— По большому счету мне тоже кажется, что такие вещи не имеют особого значения, — заметил Левон, — но, пожалуй, на вашем месте мне тоже было бы не по себе.
Герби что-то сказал Анне, и она ответила ему звонким смехом. Это был приятный смех, воркующий и совершенно естественный.
Очевидно, Олли тоже услышал его.
— Что известно Анне о ее прошлом, Лев? — вдруг спросил он.
— Ничего и все. — Настала очередь Левона пожать плечами. — Все это хранится у нее в голове, погребенное в самом потаенном уголке. Похоже, случилось нечто такое, что заставило ее позабыть о своем прошлом. — Он вспомнил наброски, которые она делала раньше. «Я не настолько глупа, как ты полагаешь», — сказала она ему после того, как родила Джона. — Когда-нибудь все это всплывет на поверхность, и тогда Анна обо всем вспомнит. Полагаю, это случится, когда она станет старше и сильнее.
Олли протянул Левону стакан, в который налил на палец виски. Подойдя к двери, он крикнул, чтобы им принесли льда, а потом вернулся на свое место за столом.
— Вся эта история, которую Тамара много лет назад рассказала Лиззи о том, что Анна — дочь вашего ирландского друга, который обанкротился... Словом, еще тогда я не поверил ни единому слову, Лев. — Он небрежно отмахнулся, словно отметая всяческие возражения. — Не то чтобы это имело какое-либо значение... Мне, к примеру, решительно все равно.
В «берлогу» вошла Кристина с ведерком льда. Она явно пребывала в дурном настроении, жалуясь на то, что у нее и своих дел по горло, чтобы ее еще и гоняли за всякой ерундой, как девочку на побегушках, когда она готовит обед.
— Если вам нужно что-нибудь еще, мистер Блинкер, пойдите и возьмите сами.
— Что вы скажете насчет того, — медленно проговорил Олли, когда дверь его кабинета с грохотом захлопнулась, — чтобы Анна и Герби поженились?
— Левон чуть не упал со стула.
— И давно вы это придумали?
— Две с половиной минуты назад. Они ведь нравятся друг другу.
— Разве людям не полагается любить друг друга, если они собираются пожениться? И разве не должно подобное предложение исходить от Герби?
Олли задумчиво барабанил пальцами по крышке стола.
— Пожалуй, его нужно немножко подтолкнуть.
К этой мысли нелегко было привыкнуть. Левон по-прежнему считал Анну несмышленой девочкой, хотя сейчас ей уже должно было исполниться лет двадцать или около того.
— Вот еще что, Олли, — сказал он, — я ведь не являюсь опекуном Анны. Так что не мне решать, за кого она выйдет замуж.
— Да, но она прислушивается к вашему мнению. О вас она говорит чаще и больше, чем о ком-либо другом. Если Герби сделает ей предложение, она первым делом позвонит вам и спросит, что вы об этом думаете. — Олли потянулся за виски. — Ну, как вам выпивка, Лев? Идет как по маслу, не так ли?
— Очень гладко, Олли. — Левон чувствовал, как виски растекается по пищеводу и согревает его.
— У Анны есть какие-нибудь документы — свидетельство о рождении, паспорт и тому подобное?
— Нет, никаких.
Олли подмигнул.
— Я не буду спрашивать, как она попала в старые добрые Штаты.
Левон не стал подмигивать ему в ответ.
— Спрашивать об этом смысла не было, поэтому я не знаю. Но официально мы не удочеряли ее. Просто случайно встретились, только и всего.
— Легальные бумаги я ей выправлю. Кое-какие связи в мэрии у меня еще остались, и я воспользуюсь ими, пока мэр не лишился должности. Когда-нибудь они могут ей пригодиться, скажем, если Анна вдруг захочет стать американской гражданкой.
Левон решил, что пришло время откланяться, и поднялся.
— Будьте осторожны, Олли. Не забывайте об убитом свидетеле.
Разговор принял неожиданное направление, свернув с коррупции в городском совете на возможную женитьбу Анны и Герби. О последнем Левон не знал, что и думать.
Тем вечером Зеке появился на вечеринке в темно-синем вельветовом вечернем костюме и голубом галстуке-бабочке. Со своими красивыми карими глазами, розовыми мягкими губами и очаровательной улыбкой он выглядел настолько привлекательно, что у Анны перехватило дыхание. Его мать, пояснил он, взяла на время костюм у пианиста, который слег с какой-то непонятной болью в груди.
— У меня плохие новости, — мрачно сказал Зеке. — Папа говорит, что никто не позволит ниггеру танцевать с белой девушкой и прикасаться к ней своими грязными черными руками. Так что, боюсь, наше сегодняшнее выступление отменяется.
Анна расстроилась до слез.
— А я уже предвкушала, как мы станцуем втроем!
— Я тоже! — воскликнул Герби. — Тебе обязательно слушаться отца, Зеке?
— Он был очень серьезен и заставил меня поклясться жизнью матери, что я не стану танцевать с Анной. — В кои-то веки Зеке не улыбался и не насмешничал. — Отец говорит, что вся беда в том, что я слишком высокого мнения о себе. Есть люди, которые хотели бы сбить с меня спесь. На Юге ниггера могут линчевать только за то, что он прикоснулся к белой женщине.
— Господи! — ахнул Герби.
— Это отвратительно! — пылко вскричала Анна. — И прекрати называть себя ниггером. Твоему отцу это не нравится, и мне тоже.
Зеке с мрачным видом сунул руки в карманы своих вельветовых брюк.
— Отец говорит, что лучше всего жить в Париже, во Франции, где никто не обращает внимания на то, белый ты или черный. Может, я и поеду туда когда-нибудь.
— Мы все поедем, — провозгласила Анна. — Мы поедем в Париж, если это единственная возможность для нас танцевать вместе и оставаться друзьями.
Через два дня Герби поскользнулся на подмерзшем тротуаре у входа в театр и вывихнул лодыжку. Его дублер Нельсон, обычно танцевавший в кордебалете, стал партнером Анны на тот вечер. Времени на репетицию у них уже не было, но, учитывая обстоятельства, Нельсон выступил вполне удовлетворительно. Однако он чересчур старался, и это было заметно. На его лице застыла напряженная улыбка, которая исчезла в тот же миг, как только танец закончился.
На следующее утро Анна и Нельсон встретились в театре пораньше, чтобы поупражняться вдвоем. К удивлению Анны, Конрад Абель был уже здесь, вместе с кипящим от бешенства Нельсоном и еще одним молодым человеком, лицо которого показалось ей знакомым.
— Анна, это Флип Унгар, — представил молодого человека продюсер. — Он заменит Герби, пока тот не поправится. Я пригласил его вчера посмотреть шоу, чтобы он получил представление о том, что ему предстоит делать.
— А я вас помню, — улыбнулась Анна. — Вы вместе с нами приходили на кастинг. Пока мы ждали, вам пришлось даже выйти из комнаты, потому что вам стало плохо. Надеюсь, сейчас вы чувствуете себя хорошо.
— Это у меня от долгого ожидания.
У Флипа были темные глаза, казавшиеся бездонными, впалые щеки и широкий рот с тонкими губами, которые слегка дрогнули в ответной улыбке. Он двигался с легкой и небрежной грацией кошки.
Нельсон гневно топнул ногой и умчался, едва не плача, когда Конрад Абель нетерпеливо сказал:
— Ну, давайте начинать.
Они были рождены для того, чтобы танцевать друг с другом, понял продюсер после первых же минут. Когда Анна выступала в паре с Герби, она доминировала. Именно она была той личностью, что вдохновляла партнера на подвиги. Но с Флипом Унгаром ей не было нужды играть первую скрипку: они вдохновляли друг друга. Между ними вспыхнуло сексуальное влечение. Герби был всего лишь славным соседским мальчишкой, тогда как Флип — хищником, стремящимся завлечь партнершу в постель.
Конрад Абель злорадно потирал руки. В глубине души он был уязвлен тем, что пришлось отдать роль Герби Блинкеру, хотя винить в этом мог только собственную невоздержанность. Но сейчас он рассчитывал сполна отомстить отцу Герби.
Лиззи принесла газету в «берлогу» Олли, чтобы тот прочитал ее. Это была «Ист-Коуст геральд», освещавшая в основном аспекты жизни Нью-Йорка.
— Прочти вот это, — сказала она и ткнула пальчиком в небольшую заметку на странице, посвященной искусству.
«...дублер, заменяющий исполнителя главной роли, вывихнувшего лодыжку, вряд ли удостоился бы внимания критиков, не продемонстрируй он выступление такого класса, какой можно наблюдать только в шоу “Розы алые”, что идет в Театре Классики на Сорок Второй улице. Флип Унгар, замещающий получившего травму Герби Блинкера, партнер великолепной Анны Мюррей, представил на суд публики безупречное выступление, которое привело аудиторию в восторг. Очень редко два танцора так тонко чувствуют друг друга, как Мюррей и Унгар...»
— Проклятье! — Олли отложил газету. Он уже понял, в чем дело, и не нуждался в уточнениях.
— Остается надеяться, что лодыжка Герби быстро заживет, — сухо заметила Лиззи, — иначе он останется без работы.
— Только через мой труп! — прорычал Олли.
Лиззи ушла. Олли обхватил голову руками, думая о сыне. Он испытал облегчение, когда в совсем еще юном возрасте Герби объявил, что хочет заняться шоу-бизнесом, предпочтительно танцами. Вряд ли он сподобился бы потрясти мир своими умственными способностями. Даже самым опытным преподавателям, нанятым его отцом, не удалось пробудить в мальчике интерес к школьным урокам — Герби занимали лишь одежда, кино и театр. Отправлять его в колледж смысла не было. Учитывая состояние Олли, тот вполне мог основать самую современную гимназию с библиотекой, располагающую великолепным книжным фондом, и пристроить туда Герби, но вряд ли сын после ее окончания стал бы хоть чуточку умнее, чем до поступления.
Олли не принадлежал к числу тех родителей, кто считает своим долгом максимально осложнить жизнь своим детям. Если Герби желает стать танцором, значит, так тому и быть, и Олли сделает все, что в его силах, чтобы расчистить ему путь.
В возрасте шестнадцати лет, окончив школу, Герби прямиком перешел в академию Пегги Перельман на Хестер-стрит. Пегги была честна с самого начала.
— Герби очень симпатичный мальчик, он обладает шармом и незаурядным талантом, — сказала она Олли. — Я уверена, он пробьется в кордебалет самых популярных шоу. Быть может, если ему повезет, его даже выберут для сольного выступления.