Только вот Горама я раньше не видела. Но есть подозрение, что его существование тоже подразумевалось заранее.
Итак, ты, кем бы из Пятерых ты ни был, притащил меня сюда. Но Вы не можете заставить меня пройти в ту дверь. И открыть её самостоятельно Вам не по силам. Вы не сумеете даже поднять листок; согнуть металл или мою волю вне Вашей власти. Боги предлагают состязание. И она может противостоять им весь день.
Но не ночь. В любом случае, мне нужно спать. И мы все это знаем.
Иста вздохнула, наклонилась и задула свечу. Запах горячего воска защекотал ноздри, и блеск потухшего пламени оставил разноцветные разводы на сетчатке глаза. Она перекатилась набок и подмяла плечом подушку. Вы не можете открыть ту дверь. И Вам не заставить сделать это меня, какие бы сны Вы не наслали.
Делайте то, что задумали. Самое плохое, что могли, Вы мне уже сделали.
Сначала сон был бесформен, пуст. Потом пришли обычные видения, чьи беспокойные абсурдные смыслы, тая, перетекали друг в друга. Наконец, она вошла в какую-то комнату, и всё изменилось; эта комната была осязаемой, квадратной, её углы были чёткими, как в любом реальном месте, только здесь Иста ни разу не была. Это не спальня лорда Иллвина. И не её собственная спальня. Судя по свету, проникавшему сквозь резьбу ставен, снаружи был солнечный день. По характерному стилю рейна поняла, что это одна из комнат замка Порифорс, а потом сообразила, что однажды уже мельком видела её в свете свечи. Лорд Эрис запретил…
Теперь вокруг было тихо и пусто. Покои были тщательно вымыты и убраны. Кроме неё, никого не было… но, постойте. Дверь открылась.
Немного туманный свет, льющийся сквозь ставни со двора, уставленного цветами, осветил знакомую фигуру. Она заполнила весь дверной проём, протиснула полные бёдра внутрь; дверь захлопнулась позади. На секунду сердце Исты наполнилось радостью, что ди Кэйбон жив и невредим.
Только… это был не ди Кэйбон. Или не только ди Кэйбон.
Он был толще, ярче, белее. Бесполый. Плоть раздулась, чтобы вместить в себя то, что вместить невозможно? Одежды его были безукоризненно чисты — уже только по этому Иста могла почувствовать разницу — и сияли, словно луна. Над изгибом улыбки, которую задорно оттеняли несколько подбородков, сверкали глаза бога. Шире, чем небо, бездоннее, чем морские глубины; взгляд многократно отражался внутри себя самого, каждый слой был лишь множеством других слоёв, повторяемых бесконечно много или бесконечно мало. Глаза, которые одновременно могут смотреть на каждого, на каждое живое существо в мире, снаружи и изнутри, с одинаково неослабевающим вниманием.
Милорд Бастард. Иста не произнесла его имя вслух, чтобы он не принял это за молитву. Вместо этого она только сказала:
— Неравная встреча, не так ли? — Он подался вперёд, перегибаясь через огромный живот:
— Ты мала, но сильна. Я, как ты знаешь, не могу поднять даже листок. И не могу гнуть железо. Моя Иста.
— Я не твоя.
— Мной, как и влюблённым, руководит надежда и предчувствие, — улыбка ещё сильнее растянула толстое лицо.
— Или как крыса, которой руководит желание совершить подлость.
— Крысы, — он задумчиво вздохнул, — примитивные, пугливые и прямолинейные создания. Очень ограниченные. Чтобы совершить подлость, требуется мужчина. Или женщина. Подлость… правда, победа… поимка медведя…
Она вздрогнула, услышав этот возможный намёк на Фойкса.
— Ты хочешь от меня чего-то. Языки богов источают мёд только тогда, когда им что-нибудь нужно. А когда что-то нужно мне, — когда я молилась, распростёрши по земле лицо и руки, в слезах и в страхе, годами, — где были вы тогда? Где были боги в ту ночь, когда умер Тейдес?
— Сын Осени отправил в путь многих людей в ответ на твои молитвы, дражайшая Иста. Но они свернули с дороги и не пришли. Потому что он не мог согнуть их волю и направить их шаги. Их разбросало ветром, словно листья.
Его губы сложились в улыбку, мрачнее и серьёзнее которой Иста никогда не видела:
— Теперь молится другой, и его отчаяние не меньше, чем было твоё тогда. Он так же дорог мне, как Тейдес был дорог Брату Осени. И я послал тебя. Ты свернёшь с пути? Так, как сделали те, кто шёл к Тейдесу? Тем более теперь, когда до конца путешествия осталось всего несколько шагов?
Повисло молчание.
Исту душила ярость. И что-то ещё, более сложное, какая-то кипящая смесь, которую даже она не могла выделить и назвать. Болевая горячка, может быть. Рейна выдавила сквозь зубы:
— Господин Бастард, ты действительно бастард. Ублюдок. — Он только раздражающе ухмыльнулся:
— Когда появится человек, способный тебя рассмешить, мрачная Иста, разгневанная Иста, железная Иста, только тогда твоё сердце излечится. Ты не молила об этом: такую награду не могут дать даже боги. Нам не всегда доступны даже такие простые вещи, как искупление ваших грехов.
— В последний раз, когда я пыталась следовать святым, запутанным, непонятным наставлениям богов, меня предали и втянули в убийство, — разошлась она. — Но от тебя мне не нужно искупление. Я не хочу быть частью Тебя. Если я решусь, я буду молить о забвении; чтобы меня замарали, уничтожили, стёрли, как бестелесных духов, которые действительно умирают и только так бегут от скорби мира. Что боги могут дать мне?
Он поднял брови, на его лице отразилась деланная благосклонность:
— Как «что»? Занятие, дражайшая Иста!
Он подошёл ближе; доски опасно скрипнули у него под ногами. Она чуть не сделала шаг назад, представив, что они оба провалятся сквозь пол в комнату под ними. Он держал руки, не касаясь, чуть выше её плеч. В крайнем беспокойстве, Иста заметила, что обнажена. Он наклонился вперёд так, что глобус его могучего брюха коснулся её, и прошептал:
— Твой лоб отмечен моим знаком.
Его губы тронули её лоб. След жёг, словно клеймо.
Он вернул мне дар второго зрения. Прямое, непосредственное понимание мира духов, Его мира. Она вспомнила, как губы Матери точно так же обожгли её кожу тогда, давным-давно, в том самом видении, которое привело к таким гибельным последствиям. Ты можешь впечатать в меня свой дар, но я не обязана его открывать. Я отказываюсь от него и готова противостоять тебе!
Глаза бога сверкнули яркой искрой. Его руки скользнули по её голой спине, крепче прижимая её к своему телу; он снова наклонился и впился ей в рот откровенно похотливым поцелуем. Её тело вспыхнуло от постыдного возбуждения, что разозлило Исту ещё больше.
Тёмные бездны вдруг исчезли из его глаз, которые находились так близко от её. Человеческие глаза расширились, а потом совсем округлились. Мудрейший ди Кэйбон охнул, убрал язык и отскочил, словно испуганный телёнок.
— Рейна! — всхлипнул он. — Простите меня! Я, я, я… — его взгляд метнулся по комнате, вернулся к Исте, стал ещё изумлённей, бросился к потолку, к полу, к дальней стене. — Я даже не знаю, где я…
Теперь он не её сон, в этом Иста была уверена. Это она была его сном. И когда проснётся, он будет помнить его так же живо. Где бы он ни был.
— У вашего бога, — усмехнулась она, — отвратительное чувство юмора.
— Что? — непонимающе переспросил он. — Он был здесь? И я упустил его?
Его лицо стало безумным.
Если это такие реальные сны, то каждый…
— Где вы сейчас? — быстро спросила Иста. — Фойкс с вами?
— Что?
Иста открыла глаза.
Она лежала на спине в своей спальне, запутавшись в тонких льняных простынях и прозрачной ночной рубашке Каттилары. Одна. Рейна выругалась.
Вероятно, сейчас около полуночи; в крепости тихо. Вдалеке сквозь оконные решётки слышалось тихое мерное жужжание насекомых. Ночная птица мелодично выводила трель. Тусклый лунный свет проникал внутрь, разгоняя угольно-чёрную темноту.
Она думала, чьи же молитвы привели её сюда. Бастарду, как богу последней надежды, молятся многие, не только те, чьё происхождение вызывает сомнения. Это мог быть любой житель Порифорса. За исключением, предположила Иста, мужчины, который не может очнуться от бескровного обморока. Если я найду того, кто сделал со мной это, я сделаю так, чтобы он никогда больше не захотел распевать молитвенные стишки перед сном…
Лёгкий скрип и шорох шагов послышался со стороны галереи.
Иста поспешила избавиться от простыней, спустила босые ноги на доски и неслышно прокралась к окну, которое выходило во двор. Она отперла внутреннюю деревянную ставню и потянула на себя; к счастью, она не скрипнула. Иста прижалась лицом к металлическим кружевам внешней решётки и выглянула наружу. Ущербная луна ещё не зашла за скат крыши. Её неверный свет падал на галерею.
Привыкшие к темноте глаза Исты могли различить высокую изящную фигуру леди Каттилары в бледном платье, в одиночестве скользящую вдоль перил. Она остановилась у двери в дальнем конце, тихонько открыла её и исчезла внутри.
Мне нужно последовать за ней? Красться и подсмотривать, подслушивать под окнами, подглядывать, словно вор? Нет уж, я не стану! И плевать на то, какой любопытной Ты заставляешь меня быть, будь Ты проклят…
Никакими силами боги не заставят её проникнуть вслед за леди Каттиларой в спальню её сражённого недугом деверя. Иста закрыла ставню, развернулась, прошла обратно к кровати и зарылась в одеяла.
Она лежала и слушала.
Спустя несколько секунд бессильной ярости Иста встала снова. Она осторожно придвинула табурет к окну, уселась, опираясь головой на железную решётку, и стала смотреть. Ещё через некоторое время дверь опять приоткрылась, ровно настолько, чтобы выпустить стройную женщину. Каттилара вернулась и спустилась по лестнице. В руках у неё ничего не было.
Видимо, она проверяла, как забоятся о больном. А это входит в обязанности хозяйки замка, если дело касается столь благородного человека, столь важного офицера, столь близкого родственника, так ценимого мужем. Возможно, лорду Иллвину нужно было обеспечить какое-то ночное лечение, дать какое-то обнадёживающее средство, которое прописали целители. Существует десяток обычных, безобид