«Зачем все эти воспоминания? — попытка оправдаться задним числом, но за что?» — подумал Николай.
— Я думал: вы не знакомы, а, оказывается, знаете друг друга, — удивленно заметил он.
— Встречались когда-то в молодости, — разливая по второй, пояснил главный. — Потом жизнь развела. У него родители из старой интеллигенции, связи в Питере, хорошая квартира в капитальном доме на Мойке. Короче, все условия для занятий наукой в уважаемой клинике. А я — приезжий, женился на такой же сокурснице-провинциалке, и для того, чтоб зацепиться за Москву, пришлось использовать административные связи ее отца в столице. Но лично я нисколько об этом не жалею, далеко не факт, что из меня получился бы хороший хирург, а здесь я пока чувствую себя на своем месте… Послезавтра похороны, я попросил бы Вас, Николай Михайлович, съездить одним днем в Питер и проводить нашего уважаемого коллегу, так сказать, в последний путь. Только умоляю, никакой отсебятины, венок от всего коллектива я оплачу.
— Конечно, конечно, — удрученно пробормотал Николай. — Операция теперь, конечно, отменяется? — осторожно поинтересовался он.
— Ну почему же? — вздохнул главный. — Живое живым, мы думали все утро и решили поручить операцию лично Вам. Я созвонился с ведущими специалистами, и они все в один голос поддержали вашу кандидатуру. Вы согласны? — внутренне приготовившись к совсем другому разговору, Николай ошеломленно кивнул. — Тогда дерзайте, пусть наша клиническая больница будет в числе самых передовых, предлагаю выпить за это! Кстати, — по-отечески добавил он, опрокинув еще стаканчик, — бригаду на предстоящую операцию формируйте сами, я вмешиваться не буду…
Событий в это утро произошло столько, что обратный путь в ординаторскую Николай, нисколько не стесняясь, проделал вприпрыжку. Как когда-то в молодости перепрыгивая через две ступеньки, он спустился по лестнице и столкнулся в дверях с анестезиологом.
— Я уже в курсе, выражаю вам свое искреннее соболезнование, и заодно поздравляю, наконец-то справедливость восторжествовала! — задиристо заявила она.
— Идиотское ощущение, словно я что-то украл у покойного, — удрученно признался Николай. — Умом понимаю, что дело страдать не должно, и больным, особенно тяжелым, по большому счету наплевать, что мы такие же люди, но все-таки как-то не по себе.
— Вы в ассистенты кого брать будете? — вежливо поинтересовалась анестезиолог. — Наш обожаемый «безрукий» коллега поскользнулся у своего дома на собачьем дерме, упал и сломал локтевой сустав. Теперь будет в гипсе месяца полтора-два. Хочет подать в суд на соседа, хозяина собаки, — пояснила она в ответ на удивленный взгляд Николая.
«Мистические сутки, как в романе моего коллеги Булгакова: Мастер во время грозы над городом отходит в мир иной, — ошеломленно думал Николай, возвращаясь домой. — Все-таки не зря Булгаков вместо врача стал писателем. Теперь ноша, которую мне пришлось бы нести в одиночку, не так тяжела… Не надо все списывать на таинственные силы, — одернул он себя. — Скорей всего, это просто совпадение. Во время грозы должен был скончаться Олег, но вместо этого, пока я мысленно общался с монахом, организм внутренне мобилизовался, и он стал приходить в себя. И, слава Богу, иначе, как бы я посмотрел в глаза его жене и сыну… Жаль, профессора, но человек он был непростой. Послезавтра похороны, съезжу, отдам дань, все-таки он меня многому научил и прикрывал, когда нужно. Теперь, случись что на операции, все шишки посыплются на меня. С начальства взятки гладки, будет наблюдать со стороны, и делать выводы. Но зато вопрос с Америкой решен раз и навсегда».
Глава 26
Могучие, в два обхвата липы походили на Атлантов, поддерживающих своими кудрявыми верхушками небосвод на заоблачной высоте. В канун бабьего лета небесное покрывало расчерчивалось по ночам искорками падающих звезд. Но чтоб загадывать желание, Олегу приходилось всякий раз до отказа запрокидывать голову и долго ловить взглядом их следы в лоскутках еле уловимо серебрящейся густой синевы.
Уже неделю он жил в санатории, расположенном на заросшем вековыми липами и елями холме. Начинался холм у перекатов речушки и своей формой напоминал гигантскую желто-зеленую волну, готовую всей своей тяжестью обрушиться на опоясывающее шоссе с окрестностями, и застывшую в последний момент в вечном раздумье.
День Олега начинался с долгой прогулки по дорожкам терренкура. С обрывистых склонов холма хорошо просматривались знакомые места: речушка, прихотливо петляющая по обширному золотистому полю, и, за ним, городок, в котором жила матушка. Окружавшая обстановка, особенно вековая липовая аллея, так напоминали далекое детство, что вместо унылой санаторной скуки Олег погрузился в атмосферу воспоминаний.
В них по прошествии времени, собственные сны настолько тесно сплелись с рассказами матушки, что представлялись теперь единым целым, правда, не без темных пятен. Встречая Нику, он всякий раз вспоминал, как в некоторых снах говорил с молодой женщиной, очень похожей на нее. Родные сами избегали разговоров на подобные темы, и однажды он решился спросить у Ники напрямик. При всей кажущейся простоте, вопрос поставил ее в тупик.
«Говорить или не говорить? — испуганно задумалась Ника. — И так, и эдак это может привести к нежелательной реакции… Лучше сказать, как есть, — решила она после раздумья, — иначе эта мысль будет продолжать мучить его».
— Я была у тебя дважды, — осторожно ответила она. — Ты смотрел на меня и вспоминал, как…. — она на мгновенье запнулась, — как какой-то Андре жил в Праге.
— Во сне этот Андре принял тебя за мою бабушку Натали, — кивнул Олег. — Как ты думаешь, это простое совпадение? — помявшись, поинтересовался он.
— Нет, — покачала головой Ника, — все гораздо проще: если отбросить прически и прочий антураж, она и я — в молодости одно лицо. Я это сразу заметила, когда твоя матушка стала показывать фотокарточки 30-х годов, которые из Петербурга привезла. Посмотри сам, — она достала из сумочки пожелтевшее от времени фото с вырезанными фигурными краями и протянула мужу.
Олег долго смотрел на улыбающуюся молодую женщину в белой кофточке с рюшами и стоящего рядом мальчика в матроске — своего отца, потом перевел взгляд на супругу, словно видел ее впервые, и, чувствуя, как пелена обволакивает сознание, присел на стоявшую рядом садовую скамейку. — Что с тобой? — испугалась Ника, сжимая его руку, — может, врача позвать?
— Все в порядке, — успокоил ее Олег, чувствуя, как после секундного затмения пелена рассеялась и голова снова стала ясной. — Выходит, наша первая встреча на Тверском была не случайной. Расскажи кому, не поверит… Этот Андре вспоминал о каком-то гранатовом браслете, — внезапно вспомнил он. — Скажи, он действительно существовал или это плод моего воображения?
— Он и сейчас существует, — подтвердила Ника. — Наш сын вместе твоей матушкой разыскали его в Петербурге.
Олег удивленно покачал головой:
— В детстве она мне рассказывала, как в повести Куприна гранаты предсказали человеческую судьбу. Этот браслет примерно того же времени, а сколько судеб он предсказал… Можно на него посмотреть? — вдруг загорелся он.
— А ты не боишься еще раз испытать судьбу, вдруг камни вспыхнут и снова что-то напророчат? — попыталась урезонить его Ника.
— Лучше раньше, чем позже, коль на роду написано, — невесело усмехнулся Олег.
— Я нашему Витьке историю с камнями рассказала, — призналась Ника, доставая браслет из сумочки. — Он загорелся и принялся его на свету вертеть.
— И что же? — напрягся Олег.
— Он вертел так, и эдак, сказал: ничего не вышло. Но по-моему, что-то скрывает.
— Какая изящная штучка, — заметил Олег, положив браслет на ладонь и любуясь потемневшими от времени серебряными кружевами, — и старинная к тому же, — добавил он, поглядев на надпись и задумался…. — Сколько раз видел его во снах, а в руках держу впервые. Помню еще, как последнем сне в солнечных лучах загорелись камни, — осторожно взяв за замочек, Олег поднял браслет и развернул к свету.
Внезапно вокруг резко потемнело. Олег удивленно поднял голову: над липовой аллеей, как раз в том месте, где еще с минуту назад ярко светило солнце, сгустились облака. Плотно занавешенное ими, оно теперь походило на разбитый желток в яичнице. В досаде, что ничего не вышло, Олег уставился на небо, ожидая, когда солнце выглянет снова. Но вместо этого облака стали наливаться свинцовым цветом, и ему вдруг показалось, как на мгновенье в самой глубине сгущающегося свинца мелькнуло ухмыляющееся лицо монаха в капюшоне. Возможно, это был обычный атмосферный эффект, который часто сопутствует перемене погоды. Но воображение Олега сразу же настолько разыгралось, что он вмиг забыл о браслете.
«Опять монах появился, не случилось бы чего!» — с тревогой подумал он.
— Хватит на сегодня, — решительно объявила Ника, заметив, что мужу не по себе. Она деликатно забрала браслет и положила его в сумочку.
— Лучше, убери-ка его подальше, вообще, с глаз долой. А то, опять какую-нибудь беду накличет, — внезапно заявил Олег. — На старости лет будем разглядывать эту фамильную драгоценность и вспоминать.
Ника облегченно кивнула:
— Я, пожалуй, пойду, сегодня Маришка должна звонить. А ты, приляг, и так слишком много впечатлений.
Олег проводил ее тревожным взглядом и вернулся в палату, полный самых мрачных предчувствий. Он уже свыкся с мыслью, что монах остался в прошлом, и практически не спал всю ночь, ворочаясь с боку на бок и мучительно размышляя, что могло означать его появление и ухмылка.
Ника действительно вернулась наутро. По ее озабоченному лицу Олег сразу понял: что-то произошло.
— А где наш дорогой сын, он разве не приехал с тобой? — осторожно поинтересовался он.
— Не переживай, с ним все в порядке, — успокоила Ника. — Сегодня вместе с твоей матушкой они договорились копать картошку, а завтра сменят меня на посту.
— Стоит ли так надрываться, ее на рынке сколько угодно и на любой вкус, — недовольно заметил Олег.