки. В каждой группе новичков есть хотя бы один человек, считающий, что взрывать заготовительные лагеря – хорошая мысль. Впрочем, возможно, многие так думают, но большинство новичков слишком подавлены, чтобы кричать об этом сразу после приземления. Те же, у кого хватает на это смелости, становятся потом либо проблемными ребятами, либо отличными работниками. Но о Старки по сей день практически ничего не известно. Его назначили на раздачу в столовую, а по вечерам он показывает желающим фокусы.
Коннор вспоминает себя в ночь после бегства. В тот вечер его спрятал в грузовике водитель, показавший ему руку с разборки, пришитую вместо собственной, отрезанной по локоть. Она принадлежала парню, который был мастером карточных фокусов.
– Покажи мне как-нибудь пару фокусов, Старки, – говорит Коннор вслух.
Старки, судя по всему, слегка удивлен.
– Ты всех здесь по именам знаешь?
– Только тех, кто произвел на меня впечатление. Давай поменяемся, – предлагает Коннор. – Я подстрахую тебя.
Они меняются местами, и Старки старается выполнить жим с тем же весом, но ему удается поднять штангу только дважды.
– С меня хватит.
Старки садится и долго не спускает глаз с Коннора. Мало кто может так долго смотреть ему в глаза. Людей пугают шрамы на его лице или сложенная о нем легенда. Однако Старки не из таких.
– Правда, что ты спас подкидыша, хотя тебя могли поймать?
– Правда, – соглашается Коннор. – Не самый умный поступок.
– Зачем ты это сделал?
Коннор пожимает плечами.
– Почему-то в тот момент мне показалось, что так надо, – старается отшутиться он. Но Старки не до шуток.
– Я сам подкидыш, – объясняет он.
– Это грустно.
– Нет, это нормально. Я просто хочу, чтобы ты знал: я уважаю тебя за то, что ты сделал.
– Спасибо.
В этот момент кто-то зовет Коннора снаружи. Как это постоянно случается на Кладбище, голос у разыскивающего его человека такой, словно случилось что-то непередаваемо ужасное.
– Мне пора. Будь здоров, Старки, – говорит Коннор, уходя; он чувствует себя значительно лучше, чем до спортзала.
К сожалению, Коннор не видит того, что происходит дальше. Как только за ним закрывается дверь, Старки снова откидывается на спинку станка и выжимает тот же вес двадцать раз подряд, даже не вспотев.
Ежедневно после захода солнца Коннор собирает на совещание ребят из ближнего круга – тех семерых, которых Хайден прозвал Апостолами. Прозвище закрепилось. Сегодня совещание проходит в самолете, где живет Коннор, – в дальнем северном конце главной улицы Кладбища, – а не в бывшем президентском лайнере: Коннору до сих пор неприятно там находиться после встречи с представителем Сопротивления, похожим на потную свинью.
У Коннора не было особого желания селиться в приватной резиденции, да и особую форму одежды – голубой камуфляж – придумал не он. И то и другое появилось у него по совету Трейса, который считал, что это полезно для укрепления имиджа.
– Что это за чертов род войск, в котором носят голубой камуфляж? – проворчал Коннор, когда Трейс посоветовал ему эту форму.
– Она для десантников, взлетающих в небо на джетпаках и атакующих сверху, – сказал Трейс. – Ни одной такой атаки в реальности не было, но в теории это очень эффективно.
Он полагал, что необычная форма поможет Коннору выделиться в толпе, сделает его особенным. У Адмирала тоже была особая форма одежды – его грудь была увешана медалями за боевые заслуги; Коннору же надлежало создать собственный стиль, и этой цели могло послужить что угодно. Хотя Коннор не испытывал большого желания поддерживать на Кладбище военные порядки, Адмирал не оставил ему другого выбора.
Поначалу все считали, что Коннор должен поселиться в бывшей резиденции Адмирала – списанном президентском лайнере, но он решил, что это не его стиль. Вместо этого он выбрал маленький симпатичный самолет, принадлежавший раньше какой-то корпорации и стоявший на задворках Кладбища, и попросил отбуксировать его в конец главной улицы.
Пару раз Коннор слышал, как ребята ворчат: «Живет как король, а у остальных кроме койки в общей спальне, ничего нет». «Это часть звериной натуры, – говорил на это Трейс. – Если хочешь, чтобы тебя уважали, готовься к тому, что тебя будут немного ненавидеть». На это Коннору возразить нечего, но и радоваться такому положению дел он не обязан.
Апостолы обычно приходят на ежедневные встречи без опоздания. Забравшись в салон, они с удовольствием рассаживаются по мягким замшевым креслам – комфортабельный самолет нравится им куда больше, чем Коннору.
На встречах присутствуют шестеро из семерых. Риса, занимающая пост главврача, отказывается приходить на совещания в самолет Коннора, потому что не может попасть в него самостоятельно, а строить пандус для одного человека – это, по мнению Коннора, все-таки чересчур.
Трейс, который всегда приходит первым, возглавляет службу безопасности и исполняет функции стратегического советника.
Хайден – командир «Ком-Бома», самолета связи. В его задачи входит поддержка компьютерных коммуникаций и радиосвязи, контакты с Сопротивлением и слежка за новостями из внешнего мира – главным образом, за переговорами на полицейских частотах. Кроме того, Хайден завел специальный канал для жителей лагеря, который транслирует маленькая радиостанция с дальностью сигнала не более километра. Он называет его «Радио “Свобода Хайдена”».
Есть среди Апостолов крупная девушка, которую все зовут Бэм. Она заведует продовольственными ресурсами. Настоящее имя девушки – Бэмби, но всякий, кто рискнет ее так назвать, неизменно оказывается в госпитале у Рисы.
Дрейк, мальчик-ковбой, носит титул заместителя по жизнеобеспечению. Это пышное звание досталось ему за то, что он управляет фермой, основанной по замыслу Коннора. Продукция фермы не раз спасала жителей Кладбища от голода, когда поставки из Сопротивления оказывались слишком скудными или вовсе срывались.
Следующего Апостола зовут Джон. Этот вечно жующий резинку парень с трясущейся ногой отвечает за работу систем жизнеобеспечения и утилизацию отходов.
Последняя из Апостолов – девушка по имени Эшли. Она, по ее собственным словам, очень интересуется «вопросами психологии» и помогает решать «личные проблемы». Поскольку всем в лагере пришлось пережить стресс, когда выяснилось, что родители хотят отдать их на разборку, личные проблемы есть у всех, так что Эшли, вероятно, самый занятой человек из всех присутствующих.