— Знаешь, — сказал Даг, — Аркади научил Хохарию делать щиты, когда был на озере Хикори с Сумах, так же как я научил Верела.
Барр кивнул.
— Да, полдюжины выживших после Злого ребят из Рейнтри… До них дошли слухи, и они пришли добровольцами. Громовержец заявил, что это дело дозора, и постарался, чтоб совет лагеря разделился во мнениях и не смог его переспорить. Он поставил к ним в напарники Рейза и Ремо, чтоб те научили их всему, и это сработало довольно хорошо. Скука и работа их не отпугнули, с местью за родню-то. Я всего лишь на прошлой неделе получил от Ремо письмо — они пережили свою первую проверку с настоящим Злым. Это был всего лишь маленький сидячий Злой, но щиты Хохарии выдержали, и ни одно из мрачных пророчеств скептиков не оправдалось. Так что, сейчас все хорошо. Ты вернешься туда? На озеро Хикори?
Даг покачал головой:
— Не сейчас. У меня нет времени. Пока что ко мне и Аркади пришло одиннадцать разных целителей из девяти лагерей, чтоб научиться нашим фокусам, щитам и расколдовыванию и прочему такому. Новые люди, кажется, приходят каждую неделю.
— У нас всегда наготове спальня для посетителей, — добавила Фаун. — Мы тебя туда положим на ночь.
Барр кивнул с благодарностью.
— Это в дополнение ко всем тем длинным описаниям, которые Аркади отправил Хохарии и Верелу, чтоб те разослали их по стране вместе со своими целительскими отчетами, и Громовержцу и Амме в их дозорные инструкции. Даже если у Копперхеда завтра получится исполнить свою мечту и размазать меня об дерево, идея будет расходиться дальше.
— Счастлив ли Ремо там, в Хикори? Настолько, насколько Ремо всегда мог быть счастлив, конечно, — добавил Барр.
— Сдается, что так, — Даг медленно улыбнулся. — Тиока Ворон была упомянута в письме трижды. Она хорошенькая, насколько я помню — в некоем суровом смысле.
— Надеюсь, в этот раз ему повезет в любви больше, — Барр потряс головой.
— Если это в самом деле Тиока, полагаю, она об этом позаботится.
— Знаешь, он не должен был уходить. Амма была готова засунуть его обратно в дозор Жемчужных Перекатов. Мне кажется, было бы лучше, если бы он, как положено, выполнял приказы. Он всегда счастливее, когда думает, что следует правилам.
Даг выразил должное согласие изгибом брови.
— Правила на самом деле создаются не для того, чтобы их нарушать. Они, в основном, изобретаются, потому что кто-то допустил ошибку или неразбериху, и людям неохота вечно прибираться за всеми такими же случаями.
Барр прочистил горло:
— Да. Если говорить об этом…
Сейчас приступит, подумала Фаун. Она не думала, что Барр проскакал бы полтора дня по плохой погоде просто, чтобы повидать Нетти-Мари. Что-то, конечно, засело у него в голове.
— Знаешь, когда я был молодым дозорным, я мог быть куском идиота.
Фаун решила, что будет невежливо слишком уж чистосердечно соглашаться. Она уселась у очага с видом «не позволяйте мне мешать вам». Даг ограничился ободрящим «Хм?»
— Я думал, большинство правил — тупые. И, наверное, я был еще новичок в том, что касалось своих сил, и мне хотелось проверить их. Так же, как мальчишки бегают кругами или поднимают бревна и прочее такое. Как бы то ни было, я кое-что натворил… — Его взгляд переместился к Фаун. — Фаун это не понравится.
Фаун потерла губы. Не то чтоб она желала упростить для него рассказ, но…
— Если ты говоришь о том случае, когда ты заколдовал крестьянскую девушку, чтоб отправиться с ней на сеновал, а затем уговаривал Ремо соблазнить ее сестру, то я об этом уже слышала.
Губы Барра сложились в тихое «О».
— Хм… когда?
— Ремо рассказал нам перед тем, как ты впервые появился на «Надежде». Когда мы все пытались разработать расколдовывание.
— Ремо рассказал! — Барр выпрямился, выглядя так, будто его предали.
— Вспомни, он все еще злился на тебя из-за несчастного случая с разделяющим ножом. Вы двое угодили в засаду в первую очередь потому, что девчонка с баржи затащила тебя туда за нос — или за что бы она тебя там ни тащила, а он полез следом за тобой.
— О. Хм. Да. — Барр снова взглянул на Фаун. — Это поэтому ты едва уделяла мне время, когда я объявился впервые.
— Ну, давай просто скажем, твоему делу это не способствовало.
Барр предпочел сменить вид преданного товарища на печальный.
— Что ж, это правда. Не то чтобы та крестьянская девчонка этого не хотела даже до того, как… хм. А потом Ремо закатил истерику, и я больше этого никогда не смел делать. И со всем, что произошло потом, я почти забыл об этом вплоть до последнего дозора. Нас занесло именно в ту маленькую деревню. Примерно в тридцати милях к северу от Перекатов.
Даг с отрешенным видом подался вперед. Фаун похолодела, но помалкивала; если она поспешит судить, то не получит всей истории.
— Это ведь была почти шутка. В то время. Я так думаю.
— Вряд ли для нее она была такой уж смешной, — сказала Фаун.
— Да. Я об этом и узнал.
Фаун выпрямилась:
— Она пошла и повесилась, так?
— Повесилась? — Барр широко открыл глаза. — Неужели крестьянки действительно так поступают?
— Иногда. Или топятся.
— Нет, все не настолько, хм… плохо. Другой случай. Я пошел к кузнецу, и увидел ее… она вышла замуж. И у нее ребенок.
— Один из тех семимесячных детей с волосами как на девятом месяце? — спросил Даг. — Они у нас иной раз получаются.
— Я думаю, они у всех иной раз получаются, — признала Фаун. «У меня у самой мог бы быть такой когда-то, если б не некая странная несчастливая случайность.»
— Мы наткнулись друг на друга около деревенской кузницы. Был холодный, но солнечный день, такие бывают перед первыми оттепелями. Мой дозор сделал остановку, чтоб поправить пару подков. Она вывозила тележку починенных инструментов. И узнала меня сразу, но притворилась, что не знает. Как будто я невидим или она бы хотела этого. За ней плелась маленькая девочка, размером с Оулета, блондиночка, кудряшки везде, в такой вязаной шапочке с длинными розовыми кисточками. Она все время головой вертела, и они летали вокруг, а она хихикала. Даг, она моя.
Фаун нахмурилась.
— Откуда ты знаешь? Просто по ее возрасту и цвету волос?
— Нет, по ее Дару!
Фаун задумчиво посмотрела на Дага; тот кивнул.
— Барр бы узнал, верно.
— И что ты потом сделал? — спросила Фаун в тревоге.
— Поехал за ней, конечно. Нагнал ее тележку за первым поворотом, чтоб в деревне не было видно. Сначала она сказала, что не знает меня, потом сказала мне уходить, потому что она меня ненавидит, и чтоб я уходил или она будет кричать, и тогда я сказал, что эта маленькая девочка — моя, а она сказала, нет, не твоя, а я сказал — моя, и тогда девочка начала плакать и кричать, и ее мама в конце концов остановила тележку, чтоб поговорить. — Он добавил спустя мгновение: — Она назвала ее Лили.
Барр набрал воздуха и продолжил, как если бы боялся, что если он остановится, то не сможет начать заново:
— Она сказала, что у нее хорошая жизнь сейчас и хороший муж, и я не должен вертеться около нее и ломать ее мир.
— Снова, — пробормотала Фаун.
— И я сказал, что, этот парень думает, что моя дочь — его? Она сказала — да. И предложила мне все деньги в своем кошельке, если я уйду тихо.
— Взял? — спросила Фаун ласково.
Барр смотрел на нее, вне себя от ярости.
— Прекрати сейчас же, Фаун, — отругал ее Даг.
Фаун вздохнула. По крайней мере, добром было хотя бы то, что применять к Барру традиционное крестьянское средство — высечь плетью — было уже поздно. Или кого-либо еще, как она поняла.
Он уяснил свои уроки другим способом, возможно, не менее мучительным.
— Тогда она сказала, что если я хочу от нее другой услуги, то я ее не получу, потому что она сейчас беременна, и этот ребенок от ее мужа, и я сказал, нет, я не хочу, и да, я вижу, это крестьянский мальчик, здоровый. Она обрадовалась, когда это узнала, и немного успокоилась. Но затем она сказала, что я должен уехать прочь и оставить ее в покое, потому что я уже нанес ей достаточно вреда, которого хватит на одну человеческую жизнь. — Барр заморгал. — На самом деле, она не выглядела так, будто ей пришлось сильно мучиться.
— Откуда ты знаешь? — сказала Фаун колко. — Тебя там не было, чтоб наблюдать за худшей частью. Лишь одно то, что ты выжил, не означает, что ты не истекал кровью раньше.
— Так что ты сделал? — Глубокий голос Дага перебил Фаун прежде, чем она смогла углубиться в мысль. Лицо Барра сморщилось.
— Я не знал что делать. Так что повернулся и ушел, как она хотела. Но Даг… эта девочка… она могла бы, должна бы, должна была бы быть моей, наследницей моего шатра. В каком-то другом мире.
— Я думаю, для этого слишком поздно, — сказал Даг.
— Я знаю. Но всю дорогу домой я думал о ней. И о Келле и Индиго. Не знаю, понял бы я проблему до того, как встретил Келлу и ее брата. Что, если Лили вырастет с чувством Дара? Что она будет делать, когда ей будет одиннадцать-двенадцать лет и в ее голове начнут твориться все эти странные штуки — ты знаешь, как это ощущается, когда твое чувство Дара впервые просыпается, все разом — и никого вокруг, чтоб подсказать ей, как быть? Что, если муж ее матери начнет подозревать и, и… не позаботится о ее правах? — Он заколебался. — Что, если я внезапно встречу конец свой жизни в дозоре, и никто не будет знать, что она существует?
Даг сказал:
— Ты не проинформировал, как я понял, своих родителей, что у них есть наполовину крестьянская внучка? Их интерес — следующий ближайший по праву.
Барр содрогнулся.
— Отсутствующие боги, нет!
Фаун вспомнила, что по стандартам Стражей Озера Барр был все еще очень молод.
«Позднее он может изменить свои взгляды».
— Ну. Мы их не знаем, их знаешь ты; не стану спорить с твоим суждением, — Даг скорчил гримасу.
Барр благодарно наклонил голову.
— Но я подумал… Лучше, если кто-то будет знать о Лили. На всякий случай. И если и есть кто-то, кто может сказать мне что делать, то это вы двое. Так что… я приехал сюда.