Внезапно, словно почувствовав взгляд Ники, он открыл глаза и совершенно равнодушно посмотрел на нее.
— Я тебе никого не напоминаю? — как можно ласковее спросила она.
Лицо его посветлело.
— Натали, откуда ты здесь? — удивленно глядя на жену, поинтересовался он, и глаза его ожили и заискрились, — ну, конечно, как я сразу не догадался: тебя разыскал Николя… Какое счастье, что все же пришла. Пока тебя не было, я вспоминал, как в то далекое время в нашей многострадальной России мы поклялись ждать друг друга. И вот после многих лет скитаний по миру небеса сжалились над нами, даровав новую встречу здесь, среди пражских холмов на Влтаве.
Ника удивленно поглядела на мужа, и… весь запас нежных и ободряющих слов моментально превратился в застрявший в горле комок. Лежащий походил на Олега лишь издалека. Теперь же, разглядев его, как следует, Ника перестала его узнавать. Выражение осунувшегося лица, манера произносить слова, интонации глуховатого голоса, а главное — взгляд, выдавали совсем другого, незнакомого мужчину. Раньше она с подобным эффектом сталкивалась лишь в кино, когда талантливый актер, практически без грима внутренне преображался так, что становился неузнаваемым.
— Когда я оказался в Праге и, просмотрев список преподавателей университета, наткнулся на имя твоего отца, я испытал настоящий шок: ведь в России мне сообщили, что вас с отцом нет в живых, — радостно произнес мужчина. — Я сразу бросился разыскивать тебя. Но провидению было угодно, чтоб мы встретились случайно в полутемном зале библиотеки. Стул подле меня оказался свободным, ты села рядом, я инстинктивно повернулся, и мы сразу узнали друг друга. А потом, не в силах наговориться, долго-долго гуляли по набережной Влтавы. Ты рассказывала, что часто читаешь стихи Цветаевой, которые публикуют в местных русских журналах. А я ответил, что знаком с Сергеем Эфроном, мужем Марины, он тоже учится в Русском университете. Ты захотела ее увидеть. Я ответил, что она почти каждый день гуляет по Карлову мосту. И мы отправились туда, надеясь встретить, и чуть не наткнулись на нее. Она стояла у парапета и задумчиво смотрела на каменную статую рыцаря. И тут наше внимание отвлек какой-то русский офицер в потертом зеленом кителе и с Георгиевским крестом.
— Купите для вашей девушки браслет. Он с натуральными гранатами, вывезен из России, точная копия того, что описан у Куприна, — предложил он. — Отдам недорого.
— У нас такой уже есть, — ответил я, повернувшись к тебе.
А ты в ответ шепнула мне на ухо, что тот, подаренный браслет, пришлось продать в трудные времена.
— Тогда купим этот, — заметил я, разглядывая браслет на свету.
— Тот самый! — вдруг тихонько воскликнула ты. — Вот гравировка: «Моей дорогой Софи» и дата. Ума не приложу, как он мог здесь оказаться.
— Он сам нашел нас на чужбине, и теперь наши несчастья в прошлом, — примирительно ответил я. — Только больше не снимай его.
Мы еще поторговались, а когда офицер отстал от нас, Марина уже ушла…
Осторожно шмыгая носом, как маленькая девочка, и еле сдерживая слезы, готовые предательски хлынуть в любую минуту, Ника гладила по голове своего мужа, а он говорил и говорил без передышки. Временами казалось: еще чуть-чуть… и он вспомнит, кто она на самом деле, но это долгожданное мгновение так и не наступило.
Словно выговорившись до конца, мужчина неожиданно смолк и закрыл глаза. Подождав еще немного и убедившись, что он спит, Ника осторожно, на цыпочках покинула палату. Но стоило только закрыть за собой дверь, и наигранная легкость оставила ее. Неверными шагами Ника добрела до окна и затряслась в беззвучных рыданиях. Едучи сюда, она представляла себе все, что угодно, только не это. Смотреть на родного человека, и ощущать, что он жив, но не узнает ее, было выше всяких человеческих сил. За что именно ей выпало такое наказание? — может, за то, что выбирала сердцем, а не рассудком…
Неизвестно, сколько бы времени она так простояла одна, если б не внезапно появившийся Николай. Он деликатно коснулся ее плеча и отвел в кабинет.
— Понимаю, в вашем положении это крайне трудно. Но все же призываю вас попытаться рассудить трезво, — Николай наполнил мерный стаканчик водой, капнул с десяток капель из пузырька и протянул Нике. — Только сначала выпейте и успокойтесь.
— Что это? — испуганно спросила она, продолжая всхлипывать.
— Обыкновенная валериана, пейте залпом….теперь давайте обсудим ситуацию. Судя по вашей реакции, он вас не узнал.
— Он меня принял за Натали, — всхлипнула Ника. — О Праге рассказывал, вспоминал Марину Цветаевы и ее мужа Сергея Эфрона, с которым, якобы, вместе учился. Может, он об этом просто прочитал?
— Я так и думал, — кивнул Николай, — а вы, когда тут появились, грешным делом решили, что с вами в детские игры играют. Конечно, исключать, что эти воспоминания взяты из книг, нельзя. Но у меня есть и другое объяснение. Я тут кое-какую литературу полистал. Дело в том, что в начале двадцатых в Праге действительно существовал русский университет, в котором преподавали известные профессора-эмигранты, а многие недоучившиеся из-за войны молодые люди стремились получить высшее образование. Не исключено, что наш Андре был среди них вместе с Эфроном. Теперь о самой болезни. Признаюсь, лично я подобные последствия инфаркта наблюдаю впервые, — задумчиво добавил он. — Видимо, при стентировании сердечного сосуда усилился приток крови к голове. Он стимулировал отрыв крошечных тромбов, что привело к закупорке сосудов головного мозга и частичной потере памяти.
— Олег может умереть? — испуганно спросила Ника.
— Конечно, летальный исход не исключен, но мы пока держим вашего мужа, как говорится «на плаву», разжижающими уколами, — осторожно заметил Николай. — Но это вечно продолжаться не может. Было бы разумно, общаясь с ним, тормошить сознание, чтоб заставлять его активно вспоминать какие-то детали из прошлого и т. п. Я могу в этом на вас рассчитывать? — После валерианы стало понемногу отпускать, и Ника, особо не вдумываясь, согласно кивнула головой. — Еще один вопрос, если позволите. Вспомните, пожалуйста, у вашего мужа в последнее время были какие-нибудь моральные переживания, или, скажем, потрясения?
— Наша старшая дочь, скоро три года, как переехала в Штаты, — вздохнув, ответила Ника. — Недавно она с мужем навещала нас и уговорила нашего сына последовать ее примеру. Олег это очень переживал. А вы сами как относитесь к данной проблеме? — неожиданно поинтересовалась она.
— Ее можно решить и так, и эдак, — усмехнулся Николай. — Но ломать человеческую жизнь, как сейчас говорят, через коленку, не оправдано никакими обстоятельствами… Значит, договорились, к следующей встрече вы проштудируете детали биографии мужа, — напомнил он еще раз, прощаясь.
«А может, дело не только в аварии? — глядя ей вслед, промелькнула у Николая крамольная мысль. — Застарелая боль сидит в нем давно, желание сына поехать в Америку вызвало рецидив. Видимо, супруга на стороне детей. Это послужило последней каплей, достаточно было любого толчка, и боль вырвалась наружу».
Глава 20
Делиться своей бедой, равно, как впускать в себя новые чужие беды, пусть даже безмолвно во время краткого путешествия с этажа на этаж, не хотелось. Поэтому лифту Ника предпочла путь пешком по бесконечным больничным коридорам. После невыносимого свидания с мужем и шокирующих объяснений врачей, из которых она мало что поняла, эти коридоры представлялись скорее длинным и бесцельным блужданием по закоулкам сознания.
Это стало особенно ясным, когда перепутав этажи, Ника забрела в подвал и долго плутала по служебным помещениям в поисках выхода. Над ней сжалился попавшийся навстречу охранник. Заметив, что женщина окончательно заблудилась, он не стал посылать ее в обратный путь, а открыл неприметную ржавую дверь и выпустил во двор. В глаза Нике брызнули солнечные лучи, возродив угасавшую надежду.
Вместе с ярким солнцем сразу навалилась духота, терзавшая город все последние дни. Сделав пару шагов и почувствовав, как от долгого хождения на каблуках безумно разболелись ноги, Ника вспомнила, что остановка не близко. Идти до нее по накалившемуся за день асфальту и потом трястись в переполненном автобусе без кратковременного отдыха она была не в силах. Совсем рядом, за оградой находился больничный парк. Отыскав калитку, Ника по натоптанной тропинке выбралась на аллею и, заметив пустую скамейку, с наслаждением уселась и вытянула ноги.
Вековые лиственницы разбавляли раскаленный воздух едва уловимым душистым настоем, а липы с кленами, сомкнувшись кронами в вышине, казалось, нашептывали друг другу вечную историю любви. Позабыв обо всем, она сидела и наслаждалась приятной прохладой и звуками этого нетронутого цивилизацией островка.
— Допрыгалась, уже родной муж не узнает? А родственникам и знакомым что скажешь, когда он превратится в «овоща» и под себя ходить станет? — остаток жизни будешь горшки за ним выносить? — вдруг послышался чей-то вкрадчивый шепот, напоминающий шум листвы. — Стоит ли так переживать, может, лучше смириться с ситуацией и пожалеть себя? Ведь ты еще не старая женщина. Сорок лет — бабий век, зато в сорок пять — баба ягодка опять. Подумай, что ты видела все эти годы — пеленки, стирка, бесконечные походы по магазинам. Разве тебе было уготовано такое унылое и бесцветное прозябание? Вспомни: какие ребята ухаживали за тобой в университете? Ну, не сложилось с одним, потом твоей благосклонности добивались и другие… Может, лучше, пока не поздно, плюнуть на все, и податься к дочке в Америку? Страна, в которой ты живешь, дошла до края, и дальше будет влачить лишь жалкое и унизительное существование.
«Наваждение какое-то, мне уже бесы на ухо нашептывают», — подумала Ника, с опаской оглядываясь по сторонам. Внезапно ей почудилось, как совсем рядом, высоко на дереве среди листвы притаилось эфемерное существо, напоминавшее маленькую ушастую обезьянку. Скорей всего, это был не взрослый многоопытный искуситель, а лишь бесенок, который, желая ее подразнить, играючи, перепрыгивал с ветки на ветку. Тщетно Ника пыталась разглядеть его как следует, заходящее солнце, как нарочно, висело над головой, и его лучи слепили глаза.