— Это всего лишь слова, Молл.
— Нет, Лили, — упрямо ответила Молли.
— Каждый мужчина хочет иметь сына.
— Неужели?
— Оставь девочку в покое, Лили.
Ирен выразительно закатила глаза, словно это не она говорила в точности то же самое несколько минут назад. Она не ладила с Лили. Они спорили по любому поводу, даже если для победы требовалось отказаться от мнения, которого они придерживались всю жизнь. В семье Райанов существовали свои подводные камни, течения и разногласия, о которых Молли даже не подозревала, пока не вышла замуж за Тома. Лили не смогла найти общего языка не только со свекровью, но и с Паулиной. Откровенно говоря, они презирали друг друга, хоть и были едины в том, что Глэдис — хитроумная непорядочная особа, которая ловко обвела Эноха вокруг пальца.
Мебельный бизнес Эноха процветал, и он один зарабатывал больше троих братьев, вместе взятых. На мнение Лили и Паулины о своей невестке мог повлиять и тот факт, что Глэдис покупала одежду в магазине «Джордж Генри Ли»[52], в то время как им приходилось довольствоваться «Блэклерсом». Глэдис была счастливой обладательницей огненно-рыжих кудряшек, зеленых глаз и отличалась игривой манерой поведения, так что их собственные мужья неизменно увивались вокруг нее во время семейных встреч в доме на Тернпайк-стрит.
Прозвенел звонок, означавший, что часы утреннего посещения закончились. Ирен и Лили поцеловали Молли, потом Джоуи и пообещали прийти вечером.
Дверь закрылась.
— Уф, наконец-то они ушли. Я рада, а ты? — обратилась Молли к сыну.
Распахнув сорочку, она пристроила ребенка у груди, и он жадно схватил губами сосок. Молли не хотелось кормить его на глазах у посетительниц, которые наверняка заявили бы ей, что она держит ребенка неправильно или кормит его не той грудью.
— Твой папочка обязательно постарается заглянуть к нам с тобой в обеденный перерыв, — сообщила она сыну. — А после работы, вечером, к нам придет Агата. Она тебе понравится. Ей не терпится взглянуть на тебя.
Агата позвонила в роддом, едва придя в аптеку сегодня утром, так что она уже знала о рождении Джоуи.
Родильный дом находился в Принцесс-парке, и тут появились на свет Меган и Броуди. Его владелица была замужем за полицейским и предоставляла специальные скидки для жен полисменов. Здесь было намного лучше, чем в больнице, куда посетители допускались только два раза в неделю, палаты были переполнены, а сестры вели себя с роженицами неприветливо, почти грубо. А тут у Молли была отдельная комната. Стены были выкрашены в кремовый цвет, а на открытом окне висели темно-зеленые жалюзи и белая тюлевая занавеска. Занавеска развевалась под легким ветром, и до слуха Молли доносились крики детей, игравших в парке.
— Тебе здесь нравится? — спросила она у Джоуи.
У него были каштановые волосы, как у Тома, короткие и аккуратные, словно уже подстриженные парикмахером. На ощупь они были мягкими и пушистыми. Любое прикосновение к налившейся груди отзывалось болью, а низ живота горел, как в огне. Молли вытянула ноги и принялась шевелить пальцами, боясь, как бы у нее не начались судороги.
Тем не менее она была счастлива. Близился к концу июнь — сегодня был день летнего солнцестояния, — и на небе, словно в доказательство этого, ярко светило солнце. Сквозь тюлевую занавеску Молли видела деревья в парке, и листья на них сверкали, как изумруды. Но даже если бы на улице была зима и повсюду лежал снег, она все равно была бы счастлива. В следующем месяце ей исполнится двадцать один, у нее трое замечательных детишек, и она замужем за лучшим мужчиной на свете.
Дверь приоткрылась, впуская в палату лучшего мужчину на свете.
— Привет, — улыбнулся Том.
— Привет. — Молли мельком подумала о том, неужели и у нее на лице написано такое же выражение, слегка ошеломленное и смущенное, словно они оба до сих пор не могли поверить в то, что им повезло и они нашли друг друга.
— Как поживает наш сын?
— С ним все в порядке, но он плохо обращается с моей левой грудью.
— Приложи его к правой.
— Он уже потрудился и над ней.
Том подошел к жене и обхватил ее лицо ладонями.
— Я люблю тебя, — сказал он и поцеловал ее в губы.
— И я тоже люблю тебя. — Молли взяла его за руку и поцеловала в раскрытую ладонь. На вкус она была соленой и теплой. — Ты устал, родной?
Том оставался с ней до тех самых пор, пока не родился Джоуи, что случилось в начале четвертого утра, а ведь к восьми ему надо было спешить на работу.
— Наверняка не так сильно, как ты. — Том присел на краешек кровати.
Джоуи выпустил грудь и причмокнул. Молли передала его отцу.
— Вот твой сын. Можешь первым помочь выпустить ему газы.
— Первый раз из многих.
Том прижал к себе малыша так, что тот носиком уткнулся ему в плечо, и стал бережно поглаживать ему спинку. Молли же утомленно откинулась на подушки, думая о том, какую замечательную картину они сейчас собой являют: привлекательный молодой мужчина с сыном, которому не исполнилось еще и дня от роду.
— Ты видел Меган и Броуди сегодня утром? — спросила она.
— Они еще спали.
За их дочерьми присматривала Элси Хардкасл, соседка. Она тоже была замужем за полицейским. Ей было уже за сорок, и ее дети выросли и поженились, обзаведясь собственными отпрысками.
— Я ненадолго, — сказал Том и откашлялся с важным видом. — Мы как раз расследуем чертовски интересное дело. Сегодня днем я допрашивал одного парня на Смитдаун-роуд, у которого пропала жена. Я, например, думаю, что она просто сбежала от него, но это еще предстоит доказать.
Шесть месяцев назад Тома рекомендовали на должность детектива в штатском, и сейчас он исполнял обязанности детектива-констебля, напрягая мозги, распутывая ниточки преступлений и полагаясь на свой инстинкт так, как никогда не делал этого раньше. Ему пришлось вновь перечитать рассказы о Шерлоке Холмсе, и он частенько выдвигал самые невероятные объяснения мотивов и разгадки совершенных преступлений. Следует сказать, что далеко не всегда он попадал пальцем в небо.
Джоуи громко и шумно рыгнул и выплюнул длинную струйку молока на плечо отца, обтянутое темным костюмом.
— Ой, мне надо было подложить тебе полотенце! — запричитала Молли.
Любой другой на месте Тома запросто отругал бы своего новорожденного сына, но он лишь передал Джоуи матери и вытер молоко влажной махровой салфеткой, лежавшей в раковине.
— Все в порядке, Молл, не волнуйся. Кроме того, это — признак отцовства, верно? — Лицо Тома осветилось гордостью. — Сегодня вечером я с приятелями загляну в паб, чтобы отметить рождение малыша. Но потом я непременно зайду к тебе. При условии, разумеется, что тот парень со Смитдаун-роуд не убил свою супругу и не зарыл ее тело в подвале.
— Ты говорил, что считаешь, будто она убежала.
— Да, но ведь я могу и ошибаться, — заявил Том, хотя Молли видела по его лицу, что он не допускает и мысли об этом.
Часом позже Оливия Рэйнес все еще кипела от гнева, когда они с Флипом ссутулились над своим остывшим кофе в забегаловке на Восьмой авеню, неподалеку от театра.
— Он обещал, — в двадцатый или, быть может, в сотый раз повторила Оливия.
Флип погладил ее по руке.
— Я знаю, крошка.
— Я и представить себе не могла, что окажусь способна на такое, — прошептала она.
В общем, нельзя сказать, что Оливия не преуспела в Нью-Йорке. По крайней мере, она могла с чистой совестью говорить, что «выступает на сцене», хотя большую часть времени работала официанткой. Дважды она танцевала в кордебалете по-настоящему большого шоу, пела в нескольких третьеразрядных ночных клубах и даже побывала ассистенткой иллюзиониста в труппе бродячего цирка на гастролях. Но настоящий успех оказался для нее таким же недосягаемым, как и Святой Грааль. А потом подвернулся кастинг в «Розах алых», и они с Флипом вдруг обнаружили, что оказались в последней пятерке конкурсантов. Оливия решила, что не помешает слегка ускорить процесс, и переспала с продюсером. Это называлось «воспользоваться диваном в кабинете продюсера по прямому назначению». Многие женщины в шоу-бизнесе прибегали к этой уловке, чтобы заполучить роль.
— Мне жаль, что ты пошла на это, Роз. Я же просил тебя не делать этого.
Она не говорила Флипу, что ее настоящее имя — Оливия. Обошла она молчанием и тот способ, каким зарабатывала себе на жизнь в Лондоне. Конрад Абель был отвратительным маленьким толстяком, но необходимость переспать с ним не нанесла ей душевной травмы, как большинству женщин, оказавшихся на ее месте.
— Я знаю.
На самом деле Флип просил ее не слишком-то настойчиво. Желание преуспеть любой ценой ярким пламенем горело в его душе так же, как и в ее. Оливия знала, что, обладай Конрад Абель другой сексуальной ориентацией, Флип с готовностью предложил бы ему себя. И она бы тоже умоляла его не делать этого, но тоже не слишком пылко и искренне.
— Держу пари, родители этого Герби Блинкера — жирные коты, — злобно оскалился Флип. — Это видно с первого взгляда. Что-то есть в этом парнишке. Он выглядит сытым и ухоженным, этот типично американский мальчик.
— А как насчет девчонки, его партнерши? Что ты думаешь о ней?
— Вот с ней как раз все в порядке, — с большой неохотой признал Флип. — Она — прирожденная танцовщица, у нее и походка соответствующая.
— Я знаю ее, — негромко сказала Оливия. — По крайней мере, раньше знала. Она плыла со мной из Англии на одном корабле.
— Господи! — изумился Флип. — Так почему же ты не заговорила с ней? Интересно, а она не оказала великому мистеру Абелю аналогичную услугу?
— Она не узнала меня. Ее зовут Аннемари Кенни, а вовсе не Анна Мюррей. — Знай Оливия о том, что однажды Аннемари обойдет ее в борьбе за такой лакомый кусочек, она бы оставила эту сучонку гнить на острове Эллис до скончания веков. — Сомневаюсь, чтобы она решилась подкатиться к нему с таким предложением.
— Пожалуй, ты права, — согласился Флип. — Для этого она выглядит слишком шикарно.