Мозги были мягкие, совсем ватные, и все же аккуратно намекнули, куда именно он нацелился. Испугавшись – а вдруг ему не понравится? – я резко попыталась свести ноги, по ходу замечая, что уложили меня все там же – в гардеробной, на широкую и мягкую тахту для одевания…
– Не дергайся, – тяжело дыша, предупредил он меня, удерживая обеими руками за бедра. – Хочу попробовать, какая ты там…
Как же не дергаться? Как не дергаться, когда чужие губы, чужое, горячее дыхание крадется все ниже и ниже по напряженным мышцам… Вот уже и язык подключился…
Я захныкала, замотала головой… из последних сил надеясь, что он не станет, остановится, лишь поцелует снаружи…
– Пожалуйста…
Но он был неумолим – разведя влажные складочки, уставился мне между ног диким, изголодавшимся взглядом… а потом наклонился и широко и хищно лизнул – в самую середину, в самый центр этой непонятной, необъяснимой влаги…
Меня будто током прошибло – всю, до кончиков пальцев ног.
Запрокинув голову, я схватилась руками за края тахты… уставилась невидящим взглядом в глубь гардеробной, чувствуя, что падаю… или лечу…
А он делал это снова и снова – всасывал вздрагивающий бугорок, слизывал влагу, забирая все ниже и глубже, пока не впился ртом в самое отверстие, глубоко проникая языком туда, где больше кончика пальца никогда ничего не было…
Только что улегшееся цунами подхватило меня, кровь забурлила, помчалась по венам горячо и неотвратимо…
- Сладкая... – услышала я уже на пике – не то стон, не то рычание. – Ты – вся сладкая…
И содрогнулась, сметенная вторым в своей жизни оргазмом…
Глава 10
Очнулась я в кровати, накрытая одеялом.
Да, в кровати.
Реально, без шуток – я кончила так яростно, что потеряла сознание.
Все еще одетый, Виктор Алексеевич лежал рядом, опираясь на локоть, и смотрел на меня с выражением радостного изумления на лице.
– Воды?
Сглотнув слюну, я молча кивнула.
Он перегнулся через меня, пытаясь дотянуться до чего-то на тумбочке, но на полпути остановился, завис, буравя меня взглядом, потом резко наклонился и поцеловал. Лениво обняв его за шею, я ответила на поцелуй – точнее просто приоткрыла рот, потому что на более активные действия сил не было…
И поняла, что спать, судя по тому, что упиралось мне в бедро, мне не дадут – в штанах у Виктора Алексеевича было горячо, напряженно и очень неспокойно. Я чувствовала это даже сквозь толстое одеяло.
Втянув напоследок мою нижнюю губу, он все-таки отпустил меня и дотянулся до тумбочки. Вернулся с бутылкой минеральной воды.
Я осторожно села, присосалась к горлышку и сразу же выдула чуть ли не половину – так захотелось пить. Как последняя дура, вдруг снова застеснялась – это после всего-то что между только что произошло. Хотя, самого главного, надо признаться, еще не произошло… А когда произойдет? Что потом-то будет? Как видеться с ним в универе? Как ходить на лекции? Я ведь умру со стыда…
– Ээй! – позвал он меня, видимо почувствовав, что отдаляюсь. – Посмотри на меня, Семёнова…
Меня передернуло – до того неприятно было услышать в такой момент собственную фамилию.
– Не называйте меня больше так… – чуть слышно прошептала я себе в колени. – Мне это не нравится.
Он хмыкнул.
- Ты же называешь меня по имени-отчеству…
- Но вам же это нравится…
Вздохнув, он притянул меня к себе и уложил на грудь.
- Катя… - протянул, будто пробуя мое имя на вкус. – Катюша…
И поцеловал в макушку.
- Ага… - согласилась я, вдруг широко зевнув. Прижалась к нему плотнее, чувствуя, как тяжелеют веки. – Катюша получше будет…
И зевнула еще раз, устраиваясь поудобнее.
***
Проснулась я, когда за окном уже рассвело. То есть, не совсем рассвело – но утро, однозначно, вступало в свои права. Не раскрывая глаз, потянулась к тумбочке – за телефоном… Не нашла его и принялась все также, с закрытыми глазами, шарить по странно полированной поверхности рукой…
И вспомнила.
Я ведь не дома. Совсем не дома.
Замирая сердцем, я открыла глаза.
Боже, мне это не приснилось… Я действительно лежу в постели у Знаменского – совершенно голая, под его одеялом и на его же подушке. Как будто так и надо.
И не далее, как сегодня ночью он… он…
Я зажмурилась и прокрутила у себя в голове сцену, где я стонала под его языком на мягкой тахте в гардеробной.
Сладко передернувшись, огляделась, не понимая, куда он сам-то делся...
И тут вспомнила еще одну очень важную деталь.
Он ведь не тронул меня.
То есть, технически, конечно, «тронул», но не тем местом, которым обычно трогают, когда хотят лишить кого-то девственности. Я нахмурилась, пытаясь понять – и зачем, собственно, ему все это нужно было? Довел до двух крышесносных оргазмов и дал спокойно уснуть? Мог ведь растолкать, разбудить, раздвинуть ноги… завести еще на один раунд, в конце концов… Я ведь вряд ли бы сильно сопротивлялась.
Очень странно.
Сев на кровати, я негромко позвала.
– Виктор Алексеевич…
Да, именно так позвала. Потому что я скорее откушу себе язык прежде, чем назову его «Виктор». Или «Витя».
Ответом мне была тишина.
Спустив с кровати ноги, я поискала глазами одежду, не нашла ее и замоталась по грудь в одеяло.
– Виктор Алексеич! – уже смелее позвала я, выходя из комнаты в коридор.
И снова гулкая, почти звенящая тишина, нарушаемая только тиканьем часов в гостиной.
Да куда же он делся, этот черт развратный?
Придерживая одеяло, я заглянула в роскошную, чисто прибранную гостиную. И остановилась на пороге как вкопанная, с трудом веря своим глазам.
Моя одежда – вся, включая куртку и колготки, аккуратно висела на подлокотнике кожаного кресла. Сапоги ровно стояли на полу.
«Убирайся отсюда!» - отчетливо сказал мне этот нехитрый комплект.
В горле тут же запершило, глаза заплыли слезами.
Вот так, значит?
Наигрался вволю, и даже девственность ему моя больше не нужна?
Я резко втянула носом воздух, изо всех сил стараясь не разреветься. Подхватила одежду, сбросила одеяло и принялась лихорадочно натягивать белье…
Сволочь… Вот ведь сволочь!
Я ж не просила ни о чем… Не умоляла его вытворять со мной… все это… Жила бы сейчас спокойненько – нашла бы себе самого обычного парня, вон как Юлька… Ну, может, не такого козла… Занималась бы с ним нормальным, человеческим сексом – без всех этих… безумств, от которых кровь вскипает в венах, и хочется кричать и кусаться…
Нет, надо было все мне испоганить – вырвать из привычной, студенческой жизни и носом, носом в то, как оно у взрослых-богатых-знаменитых бывает… Похвастаться мастерством своим долбанным захотелось, а как похвастался, все – пинком под зад, обратно к мальчишкам? Это к тем, у которых «полторы женщины и собственный кулак». Вали, мол, отсюда, деревенщина – неча тут разлеживаться в барских постелях…
– Сука… – все еще только в трусах и в одном колготке, я упала в кресло и беспомощно разревелась.
Позорище... Вот ведь позорище какое…
Никогда не прощу – ни себе, ни ему. И не подойду больше – за километр буду обходить мразь эту напыщенную…
Наревевшись, я высморкалась в салфетку из стоящей на журнальном столике коробки. Втянула грудью воздух поглубже, аккуратно промокнула потекшую тушь… и вдруг почувствовала.
Табак. Запах табака.
Принюхалась по-собачьи, задирая голову. Кажется, с балкона.
Недоумевая, я подхватила одеяло… Подкралась неслышно, на цыпочках, и выглянула.
Знаменский, собственной персоной, сидел в глубоком плетеном кресле, закутавшись в большой, мохнатый тулуп, и потягивал что-то дымящееся из небольшой чашки.
Я задохнулась от возмущения. Он даже не потрудился оставить меня в этот постыдный момент одну! Просто вышел на балкон и сидит себе, попевает кофеёк, пока я тут манатки собираю.
Постояла пару секунд, кусая губы, пытаясь решить – пойти высказать, все, что я о нем думаю или же проглотить и продолжить одеваться? Свалить отсюда, как будто меня здесь и не было…
И решила высказать. Подобрала одеяло, навесила самое презрительное выражение лица, на которое только была способна, и решительно устремилась на балкон.
***
Еще даже не успев обернуться на звук открываемого балкона, он протянул в мою сторону руку.
– Ты вовремя… - с утренней хрипотцой в голосе сообщил мне, туша сигарету. – Выйди, подыши воздухом. А то я уже соскучился смотреть, как ты сопишь в подушку.
И, наконец, повернувшись в кресле, уставился на меня с всевозрастающим изумлением.
– Ты почему в одеяле? Я ведь даже куртку твою принес в гостиную, на случай, если захочешь присоединиться ко мне...
– Я… просто… – чувствуя себя полной идиоткой, я застыла в дверях, не зная, что и сказать. Или сделать.
Знаменский нахмурился.
– Ты что – плакала?
– Нет, – соврала я и помотала головой.
Он встал, подошел ко мне и заставил зайти в квартиру.
– У тебя тушь по щекам размазана… – закрыв за собой дверь балкона, он повернулся ко мне, поднял мое лицо и осмотрел. – Я что – так сильно тебя обидел, чтобы вот прям слезами заливаться?
Его лицо мрачнело с каждой секундой, и я испугалась. Взяла и все испортила, идиотка…
– Что вы! – залепетала. - И вовсе не из-за этого… Просто я…
Но он, похоже завелся не на шутку.
– Просто тебе стало стыдно, что раз в жизни ты расслабилась и получила удовольствие? Ты – окончательная и бесповоротная ханжа, Семёнова? Может еще в церковь побежишь, грехи замаливать?
Снова Семёнова, значит.
Я набычилась в ответ.
- И побегу. И вам не помешает! Уже скоро седеть начнете, а в голове одни потрахушки!
Он уставился на меня, приоткрыв рот.
- Ах ты дрянь маленькая… Да мне тридцать семь – какое «седеть»?
Я злобно усмехнулась, чувствуя, что медленно, но верно вливаюсь в скоростное шоссе под названием «да гори оно все синим огнем».
- То есть с потрахушками в своей голове вы не спорите?