— Вы ошибаетесь. — Она затрясла головой. — Мне очень жаль, но, уверяю вас, я не ваша мать. — Анна умолкла и огляделась по сторонам, словно ища нужные слова. — Вы можете остаться у нас на некоторое время, комнат здесь достаточно. Вы сын Льва, и я хочу помочь вам.
— В моем свидетельстве о рождении в графе «отец» стоит прочерк.
— Я ничего об этом не знаю.
«Если она будет и дальше так отчаянно трясти головой, она у нее отвалится», — подумал Джон.
— Вам не кажется странным, что моя семья была знакома с двумя Аннами Мюррей? — Он почувствовал, как гнев, словно желчь, подступает к горлу.
Девушка лишь пожала плечами в ответ.
— В жизни много странного.
— Раз уж вы так хорошо знали моего отца, то, быть может, подскажете, где мне найти эту вторую Анну Мюррей?
Теперь он разозлился еще сильнее и вложил в голос весь сарказм, на который был способен. Джон понимал, что ведет себя очень грубо, — его родители были бы в шоке, если бы слышали его сейчас.
— Я ничего об этом не знаю, — повторила Анна, упрямо поджав губы.
Появилась Кристина с кофе. Оба молчали, пока она переставляла чашки с подноса на стол. Служанка обвела их обеспокоенным взглядом, но вышла, не обронив ни слова. Джон чувствовал, что она хочет сказать или сделать что-нибудь, но не желает вмешиваться.
Анна пододвинула к нему чашку. Он не пошевелился, чтобы взять ее.
— И что мне теперь делать? — спросил Джон. Гнев его куда-то подевался. голос дрожал. Он вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, который хочет к маме. — Где тут ванная? — хрипло спросил он.
— Вон там.
Анна буквально выбежала из комнаты, словно хотела оказаться от него как можно дальше, чтобы ее жизнь наконец вернулась в нормальное русло. Джон последовал за ней, едва переставляя ноги, таким одиноким и несчастным он себя чувствовал. Эта девушка была его матерью, но твердо вознамерилась отрицать это. И он понял, что отныне и всегда будет один: больше у него никого не осталось.
— Там ванная.
Она распахнула дверь в другое фойе, на этот раз — без зеркал, и исчезла. Джон вошел в комнату, запер дверь, присел на край ванны и зарыдал в голос. Его тело содрогалось от сдавленных всхлипов, он плакал хрипло и неумело, с надрывом, словно умирающее животное. Потом он упал лицом на пол, скорчился, обхватил себя руками и пожалел, что не может умереть.
Анна закрыла дверь ванной и зажала уши ладонями, чтобы не слышать доносящихся оттуда звуков. Если она признается самой себе в том, что он — ее сын, ей придется признать и другие истины, притаившиеся на задворках сознания, которые она старательно отгоняла прочь, будучи твердо уверенной в том, что иначе сойдет с ума.
Но она по-прежнему слышала плач мальчика, и эти звуки надрывали ей сердце. Он был ее сыном, ее плотью и кровью — но при этом плотью и кровью другого человека.
Теперь к плачу присоединился еще один звук — это были удары. Анна убрала руки от ушей. Оказалось, это Кристина барабанит в дверь ванной и кричит:
— Выходи оттуда, малыш! Я хорошо знала твоего папу, и мы можем поговорить о нем.
Решать проблемы Анны должна была не Кристина.
— Господи милосердный, помоги мне! — прошептала девушка, выходя из комнаты. — Я позабочусь о нем, — сказала она Кристине, которая как-то странно взглянула на нее и сказала:
— Бедный юноша вне себя от горя. Я бы вошла туда, ванная там или не ванная, но он заперся изнутри. Как жаль, что Лиззи нет дома; она бы знала, что делать.
— Я сама знаю, что делать. — Анна подождала, пока Кристина не выйдет в кухню, после чего опустилась на пол прямо перед ванной комнатой и осторожно постучала в дверь. — Это я, Анна.
Плач прекратился.
— Что вам нужно?
— Я хочу, чтобы ты вышел.
— Зачем? — Голос у Джона был глубокий, как у взрослого мужчины, хотя ему исполнилось всего пятнадцать и в душе он оставался мальчишкой.
— Потому что ты не можешь сидеть там вечно; рано или поздно тебе придется оттуда выйти.
— Я хочу к своим маме и папе, — страдальческим голосом произнес он. — Я хочу к своим маме и папе.
Теперь он уже кричал, и его хриплый голос дрожал и срывался от ярости.
— Но они умерли, малыш.
Ей не следовало так его называть. Но в Анне проснулась нежность, с которой она не знала, что делать.
— Но ты-то не умерла, — язвительно заметил Джон. — Почему ты не хочешь признать, что ты моя мать?
Анна заплакала. Очень тихо и горько. Она подтянула колени к груди, обхватила их руками и уткнулась в них лицом.
— Я не могу, просто не могу.
Дверь отворилась, Джон вышел из ванной и сел на пол рядом с ней.
— Почему?
Анна подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. У нее кружилась голова, в теле появилась необыкновенная легкость, и она не могла мыслить связно.
— У Доктора были серые глаза, — прошептала она.
Джон немного помолчал, обдумывая ее слова.
— Кто такой Доктор?
— Мой отец. — Окружающий мир дрожал и расплывался у нее перед глазами — стены, пол, потолок, лицо мальчика, ее собственные руки. Она выдохнула: — Мой отец был и твоим отцом.
Он вошел в ее спальню, навалился сверху и ворвался в нее. Боль была неописуемой. Она закричала...
— Прекрати!
Кто-то тряс ее за плечи, но это был не Доктор. Доктор был пьян, ему было наплевать на ее крики, и он продолжал насиловать ее, пока она не потеряла сознание от боли, шока и ужаса происходящего. Нет, сейчас ее тряс за плечи Джон, по щекам которого текли слезы, а за его спиной виднелась Кристина, размахивающая руками, как мельница, и сама готовая расплакаться.
Они вдвоем подняли Анну, отнесли ее в спальню и уложили на какую-то кровать.
— Господи всемогущий, как я хочу, чтобы здесь была Лиззи! — жалобно причитала Кристина.
— Все нормально, с ней все будет в порядке, — хрипло проговорил Джон. — Вы не могли бы приготовить еще кофе?
— Одну секунду, сынок. — Кристина явно была рада хоть чем-нибудь занять себя.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Джон.
Он сидел на постели и смотрел на Анну. Мальчик уступил место мужчине.
— Ужасно, — прошептала она. — Прости меня. Как будто мало на тебя свалилось в последние дни. А тут еще моя истерика.
— И ты прости меня. Теперь я жалею, что пришел. Мне надо было подождать, пока я не успокоюсь хотя бы немного. Мама всегда говорила, что я слишком порывист и импульсивен.
— Тебе ведь больше не к кому было обратиться, верно? — Ее губы дрогнули, неохотно складываясь в улыбку. — Только ко мне. Но оказалось, что и от меня мало толку.
— Не говори так, — упрямо произнес Джон. Поколебавшись, он продолжил: — Могу... могу я спросить — ты действительно имела в виду то, что сказала? Твой отец — и мой тоже?
Анна содрогнулась всем телом.
— Да, это так.
— Обалдеть!
Похоже, он выбрал не самое удачное слово, чтобы выразить свои чувства.
— Ты имеешь что-то против?
Хотя даже если бы он ответил утвердительно, вряд ли она могла бы что-либо изменить.
Джон опустил глаза и вздохнул.
— Сейчас уже бесполезно возражать, не так ли?
— Мне было тринадцать лет. — Это она вспомнила, а вот сколько лет прошло с тех пор — нет.
Где-то в квартире зазвонил телефон, и Кристина сняла трубку. Через несколько секунд она просунула голову в дверь.
— Это Бобби Гиффорд. Тот самый, что приходил вчера. Он внизу и хочет подняться.
— Скажи ему, пусть уходит, я не хочу его видеть. — Анна не хотела видеть никого. Сейчас она с трудом могла вспомнить, кто такой Бобби Гиффорд.
Кристина нахмурилась.
— Ты уверена, милая?
— Я никого не хочу видеть, Кристина.
— Не нужно было тебе кричать на нее, — заметил Джон, когда служанка ушла и они услышали, как она передает слова Анны консьержу.
— Я даже не заметила, что накричала на нее. — У бедной Кристины тоже выдался нелегкий день. — Я обязательно извинюсь перед ней.
— Я могу воспользоваться телефоном? Мне нужно позвонить Айвсам и сказать им, что со мной все в порядке, иначе они будут беспокоиться.
— Конечно. Здесь есть телефон почти в каждой комнате.
— Я хотел бы поговорить с тобой, когда вернусь. — Джон приостановился и внимательно посмотрел на Анну. — Ты больше похожа на мою сестру, чем на мать.
— Но ведь я и есть твоя сестра, верно? Твоя сестра и твоя мать.
Джон сообщил миссис Айвс, что он сейчас на Манхэттене.
— Я остановился у одного из старых друзей папы. Надеюсь, вы не возражаете.
У него сложилось впечатление, что миссис Айвс возражала бы, и очень сильно, но не при сложившихся обстоятельствах. Он только что потерял своих родителей, и потому его невежливость была простительна.
Когда Джон вернулся в спальню, Анна уже спала. Он с состраданием взглянул на нее. История и впрямь получилась странная, противоестественная. Ей много пришлось пережить, но теперь он будет заботиться о ней и защищать. Очевидно, от ее калифорнийского мужа было мало толку.
Джон присел на край постели, глядя на Анну, но вскоре глаза у него начали слипаться, он прилег рядом с ней и уснул.
В спальню вошла Кристина, чтобы узнать, отчего вдруг стало так тихо. Она слышала все, но единственным человеком, которому она расскажет об этом, будет Лиззи. Служанка улыбнулась с облегчением, когда увидела их спящими на кровати: мать и сын, сестра и брат. Кристина тихонько прикрыла за собой дверь и налила себе щедрую порцию лучшего виски мистера Блинкера. Последние несколько часов стали самыми драматичными и в ее жизни тоже.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Анна пожелала сохранить в тайне тот факт, что она является матерью Джона. Благодаря Герби ее имя и так регулярно появлялось на страницах светской скандальной хроники.
— Представляете, какими будут заголовки газет? — с содроганием спрашивала она. — «АННА МЮРРЕЙ, СУПРУГА ГЕРБИ БЛИНКЕРА, ПЕЧАЛЬНО ИЗВЕСТНОГО СВОИМИ ЛЮБОВНЫМИ ПОХОЖДЕНИЯМИ, ВОССОЕДИНЯЕТСЯ С ДАВНО ПРОПАВШИМ СЫНОМ». Тут же налетит целая стая репортеров, которые непременно раскопают кучу нелицеприятных подробностей.