Ему пришла неожиданная идея: Мэгги могла бы уладить конфликт двух Викторов, вернув того, которого любила. Он подумывал связаться с девушкой, но со дня на день откладывал это предприятие, опасаясь неловкости. Действовать в конечном счете начала сама Мэгги.
Добравшись наконец до дома, где проживал Виктор, она встретила большую настороженность со стороны хозяйки – та не считала уродливую девушку подходящей партией для своего любимого жильца. Однако искренность и нескрываемое отчаяние Мэгги в конце концов завоевали ее сердце. Миссис Вилрайт рассказала о визите сэра Джеффри и дала его адрес. Мэгги написала ему, не откладывая, сообщила суть своих отношений с его сыном и умоляла позволить ей встречу с Виктором в надежде, что ее присутствие «вернет ему здоровье». Тем временем она удвоила усилия, пытаясь излечить его телепатически.
Сэр Джеффри боялся, что Виктор придет в ярость, встретившись с Мэгги лицом к лицу, и эта вспышка окончательно сломит его рассудок. Но сам отец счел за лучшее встретиться с девушкой, чтобы составить мнение о ее характере и подумать, нельзя ли так или иначе использовать ее помощь. Поэтому он ответил осторожным письмом, объяснив, что желал бы лично обсудить дело, прежде чем позволит ей повидаться с сыном. Он предложил ей встретиться. Поначалу он не знал, как держаться со служанкой в такой деликатной беседе, но, поразмыслив, понял, что, если хочет от Мэгги помощи, должен отнестись к ней со всем уважением, причитающимся женщине, которой так восхищался Виктор. Поэтому он выбрал ее выходной день, чтобы пригласить Мэгги в небольшой ресторан городка, где та работала.
Мэгги произвела на сэра Джеффри сложное впечатление. Он, как и Чурбан, нашел ее лицо отвратительным, но ее прямота и безыскусные манеры привлекали его так же, как настоящего Виктора. К тому времени, как подали кофе, старый джентльмен с ортодоксальными вкусами в отношении женской красоты стал находить очарование даже в ее необычном лице. Конечно, она была слишком низкого происхождения, чтобы стать парой сыну успешного колониального чиновника, но, черт побери, она и не грязная девка, какую описывал нынешний Виктор. Сэр Джеффри сам не заметил, как перешел от формальной вежливости к искреннему дружелюбию. И все же он не разрешил Мэгги увидеться с сыном. Сказал, что потрясение может оказаться слишком сильным. Вместо этого он предложил рассказать Виктору о встрече с ней и создать в глазах молодого человека более правдивый образ той, кого тот любил в другой фазе. Для этого сэр Джеффри попросил Мэгги подробнее рассказать о своих отношениях с Виктором и о своем прошлом. Она с радостью исполнила просьбу, рассчитывая (как она мне сказала) перелить в сознание старика чувство счастливой гармонии и взаимной зависимости, возникшей между ней и Виктором. Если она и промолчала о мрачном опыте Абердина и Глазго, винить ее в этом сложно.
Встретив вернувшегося домой сэра Джеффри, Виктор как будто почувствовал, что отец в чем-то предал его. Он держался так подозрительно и озлобленно, что сэр Джеффри счел пока неуместным рассказывать о состоявшейся беседе. На следующий день Виктор жаловался на «страшную головную боль» и головокружение. «Эта грязная девка, – сказал он, – снова меня преследует. Хуже прежнего». Тогда сэр Джеффри изменил свое решение и выпалил: «Ты несправедлив к ней. Я с ней виделся, и хотя она, конечно, вовсе не хороша собой, но показалась мне заслуживающей всяческого восхищения». Виктор во весь рост вытянулся на кушетке, дрожа от бессильной ярости. Потом он закрыл глаза и замер с мученическим выражением лица. Отцу стало неприятно смотреть на сына, и он, встав, заходил по комнате, описывая свои впечатления от Мэгги. Остановившись наконец, он заметил, что Виктор как будто уснул: голова запрокинута, подбородок обвис. Отец напрасно пытался его разбудить. Не зная как быть, сэр Джеффри присел и стал наблюдать за сыном. Немного погодя тот закрыл рот и открыл глаза. Сэр Джеффри подметил в нем едва заметную перемену. Широко открытые глаза смотрели живо – перед отцом было лицо с фотографии, оставшейся у миссис Вилрайт.
Виктор сел, потянулся и рассмеялся:
– Слава богу, я проснулся! – Всего несколько секунд он недоуменно озирался, затем встретился взглядом с отцом и спокойно улыбнулся: – Спасибо, папа, что был добр ко мне в эти ужасные месяцы и что принял мою сторону против сонного болвана, притворявшегося мной.
Сэр Джеффри не отвечал. Перемена, случившаяся с сыном, заворожила его.
– Слушай, – продолжал Виктор. – После обеда я мчусь к Мэгги и все улаживаю. Потом, если позволишь, вернусь на время сюда и все тебе о ней расскажу. Поверь, я куда больше ценю отца, чем другой его сын, особенно после этих недель и того, что ты сейчас сказал о Мэгги.
Он светло, как на фотографии, улыбнулся.
Новый Виктор, разумеется, сохранил все воспоминания старого. После короткой растерянности он четко осознал, где находится, и ясно помнил все беседы Чурбана с отцом.
– Конечно, – рассказывал он мне, – я в то время не бодрствовал, но после нескольких секунд смятения вспомнил все, что проделал в этом мерзком сне наяву.
Чурбана в последнее время мучили навязчивые образы и мысли, приходившие (по словам Виктора) от Мэгги. Он не сомневался, что главной причиной пробуждения его истинного «я» было некое странное телепатическое влияние Мэгги. Он ничего так не хотел, как немедля повидаться с ней и рассказать, как она его спасла. Отец уговаривал его отдохнуть дома хотя бы ближайшую ночь, но Виктор ответил, что ему будет спокойнее, если он в тот же день окажется рядом с Мэгги. Сэр Джеффри признал силу его доводов.
Отец с сыном долго беседовали перед расставанием. Сэр Джеффри признался, что прочел часть рукописей Виктора, и у них завязался долгий спор. В результате сэр Джеффри перестал сомневаться, который из двух Викторов лучше, и понял, что должен всеми возможными средствами помочь утвердиться новому Виктору. Однако к новому Виктору он не чувствовал прежней теплой родительской любви, которую испытывал к знакомому Виктору даже в дни самых тяжелых испытаний. Новый сын был для него незнакомцем: блестящим и великодушным чужаком, вовсе не известным отцу, притом имеющим взгляды зачастую резкие и подрывные. Пусть прежний Виктор относился к родителю с почтительным презрением – тот никогда не обижался, может быть, потому, что всегда мечтал, чтобы сын его превзошел. Между тем новый Виктор обращался с сэром Джеффри в манере мужского, дружеского равенства. Но его быстрому уму на каждом шагу приходилось дожидаться старика. Когда отцу случилось возражать против крайних взглядов сына, Виктор отвечал на критику серьезно, но безжалостно громил ее, без колебаний доказывая отцу его бестолковость. Он держался как дружелюбный, но прямолинейный равный. Сэр Джеффри привык к почтительному отношению и поначалу был несколько ошеломлен.
Виктор телеграфировал Мэгги, чтобы ждала его в тот же вечер, а миссис Вилрайт – с просьбой снова сдать ему комнату, если она еще свободна. Встретившись с Мэгги, он назвал ее спасительницей. Рассудительный читатель заметит отсутствие существенных доказательств, что ее сверхъестественные или «оккультные» силы хоть раз оказали на него влияние. Сны и видения, донимавшие Чурбана, могли восходить к подавленной стороне его же натуры. С другой стороны, разительная перемена в Викторе правдоподобно объясняется действием некого телепатического влияния Мэгги, переданного через посредство сэра Джеффри, совсем недавно соприкасавшегося с ней. Так считали Мэгги и Виктор, но скептики вправе усомниться. Последующие события, которые я в свое время изложу, не указывают, что исключительные способности Мэгги, если таковые у нее имелись, оказывали большое действие. Однако Виктор никогда не сомневался, что она спасла его и что он может всегда полагаться на ее влияние.
Мэгги с этих пор решилась перебраться к Виктору, чтобы своим влиянием сдерживать Чурбана. Она решила известить нанимателя, что через месяц увольняется, и обвенчаться с ним, как только окажется на свободе. Виктор разрывался между стремлением как можно скорее соединиться с Мэгги и страхом связать ее с Чурбаном. Мэгги же твердо верила, что пока она с Виктором, Чурбан не вернется. Пробудившийся Виктор все еще ужасался недавней власти Чурбана и потому не решался скрепить свои отношения с Мэгги. В конце концов решили выждать несколько недель и посмотреть, как пойдут дела.
Время шло, и казалось, Виктор полностью овладел собой. Он еженедельно виделся с Мэгги, они легко вернулись к прежней жизни с той разницей, что не скрывали больше своей любви и гордо носили обручальные кольца. Они побывали во всех знакомых местах, преображенным долгожданным обетом. Все же будущее их не определилось, потому что Виктор так и не преодолел своей щепетильности.
У Мэгги подошло время короткого ежегодного отпуска. Прежде она обычно проводила его, навещая Шетланды, кроме одного раза, когда ездила в Лондон с подружкой Кэти. В этот раз они с Виктором решили провести отпуск вдвоем. Но в каком качестве? Как новобрачные? Или невенчанные любовники? Если так, им придется выдавать себя за женатую пару, чтобы снять комнату на двоих. Однако щепетильность, удерживавшая Виктора от женитьбы, мешала и вступить в ней во временный союз. Он сам (как признавался мне) не очень понимал, что им движет. Очевидно, его сдерживали не общепринятые условности, ведь они не удерживали его прежде. Он смутно ощущал, что закрепить их «духовный брак», даже не оформив его официально, означает слишком прочно привязать Мэгги к себе, если вернется Чурбан, она не сможет освободиться. Виктора вечно терзал страх, что в любую минуту придется уступить место Чурбану. Больше того, даже забыв о собственных сомнениях, он, учитывая прежнее отвращение Мэгги к половой близости, считал разумным не сходиться с ней, пока между ними не протянется более надежная духовная связь.
Учитывая все эти соображения, Виктор предложил Мэгги провести отпуск в роли брата с сестрой. Мэгги это предложение сильно огорчило, оживив прежние подозрения, что при всей душевной привязанности к ней, Виктор скрывает от себя физическое