— А зачем, не сказал? — нахмурившись, поинтересовался Николай.
— Думаю, уже доложили, у вас тут доброжелателей хватает, — старшая ухмыльнулась и скосила глаза на пустующий стол напротив.
— К нашему дорогому «коллеге» вы слишком пристрастны, — аккуратно заметил Николай. — Он абсолютно нормальный врач, к тому же родственник одного из известных и всеми уважаемых «светил», который, всячески поддерживает его продвижение по служебной лестнице.
— Мне глубоко наплевать, чей он родственник, — горячо парировала сестра. — Всем известно, что операции делаете вы, а он только всюду бахвалится. Недавно слышала, как в ваше отсутствие выступал на утренней конференции:
«Мы долго думали с коллегами, и потом я предложил»…
— Да, предлагает наш коллега довольно часто, такой грех за ним водится, — улыбнувшись, подтвердил Николай. — Правда, этим его вклад в общее дело исчерпывается. А он хочет оперировать сам.
— Он же — «безрукий», — вздохнула сестра. — Через раз в вену толком попасть не может. Больных жалко…
Зазвонил внутренний телефон.
— Да, да, появился, — взяв трубку, подтвердила она, — вы прямо сейчас к главному подойти можете? — повернулась она к Николаю. Тот утвердительно кивнул. — Вас ждут.
«Каждый подобный вызов, как дорога на Голгофу, — думал Николай, меряя шагами длинный пустынный коридор. — Чувствуешь себя виноватым непонятно почему. А на самом деле — обычная рабочая ситуация. Главный долгое время работал хирургом и должен понять»…
— До меня дошли слухи, что вы, не доложив, как положено по инстанции, занимаетесь отсебятиной. Один из ваших ночных инфарктников после удаления тромбов впал в кому, а когда очнулся, повел себя неадекватно, — трагическим тоном сообщил главврач, указывая на стул напротив.
В последнее время у главного стала проявляться склонность к патетике, но сказанные слова звучали скорее как начало приговора.
— Случай действительно необычный, — осторожно подтвердил Николай. — Вывести больного из комы удалось совершенно случайно, и с тех пор он узнает лишь двоих: свою жену и меня. А докладывать по инстанции я не стал потому, что ожидал дальнейшего улучшения. Однако, если б удалось показать больного какому-нибудь известному специалисту в этой области, я был бы Вам чрезвычайно признателен.
— А вам не кажется, что вы сейчас занимаетесь не своим делом? — с сарказмом в голосе поинтересовался главный. — Скажите честно, напортачили во время операции и теперь задним числом пытаетесь исправить ошибку?
— От ошибок не застрахован никто, и Вам, как хирургу в прошлом, это должно быть хорошо известно! — парировал Николай. — Я смотрел литературу, случай малоизучен, и если перевести больного в другое отделение, это может пагубно отразиться на его самочувствии.
— А чего еще можно ожидать? — озадаченно спросил главный.
— В любой момент возможен инсульт, и тогда больного уже не спасем.
— И что вы предлагаете?
— Показать специалисту по нейрохирургии и дождаться, пока он окончательно придет в сознание, — твердо заявил Николай.
— Хорошо, только под вашу личную ответственность, — неожиданно согласился главный. — Да, и вот еще что: на операцию, о которой с вашей подачи мне пришлось так долго хлопотать у начальства, в департаменте дали добро. Больного мы уже подобрали, с профессором из Питера договорились провести ее примерно через неделю. С учетом ваших научных регалий первоначально планировалось, что ассистировать профессору будете вы. Однако после расширенного совещания мы ее решили передоверить вашему коллеге, … — главный выдержал приличествующую паузу и испытывающе поглядел на Николая. — Я вполне понимаю ваши чувства: вы ездили в Питер и учились у этого профессора, потом многократно ассистировали ему в других клиниках и хорошо набили руку. Но поймите и вы меня: эта операция чрезвычайно важна для нашей клиники. Если она пройдет успешно, мы в будущем будем проводить ее регулярно и должны иметь не одного ассистента. Согласитесь, врач с мировым именем приезжает на операцию из Питера, а вы в силу каких-то причин не можете. Это нонсенс!
«Чиновничьи игры: в департамент посылаются известные фамилии из числа тех, кого, несомненно, поддержат, а получив разрешение, уже на междусобойчике пропихивают своих протеже. Случись что во время операции, кивнут на профессора: мол, он не доглядел», — сообразил Николай.
— И кого же планируют на мое место? — догадываясь, о ком идет речь, и еле сдерживаясь от нахлынувшего негодования, — поинтересовался он.
— Вы угадали, вашего коллегу, — понимающе улыбнулся главный. — Согласитесь, парню уже под тридцать, он чересчур засиделся на вторых ролях, пора выходить на большую дорогу.
— Но ведь он, … — не выдержал Николай.
— «Безрукий» — хотите сказать? — собрав складочки щек в добродушную улыбку, перебил его главный. — Знаете, если человеку бить по рукам, они рано или поздно отсохнут. А чтоб не случилось конфуза с нашим медицинским светилом, понатаскайте его немного, времени достаточно. Помните, не боги горшки обжигают, — для усиления эффекта сказанного главный поднял правую руку и веско покачал указательным перстом. Потом поднялся с начальственного кресла, давая понять, что разговор окончен.
Карьерные устремления своих ровесников-коллег Николай воспринимал по большей части снисходительно: в конце концов кому-то надо и руководить, да и врачебная наука не стоит на месте, а «старички» стали отставать. Но нынешний случай стоял, в какой-то степени, особняком. С пациентом он был не просто формально знаком, несмотря на значительную разницу в возрасте, их связывали давние дружеские отношения. Когда-то, больше десятка лет назад, они познакомились в кардиологическом отделении одной из городских больниц, куда его доставили с первым инфарктом. Николай тогда уже оканчивал институт, обладал опытом работы на «Скорой», и вести больного после инфаркта поручили именно ему.
Первое, что поразило сразу, это возраст мужчины: что-то в районе 50-ти. К происшедшему он относился, скорее философски.
— Значит, так на роду написано, — усмехнулся он однажды, в ответ на настойчивые расспросы о симптомах, предшествующих инфаркту. И, заметив растерянность на лице Николая, добавил, — у меня все мужчины по отцовской линии, начиная с прадеда, от инфаркта умерли.
В те годы инфаркт в московских больницах лечили еще старыми полу дедовскими методами, чисто терапевтически.
— Вам надо поберечься, — озабоченно заметил Николай. — Ведь за первым, который вы пережили, может последовать второй, третий….и какой-то окажется последним. А вы — мужчина в полном расцвете сил, что хорошего, если помрете в таком возрасте.
— Что же прикажешь делать, не жить теперь? — миролюбиво улыбнулся в ответ пациент.
Этот непростой вопрос Николай вспоминал не раз, и не два. Сначала, учась в ординатуре у известного кардиохирурга, а затем, осваивая совершенно новые методы. Тогда, застентировав целых три сосуда, следующий инфаркт удалось предотвратить. Мужчина обрел былую форму, и был за это чрезвычайно признателен Николаю. Периодически они перезванивались, болтая, о том, о сем.
И вдруг совсем недавно, с полгода назад, прежние симптомы появились снова. Повторная операция принесла лишь временное облегчение. Но наблюдая за больным, Николаю удалось, наконец, установить истинную причину болезни и рекомендовать мужчину знакомому профессору.
И вот, когда операция была совсем близка, Николая отстранили от нее. Конечно, страшного ничего не произошло, и операцию все равно бы делал профессор, но какой-то неприятный душок от этой истории шел.
С другой стороны, теперь его здесь ничего не держало, и можно было со спокойной душой связываться с Нью-Йорком.
«Нью-Йорк пока подождет, — немного поразмыслив, решил Николай. — Пусть, сначала у Олега все прояснится… В чем же глубинная причина его неадекватного поведения? Может, вырвалась наружу накипевшая веками боль за страну?»
Глава 22
Сколько Витька себя помнил, жизнь их семьи делилась на две существенных половины. Одна, преимущественно в ненастные времена года, проходила в городской квартире. Но стоило лишь зиме полноправно заявить о себе или теплой погоде вступить в свои права, и они отправлялись навестить деда с бабушкой со стороны отца.
Ехать было недолго, около часу на электричке. Дорогу до городка, расположившегося среди полей между березовой рощей и шоссе, родители помнили назубок и могли, никого не беспокоя, добраться сами. Но на платформе их неизменно встречал дед, всегда моложавый и подтянутый, в синем спортивном костюме советских времен, иногда вместе с бабушкой, если к тому времени она успевала приготовить праздничный обед.
В принципе, от станции до городка ходил автобус, но семейство предпочитало идти пешком. По мосткам они пересекали речушку и, оставив ее за спиной, шли по неширокой и пыльной шоссейной дороге вдоль небольшой деревеньки с настоящими избами под рыжими черепичными крышами. Конец лета — счастливая пора для Подмосковья. В урожайные годы сады изнывали от обилия разносортных яблок. Их красные и желтые бочка игриво поблескивали среди пышно обнимающей плоды зеленой листвы, а под ногами расстилался ковер из падалицы с коричневыми бочками гнили.
Избы с садами скоро сходили на нет, и начиналось отливающее золотом пшеничное поле. Блестящая на солнце полоска речки пересекала его и, прихотливо петляя, заворачивала где-то вдалеке к бывшей усадьбе Саввы Морозова, белевшей на возвышенности среди вековых елей и сосен. Еще через пару минут дед сворачивал на едва заметную тропику, и минут через пятнадцать вся семья оказывалась у дома.
Однажды деда не стало, квартиру поменяли на меньшую. И ночевать там всей семьей стало нельзя. Они продолжали ездить вдвоем с отцом, а потом Витька освоил этот путь в одиночку. Бабушка была сильной женщиной, умевшей держать себя в руках, и никогда без особых причин не повышала голос. Вот и на этот раз она выслушала внука, не перебивая, без причитаний и вздохов.