В темноте были голоса — отдаленные, будто слышимые с другой стороны времени.
— Бедная малышка!..
— О, как жаль…
— Это почти милость богов, что он ушел первым.
— Да, он бы не принял этого…
Она задумалась, в смутном негодовании, до того, как голоса утихли, где же ее поздравления?
Затем было давление, не дающее ей дышать, мучившее ее, и страх потери. Воздух, казалось, впитывался сквозь ее кожу, а не через медленно дышаший рот, просачивался в ее легкие и горячий, занятый живот. Куда ушел Даг? Он нужен ей, она была уверена в том. Что-то было ужасно неправильно…
Время утекало в темноту. Часы? Годы?
Наконец, бормочущие звуки вернулись в ее забитый уши, пробиваясь через тревожащую слишком огромную тишину, которая наполняла ее страхом того, что она внезапно оглохла. Она ощутила тяжесть и головокружение, и только тогда поняла, насколько она ничего не чувствовала раньше. Почти, почти… вот оно! Воздух!
Ее веки боролись за самое желаемое видение: Дага. Его глаза в серых тенях и мелькающем свете костра были чайного цвета, но несколько песчинок золота все еще блестели в них. От уголков его глаз пролегли к скулам мерцающие линии, будто нити серебра вбили в медный сосуд. Его щеки были покрыты щетиной, лицо в синяках и измучено, а его грязные черные как металл волосы торчали в разные стороны.
Сейчас он действительно выглядел на свой возраст. «И все еще хорош для меня…»
Ее рука стремилась вверх, чтоб дотронуться до серебряной влаги, когда она, наконец, справилась с дыханием. Улыбка почти расколола его лицо, но глаза все еще были сумасшедшими.
Ее пальцы дотронулись до грубой бороды, до его растянувшихся губ, наткнулись на его слегка кривые зубы с таким знакомым любимым сколом на одном из них спереди. Его поцелуи нашли ее пальцы, оставаясь на каждом по очереди. Ее рука скользнула по его лицу, вокруг шеи, сжала воротник… и о боги, что он сделал со своей хорошей хлопковой рубашкой, которую она для него сделала? Она готова была поклясться, что на ней больше дыр, чем ткани.
Поцелуи возобновились — лоб, щеки, подбородок, губы наконец.
Вот так лучше. Она все еще лежала неподвижно, у нее болело под ключицей и в ранах, оставленных на ее плече когтями глиняной мыши, но под ее рубашкой повязка Келлы, кажется, все еще держалась, натирая ее нежную кожу, когда она двигалась. Она все еще сможет вырезать… им нужно… погодите, что?..
— Даг! Там был огромный Злой-летучая-мышь… он летал… но мы его победили! — Она остановилась, прокашливаясь. — Вит его убил, ты можешь в это поверить? И твои щиты, они, должно быть, работают! Все эти бедные мышки умерли не зря… — Ее свободная рука ощупала горло в поисках орехово-волосяного ожерелья. «Самый лучший подарок на день рождения…»
— Да, да и да, Искорка… — Пылкое объятие при этих словах не обрадовало ее, как обычно, потому что вес его напомнил ей ее удушливый кошмар… значит, она спала? Или была без сознания?..
— Я знала, что ты не можешь умереть… ты выглядел слишком психованным, чтоб умереть, когда те ужасные летучие глиняные мыши утащили тебя… — Она изогнулась, и его хватка, наконец, ослабла достаточно, чтоб она могла сесть. — Эй, уже вечер? Было утро… я проспала весь день? Я не слишком хорошо себя чувствую… Я простыла? Почему я вся в грязи? Мои волосы… — Ее пальцы, ощупывающие грязные комочки, обнаружили длинный, липкий и холодный объект, который она с трудом извлекла из своих кудрявых волос. Это оказался здоровый дождевой червяк. Она отбросила его с прочувствованным «Фу-у-у!» — Это Вит мне насовал червяков в волосы, пока я спала? Я ему задам… — Ее пальцы ощупывали голову с новой тревогой.
Раздался голос Бо, тихий и невнятный, будто он снова напился:
— Простите… Мне так жаль…
Изумленное бормотание присоединилось к лепету Бо, и Фаун выглянула из круга рук Дага и обнаружила, что у их нежного воссоединения была целая аудитория, столпившаяся вокруг них: Бо, Готорн, Хог, Эш и Финч с Сейджем, незнакомые путешественники с Тракта… нет, погодите, она подумала, что узнает кое-кого, как погонщиков из чайного каравана, — милые ребята, хоть и грубоватые снаружи.
Вит протиснулся сквозь толпу, крича:
— Похоронили? Похоронили ее?! Чего ради вы взяли и сделали вдруг такую тупую штуку, как эта?! — Он упал на колени и отобрал ее у Дага, чтоб выдать крепкое и беспрецедентно братское объятие. Даг недолго это терпел со странной, милостивой улыбкой, а затем вернул ее обратно.
— Вит, — сказала Фаун с подозрением, — это ты засунул червяка мне в волосы? Ты соображаешь, что в твоем возрасте пора прекратить эти штучки?!
Один из погонщиков воскликнул с дрожью в голосе:
— Он поднял ее! Этот колдун, Страж Озера, поднял ее из могилы!
— Не думай об этом, — пробормотал Даг в ее уже согретые, лишенные червяков волосы. — Не надо думать об этом. — Как если бы он защищал ее от кошмарных видений — ее или своих?
Еще один погонщик, один из тех, что помоложе… как его звали? Спрус, вот как. Он упал на колено с другой стороны и протянул руки в мольбе:
— Мистер, мистер Страж Озера Блуфилд, сэр… вы не поднимете моего брата тоже? Он моложе меня, это была его первая поездка, и я не знаю как скажу о нем матери… пожалуйста!
Даг уставился на него в изумлении, его лицо было таким озадаченным, будто кто-то ударил его по голове лопатой. Только Фаун ощутила, как он вздрогнул, когда некоторое понимание пришло к нему.
— О. Нет, вы не понимаете. Отсутствующие боги… Нет настолько хороших целителей. Для начала, Фаун не умирала. Вы, тупые идиоты, закопали ее живой. — Его руки задрожали и сжали ее крепче. — Я не могу помочь вашему брату. Извините.
Фаун начала складывать картину случившегося. Она предположила, что должна была испугаться, но на самом деле разъярилась так же, как Вит:
— Вы похоронили меня и даже Дага не дождались?! Бо!
— Мы были уверены, что он тоже умер до того, — сказал Бо в шаткое оправдание.
— Вы могли узнать по моему браслету, что он жив! Мы ведь говорили вам об этом раньше!
— Может, один из других Стражей Озера мог бы, да никого из них тут не было. Никто не подумал спросить ту девушку, что проезжала здесь, Ниту, она очень торопилась, из-за раненого дозорного на горе.
Даг остро взглянул на Бо, но его отвлек погонщик, дергающий остаток его рукава:
— Пожалуйста, сэр, ему ведь и двадцати не было, он умер без единой раны. Совсем как она… — Мулетир живо кивнул на Фаун.
Неодобрение, жалость и ужас сменяли друг друга на лице Дага.
— А моего друга Бутджека?.. — сказал еще один погонщик, падая на колени рядом с первым. Фаун и Даг внезапно оказались окружены толпой умоляющих людей. Один из них попытался дотронуться до нее, но его рука упала, отпугнутая взглядом Дага и тем, что он крепче сжал Фаун.
— Вы не понимаете, — повторил Даг и пробормотал себе под нос: — О боги, придется говорить.
Осажденный, Даг начал, запинаясь, объяснять, что такое Дар, Злые, ореховые щиты. Он говорил о своих надеждах изготовить защиту для других крестьян, не только для своих родственников по шатру Блуфилд. Кто-то принес снятые ожерелья и сложил их кучкой у его колена; по настоянию Фаун их передали по толпе, чтобы люди могли подержать руками то, что не могли полностью постигнуть ушами. Кто-то выглядел очень заинтересованным, хотя близкие друзья и родственники убитых погонщиков явно желали другого ответа и продолжали пытаться получить его, изменяя свои вопросы. Бо, Вит и ребята из Крокодильей Шляпы — все свидетельствовали о том, что видели сами, и это должно было помочь; эти объяснения и явная изможденность Дага привели к тому, что настроение толпы вокруг них сменилось понемногу от опасного отчаяния к обычному разочарованию. Один или двое бросали на Фаун долгие тревожные взгляды, что казалось непропорциональным с ней самой — маленькой и взъерошенной.
С ней самой — маленькой, взъерошенной, грязной и ликующей. Она, Вит и Берри заслужили самые веселые веселушки, думала Фаун. Так что когда спор об ореховых щитах и оживших мертвецах, наконец, угас, она вскарабкалась на ноги и пожелала показать Дагу останки их Злого.
Прохладная весенняя ночь криво завертелась вокруг ее головы, когда она выпрямилась; она ухватилась за руку Дага, и он вновь обернул руку вокруг нее, выронив из-за этого свой посох. Только тогда она поняла, что Даг натворил со своей лодыжкой. Без ботинка его правая нога раздулась вдвое, а цветом была в фиолетовых прожилках, что прекрасно смотрелось бы на петунии, но для человеческой кожи было очень плохо.
Она повела его, пошатываясь вместе с ним, показать гниющие следы крыльев — Даг постарался предупредить всех не касаться ядовитой скверны останков Злого и не прихватывать сувениров. Он явно не хотел даже становиться лагерем так близко к ним, но сгущающаяся темнота и всеобщая усталость явно удерживала их всех на этой поляне до утра.
Все в отряде Сумах несли с собой легкие одеяла и еду для неудавшегося похода в Лавровое Ущелье, и большинство сохранили их, несмотря на форсированный марш Злого. Пока Даг искал с помощью Сейджа свою лошадь, стараясь не терять из вида Фаун, она грызла кусочек галеты до тех пор, пока ее желудок не успокоился и не смог принять пару полосок сушеного кидальника. Еда прогнала холодную дрожь. Это напомнило ей самый первый раз, когда она встретила Дага с его твердой верой в то, что еда — хорошее средство от шока, и она чуть улыбнулась.
В ее скатке был кусок мыла, и, несмотря на поздний час, ей больше всего хотелось вымыться. Они заняли у одного из погонщиков фонарь и прошли через дорогу и крюком вокруг ручья к чему-то вроде озерка. Было слишком прохладно, чтоб задерживаться; они разделись и быстро ополоснулись, разве что Фаун намылила и прополоскала волосы дважды, задержав дыхание и встряхивая головой под водой для верности.
Она подняла суету вокруг лодыжки Дага, не говоря уж о его новой впечатляющей коллекции царапин и ушибов, а он беспокоился из-за ее плеча. Они не могли ничего сделать со своей грязной одеждой, поэтому всего лишь выколотили ее о древесный ствол и вытрясли перед тем, как натянуть обратно на влажную кожу.