— Рейна Исель и принц Бергон у себя?
— Нет, милорд. Они недавно отправились в храм на церемонию посвящения лорда ди Джеррина и принца Бергона.
Новая рейна, как и предполагалось, избрала генералом ордена Дочери ди Джеррина. Назначение же Бергона на пост генерала ордена Сына, с точки зрения Кэсерила, было блестящим шагом, передававшим управление основными войсками царственной чете. Кроме всего прочего, это убирало яблоко раздора со стола могущественных лордов. Идея назначить Бергона генералом Сына принадлежала Исель, они обсуждали её на совете перед отъездом из Тариона. Кэсерил подчеркнул, что сейчас не стоит лишать верного ди Джеррина поста, который он так страстно желал получить; кроме того, ди Джеррин уже немолод, и через некоторое время управление войсками ордена Дочери тоже будет передано Зангру.
— О! — вскричал Палли. — Так это сегодня? А церемония ещё не кончилась?
— Полагаю, нет, марч.
— Если я потороплюсь, возможно, успею к концу. Кэсерил, можно я оставлю тебя заботам этого милого господина? Милорд управляющий, присмотрите, чтобы он отдохнул. Он совсем не настолько оправился от последней раны, как будет пытаться вас убедить.
Палли развернул лошадь и весело отсалютовал Кэсерилу.
— Вернусь и обо всём тебе расскажу!
В сопровождении братьев ди Гьюра он поскакал обратно к воротам.
Грумы и слуги занялись багажом и лошадьми. Кэсерил, как ему показалось, с достоинством отказался опереться на руку управляющего — во всяком случае, пока они не дошли до лестницы — и направился к жилому зданию.
— Ваша комната по приказу рейны теперь в башне Иаса, — остановил его управляющий, — чтобы вы находились поближе к ней и принцу.
— О! — Он был рад это слышать. Кэсерил повернулся и зашагал к башне. На третьем этаже находилась резиденция Бергона и его ибранской свиты. Судя по всему, принц сознательно отказался от покоев Орико в качестве официальной спальни. Кэсерилу дали понять, что Бергон не ночует в своей комнате. Исель заняла покои Сары этажом выше. Комната Кэсерила оказалась рядом с покоями принца. Кто-то заботливо перенёс сюда все его вещи из старой спальни, а также разложил на кровати новую одежду для вечернего банкета. Кэсерил подождал, пока слуги принесут воду для умывания, затем выпроводил всех и послушно улёгся отдыхать.
Он выдержал десять минут и встал, проковылял по лестнице наверх осмотреть свой новый кабинет. Узнавший его слуга посторонился и пропустил его внутрь. В комнате, которую Сара отводила своему секретарю, теперь, как и ожидалось, всё было завалено бумагами Кэсерила: бухгалтерскими книгами и счетами по прежнему хозяйству Исель, к которым добавилось несметное количество новых. Что было неожиданностью, так это опрятный темноволосый мужчина лет тридцати в серой мантии Отца, сидевший за его новым столом. Он что-то выводил в одной из хозяйственных книг Кэсерила. Распечатанная корреспонденция лежала от него по левую руку, большая стопка написанных писем — по правую.
Он поднял глаза и вежливо, но прохладно спросил:
— Чем могу вам помочь, сэр?
— Я… извините, я не думал, что здесь кто-нибудь есть. Вы кто?
— Я — служитель Боннерет, личный секретарь рейны Исель.
Рот Кэсерила открылся, потом закрылся.
«Но это же я личный секретарь рейны Исель!»
— Временное назначение, да?
Брови Боннерета взлетели вверх.
— Я полагаю, постоянное.
— А как вы получили эту должность?
— Меня рекомендовал рейне старший настоятель Менденаль.
— Недавно?
— Прошу прощения?
— Вас назначили недавно?
— Две недели назад, сэр. — Боннерет с лёгким раздражением нахмурился. — О… у вас, видимо, есть преимущество передо мной?
«Увы, всё наоборот».
— Рейна… не сообщила мне, — выдавил Кэсерил.
Так он уволен, смещён со своей должности? С другой стороны, пока он медленно выздоравливал, не могла же Исель обходиться без секретаря, кто-то должен был делать эту работу. Да и почерк у Боннерета, как заметил Кэсерил, был замечательный. Морщина между бровями нового секретаря углубилась. Кэсерил добавил:
— Меня зовут Кэсерил.
С Боннерета в одни миг слетела вся суровость, сменившись благоговейной улыбкой, которая встревожила Кэсерила ещё больше. Он выронил перо, разбрызгав чернила, и вскочил на ноги.
— О милорд ди Кэсерил! Я польщён! — Он низко поклонился. — Что я могу сделать для вас, милорд? — Теперь в его вопросе звучали совсем другие интонации.
Такое обращение смущало Кэсерила сильнее, чем давешняя холодность. Он пробормотал несколько невнятных извинений за вторжение, сослался на усталость с дороги и спустился к себе.
Некоторое время он занимался перебиранием вещей и перекладыванием с места на место тех нескольких книг, которые у него были, приводя в порядок свою комнату. Затем послонялся из угла в угол и подошёл к окну, выходившему на город. Он широко распахнул створки окна и высунул голову, но ни один из священных воронов ни прилетел к нему на подоконник. Гнездились ли они ещё на крыше башни Фонсы после исчезновения проклятия и закрытия зверинца? Он посмотрел в сторону храма и решил при первой же возможности навестить Умегата. Затем в замешательстве сел. Он чувствовал себя совершенно сбитым с толку, потерянным.
Кэсерила била дрожь — отчасти от усталости. Его силы ещё не восстановились, и уставал он быстро. Заживавшая рана в животе болела после утренней скачки, хотя и не столь сильно, как тогда, когда его терзал Дондо. Кэсерил был восхитительно свободен от призраков, в нём больше не жил никакой заблудившийся дух — одного этого было достаточно, чтобы он чувствовал себя невероятно счастливым. Однако сегодня это не помогало. Он так спешил, горел нетерпением, и чем это закончилось? Всего лишь столь необходимым ему, по всеобщему мнению, отдыхом. Кэсерил чувствовал себя разочарованным.
Настроение окончательно упало. Может быть, для него уже не было места в этом новом Шалионе-Ибре. Исель, чтобы вести дела в её ставших огромными владениях, нужен более образованный, гибкий человек, а не потрёпанный жизнью и — да что скрывать! — странный бывший солдат со склонностью к поэзии. Что ещё хуже — будучи отстранённым от службы у Исель, он лишался ежедневного лицезрения Бетрис. Никто не придёт зажечь ему свечи для чтения, когда стемнеет, никто не заставит надеть тёплую немыслимую шапку, и не заметит, что ему нехорошо, и не приведёт этих ужасных врачей, и не будет молиться о его спасении, когда он путешествует далеко от дома…
Кэсерил услышал во дворе звуки, возвещавшие о возвращении Исель и Бергона с церемонии в храме. Ему следовало бы выбежать им навстречу.
«Нет. Я отдыхаю».
Он и сам почувствовал в этих словах раздражение, обиду и ослиное упрямство.
«Не будь дураком».
Но страшная усталость приковала его к креслу.
Прежде чем Кэсерилу удалось превозмочь нахлынувшую на него меланхолию, к нему в комнату ввалился Бергон, и пребывать в унынии стало просто физически невозможным.
На принце ещё были коричневые, оранжевые и жёлтые цвета генерала Священного ордена Сына и широкая, украшенная символами осени перевязь — всё это смотрелось на нём куда уместнее, чем на седом старом ди Джиронале. Если уж Бергон не в состоянии порадовать глаз бога, значит, его глаз невозможно порадовать вообще. Кэсерил встал, и Бергон порывисто обнял его, забрасывая вопросами о поездке, о здоровье, и тут же, не дожидаясь ответа, попытался рассказать ему десять разных историй одновременно, а потом рассмеялся сам над собой.
— Скоро у нас будет достаточно времени на разговоры, а сейчас я пришёл по поручению моей жены, рейны Шалиона. Только сначала скажи мне откровенно, лорд Кэс, — ты любишь Бетрис?
Кэсерил заморгал от неожиданности.
— Я… она… очень, принц.
— Отлично. То есть я знал это, но Исель настояла, чтобы я сначала спросил. А теперь ещё один вопрос — это очень важно. Ты не хочешь побриться?
— Я… что? — Рука Кэсерила потянулась к бороде. Она давно уже перестала быть колючей щетиной, как раньше. Отросла, сделалась густой и — как ему казалось — красивой, к тому же он регулярно её подравнивал. — Вы спрашиваете меня об этом с какой-то целью? Не то чтобы это было так важно… Ведь если что, и заново отрастить несложно…
— Но ведь ты не питаешь к ней болезненной привязанности или чего-нибудь в этом роде, не так ли?
— Болезненной? Нет. Просто после галер у меня долго дрожали руки, и я не брился, потому что боялся изрезаться в кровь, а брадобрей был мне не по карману. А потом привык.
— Отлично, — повторил Бергон и, выглянув за дверь, махнул рукой. — Заходите.
И в комнату вошли брадобрей и слуга с горячей водой. Брадобрей усадил Кэсерила в кресло и набросил на него простыню. Прежде чем Кэсерил успел вымолвить хоть слово, его щёки и подбородок оказались покрытыми густой мыльной пеной. Слуга держал тазик у груди жертвы, а брадобрей, мурлыча себе под нос, принялся орудовать лезвием. Кэсерил, скосив глаза к носу, наблюдал, как падают в оловянный тазик клочья мыльных серых и чёрных волос. Брадобрей несколько раз что-то недовольно пробурчал, но в конце концов удовлетворённо улыбнулся и великодушным жестом отпустил слугу.
— Ну вот, милорд, — завершающими штрихами его артистических усилий были несколько манипуляций с горячим полотенцем и обрызгивание щёк лавандовой настойкой.
Принц уронил монетку в ладонь брадобрея, после чего тот низко поклонился, попятился к выходу и исчез за дверью.
Из коридора донеслось хихиканье и громкий шёпот:
— Видишь, Исель! У него есть подбородок. Я же тебе говорила!
— Да, ты была права. И очень даже симпатичный.
С этими словами Исель вошла в комнату; она выпрямила спину, пытаясь выглядеть внушительной и как можно более царственной в своём изысканном наряде, в котором только что присутствовала на церемонии, но не выдержала и рассмеялась. Почти столь же элегантно и нарядно одетая Бетрис представляла собой одни сплошные ямочки на щеках. Глаза её сверкали, волосы были уложены в сложную причёску из множества чёрных завитушек, обрамлявших лицо и очень соблазнительно покачивавшихся на ходу. Кэсерил встал и низко поклонился. Исель прижала пальцы к губам.