— Кого вы имеете в виду? — уточнил Николай, заметив, что с Никой творится что-то неладное.
Ника кивнула в сторону палаты и… запнулась.
— Олега, — наконец, вспомнила она.
— Думаю, теперь все скоро образуется. Похоже, вы добились своего, началась обратная реакция. Теперь остается только ждать и надеяться, — заметил Николай. — Идите, отдыхайте. Сегодня ночью я дежурю и понаблюдаю за ним. Если понадобитесь, позвоню, — и еще раз протянул Витьке руку.
…Красные огни внезапно вспыхивают капельками крови. Увеличиваясь в размерах, они становятся все ближе и скоро останавливаются совсем. Только теперь это уже не кровь, а сигналы светофора.
«Откуда они могли взяться?» — в сознании Олега, как во сне перевертывается страница. Андре бесследно исчезает, его место занимает маленький мальчик Павлик. С мамой и папой Николя они едут в пролетке по просыпающейся Праге. Лошадь бодро цокает подковами по булыжнику моста через Влтаву и дальше, дальше, пока не показывается здание вокзала.
— Добрались, наконец, — облегченно вздыхает мама и целует Николя в щеку, — спасибо за все.
Тот на прощанье треплет Павлика по голове:
— Если что случится, обязательно напиши, — говорит он маме и поспешно уходит.
— Куда папа пошел? — удивленно спрашивает Павлик. — Он что, не будет жить с нами?
Мама отрицательно помотала головой:
— Нет, твоего настоящего отца звали Андреем, запомни это. Он умер от кровоизлияния в мозг на руках у дяди Николя и похоронен на Ольшанском кладбище. Там упокоилось много русских людей…
Потом они вдвоем с мамой долго путешествуют на поезде из страны в страну. Сквозь сон Павлик слышит глухой перестук колес, неожиданно из кромешной тьмы выплывают красные огни, и поезд останавливается.
— Проснись, Павлик, это граница, мы в России, — шепчет на ухо мама, осторожно тряся его за плечо. — Сейчас документы будут проверять.
В вагоне появляются мужчины в военной форме и с винтовками наперевес. Странно, они говорят на том же языке, на котором с ним общается мама.
— Куда следуете? — сурово спрашивает военный помоложе, подозрительно глядя на Павлика.
— Домой, в Ленинград, — испуганно отвечает мама.
— А может, сразу на Соловки? — ухмыляется военный. — Чего небо зря коптить? Советской республике не нужны такие «возвращенцы».
— Ну что ты зря людей пугаешь, — останавливает его подошедший военный постарше, глядя на браслет на маминой руке и удовлетворенно кивая. — Они и так намаялись на чужбине. Пойдем, лучше в соседнее купе, там явная контра окопалась…
Их пересаживают в старенький общий вагон-теплушку на другой стороне границы, и они долго трясутся, пока однажды поезд не приезжает на вокзал. Мама останавливает извозчика на обшарпанной пролетке с заморенной худой кобылой и что-то шепчет ему на ухо. Тот удивленно качает головой:
«Вы, барышня, не из местных», — и, цокая лошади, выезжает к реке, которую называет чудным именем Фонтанка. Скоро появляется храм с огромными синими в золотых звездочках куполами. Они кружат по убогим переулкам, пока не находят нужный дом. Оттуда, навстречу выбегает молодая женщина. Мама снимает с руки браслет и протягивает ей. Они долго плачут, обнявшись, и гладят Павлика по голове. Уже вечером они с мамой путешествуют в трамвае и, переехав через реку Неву, выходят.
— Это место называется стрелкой Васильевского острова, — сквозь слезы поясняет мама. — Здесь при Петре начинался этот великий город. Спасибо Господу, наконец-то мы на Родине.
А Павлик заворожено смотрит на золоченый шпиль Петропавловки и огромное багряное небо над ним…
Глава 24
События вокруг пациента все больше напоминали разыгрывающуюся на глазах историческую драму. Браслет, совершенно случайно отыскавшийся в Питере, привел Николая в легкий шок. Но особый накал страстей почувствовался сегодня после случайной оговорки Ники. Николай нисколько не осуждал ее. В конце концов, неизвестно, как бы повел себя он, если бы любимый человек лишился рассудка и понес полную чепуху. По большому счету, настроение после визита родных было паршивое. Приходилось признать, что стихийная попытка растормошить сознание пациента, кроме любопытных фактов из его биографии, для лечения ничего не дала. Как и большинство врачей, в особенности хирургов, Николай был рационалистом и долго тешить свое сознание загадочными явлениями, пусть и чрезвычайно интересными, не мог. Оставалась последняя надежда на сегодняшнюю ночь. Если до утра ничего кардинального в сознании пациента не произойдет, все попытки растормошить его сознание пойдут на свалку.
В конце лета больных по «Скорой» везли крайне мало. За вечер еще не было ни одного, и Николай решил ночью сам подежурить подле Олега, чтоб еще раз понаблюдать за ним. Царившая в палате тишина действовала умиротворяюще. Пациент дышал ровно, сердечная мышца, сокращаясь, выдавала на мониторе обычный синусный ритм, и Николай, устроившись в кресле напротив, спокойно задремал.
Между тем, гроза, притворно отступив днем, к полуночи навалилась на город с удвоенной силой. Сквозь дремоту послышался громкий резкий звук, похожий на щелчок громадного хлыста, а ночное небо совсем рядом за окном разорвал слепящий зигзаг молнии. Вслед за этим угрожающе загрохотало, и дождевые капли изо всех сил забарабанили в стекло.
«Такие пациенты чрезвычайно чувствительны к погодным катаклизмам, — моментально приходя в себя и ощущая, как ломит затылок, — с тревогой подумал Николай, — не случилось бы самого худшего. — В этот момент у пациента резко увеличился пульс, и стало подниматься давление, — еще немного, и может произойти кровоизлияние в мозг», — испуганно подумал Николай, нажимая на кнопку экстренного вызова.
Появилась дежурная сестра, сделала успокаивающий укол и поставила капельницу. Давление и пульс постепенно стабилизировались, но к норме не возвращались.
«Лекарства уже не помогают, теперь только Провидение может спасти его», — Николай стал лихорадочно размышлять, что еще можно сделать.
— Зачем лишний раз вмешивать в земные дела Провидение Божье? — вдруг услышал он низкий, глухой шепот, звучащий откуда-то извне.
— Ты столкнулся с непознанным и находишься на перепутье. Закопавшись в хлопотах о хлебе насущном, пациент позволил смутить себя духом гордыни и потерял свой путь. Если тобою движет искренняя любовь к ближнему, ты способен помочь обрести его. Но сначала подумай, как следует: в случае неудачи тебя самого ждет крах…
Николай испуганно оглянулся: вокруг не было никого, и краем глаза заметил, что давление на мониторе медленно опускается. Он внимательно посмотрел на лицо больного, оно стало заметно оживать.
«Если сейчас сделать еще одну операцию, Олег может умереть, и тогда не видать мне больше, не только моего профессора, вообще, от самостоятельных операций отстранят. Буду полжизни ассистировать своему „безрукому“ коллеге, — осторожно подумал он. — С другой стороны, что значат такие мелочи по сравнению с человеческой жизнью, а профессор поймет, — он внезапно вспомнил почти вскользь брошенные слова с неделю назад:
„Вы слишком быстро учитесь, коллега. Скоро я, как учитель, буду не нужен“.
Словцо „коллега“ профессор произнес с легким налетом интеллигентской ехидности, давая, тем самым понять, что готов разрешить ненадолго покрасоваться рядом с ним, „великим“. Неужели, и его обуял дух гордыни? Стал подзабывать, что не больные существуют ради нашей славы, а мы, чтоб они продолжали жить. Ладно, еще будет время разобраться, — Николай в мыслях снова перекинулся на Олега. — В чем он виноват? Без хлеба насущного тоже не проживешь, особенно в наши непростые времена».
— Не хлебом единым жив человек, как бы ни была сладка краюха! Не забывай, жизнь человека на земле — всего лишь краткий миг перед вступлением в Царствие Небесное. И он в первую очередь должен думать, в каком виде предстанет перед Всевышним, когда тот призовет его на свой суд. Сказано в Святом Писании: просите и дано вам будет; ищите и найдете; стучите и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят.
«О Царствии Божием судить не берусь, но насчет того, кому, сколько отмерено, готов поспорить, — мысленно возразил Николай, поняв, что общается с монахом, о котором говорил Олег. — Дело ведь не в том, что происходит с самим человеком, важно другое — он умирает для своих близких. Зачастую это происходит в столь неподходящий момент, что смерть не просто причиняет страдания, но разрушает жизнь других».
— А ты не так прост, каким представляешься на первый взгляд, если вмешиваешься в Божье провиденье! Чувствуешь в себе силы Царствие Божие на этой многогрешной земле построить?
«Вряд ли, просто людям помочь хочется, — вздохнул Николай, — а тут, то рутина заедает, то просто палки в колеса ставят».
— Ты решил вмешаться в чужую судьбу с благой целью, и сам должен понять, как помочь страждущему. Сила твоего убеждения велика, и окружающие обязательно поймут тебя. Только учти, путь этого познания небыстр, потому что пролегает не через разум, а через сердце. Для себя же запомни: как бы плохо тебе не пришлось, ни за что не заключай сделки с дьяволом. Он горазд рядиться в скромные одежды, произносить благочестивые речи и курить фимиам подлости, выдаваемой за обстоятельства выше нас. И все для того, чтоб сделать тебя бескрылым. Ибо больше всего ненавидят тех, кто умеет летать. Но нет ничего выше свободно парящего духа…
Глухой монотонный шепот пробирался все дальше, сотрясая глубины подсознания, и Николаю вдруг показалось, что если сейчас же не остановить этот поток откровений, распухшие извилины мозга просто разорвут черепную коробку. Отдаленный раскат грома вернул его к действительности, напомнив, что гроза вот-вот разбушуется снова. Он резко поднялся и, широко распахнув окно, выглянул на улицу. Насыщенный озоном вихрь ночного воздуха ворвался в палату. В этот миг совсем рядом полыхнула молния, осветив палату ослепительно белым цветом. Николай сразу ощутил себя легко и свободно, и у него в мозгу вспыхнула шальная мысль, как помочь Олегу: