Ладно уж. Лара вот считает, что этот Додик — такой-растакой, замечательный. Он, наверное, знает, что делает.
Вдруг глаза защипало, и в носу тоже. Она глаза протерла осторожно, кончиками пальцев — мокро было, как будто слезы.
— Что такое? — Додик наклонился к ней. — Что-то в глаз попало?
— Да, щиплет.
— Странно, — он достал из ящика бумажную салфетку и подал Регине.
По ее щеке катилась слеза.
Регина не сразу поняла, что это опять Лара. Лара плакала.
— Ну, вот, готово, — заявил Додик наконец.
Он последний раз расчесал щеткой, а потом зачем-то слегка разлохматил, как бы встряхнул ее волосы.
— Смотрите.
Регина посмотрела. И ничего не сказала. Не нашлась, что сказать. Она широко раскрыла глаза, и опять посмотрела. В зеркале была она, и в то же время в зеркале была не она. Точнее, такой она еще никогда не была. Волосы цвета ореховой кожуры лежали на ее голове свободной волной, которая отливала рыжим и золотым. Кажется, линии лица, его пропорции тоже изменились, и особенно глаза — глаза стали совсем другими. Таких женщин Регина видела на фотографиях в журналах, по телевизору, иногда на улице, но в зеркале — никогда.
— Видишь, что значит хорошая стрижка? — усмехнулась Лара. — Доставай деньги. Только не ахай, пожалуйста. Хорошее и должно стоить дорого.
Ахать Регина не стала, она, как в полусне, достала из сумочки деньги и расплатилась. Странно — ее не удивила цена, хотя в своей всегдашней парикмахерской она платила втрое меньше. Она сразу решила, что такое преображение и должно стоить много, много дороже обыкновенного…
— Большое вам спасибо. Мне очень понравилось.
Додик кивнул.
— Приходите еще. У вас хорошие волосы. Вот, возьмите мою карточку. Позвоните дня за два, или за три, — он протянул ей картонный прямоугольник.
На карточке стояли два слова: “Давид Сарукян”, и телефоны, тоже два.
Он даже подал Регине пальто, и спросил:
— А вы близко знали Лару?
— Ну, не знаю, — Регина чуть не засмеялась. — С одной стороны — очень близко, с другой — вроде бы и нет.
Лара в ответ хохотнула:
— Ловко вывернулась, подруга. Молодец!
А Додик сказал, глядя на Регину глазами ласкового спаниеля:
— Я вас понял. Она была такой человек, неоднозначный. Но все равно, она потрясающий человек.
— Да, полностью с вами согласна…
На улице Лара сообщила:
— А ты ему понравилась, между прочим. Как материал, имею в виду. Волосы у тебя — закачаешься, мне бы такие.
— Да обычные у меня волосы. Растут, и все дела…
Лара захохотала, потом добавила:
— Ты пользуйся, и не вздумай денег жалеть — вложения в себя обычно окупаются. Зато теперь все будет классно.
— Почему это?
— Да потому что прическа новая. Странная ты. Неужели непонятно? — И Лара опять захохотала.
— Поглядим, — улыбнулась и Регина. — Кстати, и это — пятьдесят процентов? У меня ведь могло и не быть таких денег.
— Но мы-то знаем, что они у тебя были.
— Да. Потому что я хотела заплатить за телефон и свет.
— Ты жалеешь?
— Нет!
— Меня он стриг бесплатно. А я на него бесплатно шила. Он большой пижон и любит одеваться, так я столько всего ему сшила.
И Лара вздохнула с непередаваемой грустью — как будто жалела, что больше не шьет Додику, но, скорее всего, она жалела о чем-то другом.
Они помолчали.
— А ты с чего взяла, что в компьютере у Чапаева нет пароля? — спросила вдруг Регина.
— Как это — с чего? Я видела, как он его включает. Ты же не так уж редко к нему в кабинет заходишь, вот, я и видела.
— Да. И в налоговой инспекции ты все видела. Послушай, а как долго ты здесь… со мной?
— Недели две.
— Так долго? — поразилась Регина.
Но, оказывается, она почти перестала сердиться. Купила ее Лара новой прической, что ли?
Регина еще подумала, что вчера, в спальне, с Иваном, Лара тоже была — здесь, с ней… в ней… И дальше будет, никуда не денется, пока Регина что-то там такое для нее не сделает… Вот с этим ей что делать, а?
Рассказать все Ивану. Объяснить, что это ненадолго. Тогда все будет честно и практически нормально.
Стоп! Ну, совершенно же невозможно. Как раз будет не нормально, а в миллион раз хуже!
Она даже успела приготовить ужин, до того, как явились домой ее мужчины, веселые и довольные. Ваня даже чмокнул ее в щечку, и потерся щекой о ее новую прическу, как будто она была ничуть не новая.
Ужин был почти съеден, и Ваня уже шарил рукой в поисках пульта от телевизора, когда Сережка вдруг заявил с некоторым удивлением:
— Мам, а ты, это… ты сегодня красивая какая-то!
— Наша мама всегда красивая, — заметил назидательно Ваня.
То есть, он упрямо ничего не замечал. Собственно, он никогда сразу не замечал ее новые стрижки. Но на этот раз? Нет, правда, как ТАКОЕ возможно не заметить?
— Спасибо, сынок, — сказала она. — Я была в парикмахерской.
— Мам, классно, правда, — искренне оценил Сережка, и даже многозначительно выставил большой палец. — Делай так всегда, тебе, правда, идет!
Муж тоже посмотрел. Внимательно.
— Если в парикмахерской, то все ясно. А то я подумал, чего это от тебя кокой-то химической дрянью пахнет? А прическа ничего, хорошая прическа.
Вот. Это называется — муж оценил.
— А цвет? Цвет тебе нравится? — не унималась Регина.
Ей хотелось, чтобы он одобрил. Похвалил. Был в восторге. А то, что он демонстрировал, было даже не одобрение, и тем более не восторг.
— И цвет хороший, — тут же согласился Ваня. — Только ведь у тебя и был приблизительно такой же, разве нет? А вообще, Ринчик, ведь у вас, у женщин, не поймешь — то ли вы стрижетесь, то ли просто расчесываетесь по-новому. Но тебе все идет.
Вот так-то. Просто, ясно, и годится на все случаи жизни.
— Да, мам, — поддержал Сережка. — Ты в следующий раз малиновым голову покрась, тогда это сразу же будет видно.
— Молодец, умный мальчик, — похвалила Лара.
Регине она сказала ласково:
— Ты только не напрягайся. Ему понравилось, видишь? Он отреагировал, как нормальный муж.
Регина отвернулась к плите, и махнула рукой, прося Лару исчезнуть. Да знает она, как реагируют нормальные мужья! Не хватало еще, чтобы Лара и здесь начала действовать на нервы.
Лара упрямо продолжала:
— Мужчины деталей не замечают. В основной своей массе, конечно. Она все видят в целом. Значит, какая наша задача? Беспокоиться о деталях, чтобы они восхищались целым. Я давно перестала спрашивать у мужа, нравятся ли ему моя прическа, кофточка или туфли. Все равно бесполезно.
— Да, конечно, — согласилась Регина. — Помолчим пока, ладно?
— Ладно, — удивленно согласился Ваня. — А ты чего такая? Случилось что-нибудь?
Ларе не хотелось молчать.
— Он сказал, что ты всегда самая красивая, а это и есть то, ради чего стоило разводить весь сыр-бор. То есть не только ради этого, конечно…
— Я все поняла, успокойся, — опять попросила Регина, тихонечко так.
Очень не хотелось ей сейчас слушать Ларину болтовню.
— Да что ты поняла-то? — удивился Ваня. — Ты можешь мне все сказать так, чтобы я тоже понял?
— Это я не тебе, Вань, — вздохнула Регина. — Это я … себе. Думаю вслух…
— Ну, как хочешь, — буркнул Ваня, выключил телевизор и вышел.
Вот такие дела. Сделала себе на голове красоту неописуемую! Лучше бы не делала, наверное.
Кстати, Ваня отлично чувствовал и форму, и цвет. Если бы речь шла о цвете лака, к примеру, он мог бы сказать, на сколько тонов такой-то лак отличается от того, что он видел на прошлой неделе, а дуб он никогда не перепутал бы ни с березой, ни с вишней, ни еще с чем-нибудь. А когда ему понадобилось перекрасить машину, он подбирал краску так долго, что довел Регину почти до истерики.
За стеной загудело — Иван включил токарный станок. Мастерская у него была в кладовке, точнее, в половине кладовки, другую половину занимали полки со всякой всячиной. Это счастье, что у них такая большая кладовка. Мастерская побольше находилась в гараже — серьезных размеров верстак и разные другие приспособления. Правда, последнее время Иван не занимался деревом в гараже, потому что на теперешней работе к его услугам была мастерская еще лучше. Дома, в кладовке, он только точил на маленьком токарном станке. В основном, когда у него портилось настроение — тогда станок мог реветь весь вечер.
Вот широкий деревянный бокал, в который она ставит салфетки. Тонкий, почти как стеклянный, покрытый несколькими слоями темного лака, бокал кажется вырезанным из какого-то благородного камня, и только взяв его в руки, понимаешь — это не камень, потому что легкий и теплый. Регина получила его в подарок на прошлое восьмое марта, и очень берегла, боялась уронить и разбить — он хрупкий и тонкий, хоть и деревянный. Это раньше, очень давно, Регина думала, что все деревянное не бьется — еще как бьется!
— Давай позвоним, — попросила Лара.
— Кому?
— Его маме, кому же еще. Спросишь, когда Женька вернется. Пусть скажет точную дату.
То есть, надо позвонить “бывшей свекрови”. Регина возражать не стала — ей самой было интересно, когда же там “точная дата”.
Она подошла к телефону, покосилась в сторону Вани, тот как раз выключил станок и сгребал опилки. Но он был в наушниках — как обычно, и плеер болтался у него на ремне, и руки его двигались немножко в такт неслышной Регине музыки — обычно это был рок, что-нибудь “из старого”. Регина не любила рок, и Ваня уважал эту ее нелюбовь и слушал рок в наушниках. Короче говоря, можно было смело говорить по телефону, и даже петь в полный голос, он не услышит.
— Ну, что же ты? Звони, не мучай, — торопила Лара.
— Я ничего, ты номер говори.
Лара смущенно хихикнула и продиктовала семь цифр.
Трубку взяли сразу. Регина постаралась придать голосу как можно больше мягкости и приятности, но она успела сказать только несколько слов, как услышала гневное:
— Я же попросила вас отстать от моего сына! Какая же вы нахальная!