Некоторое время Иван просто смотрел на нее, спящую. Потом осторожно прилег рядом, сунул руку под одеяло и погладил теплое бедро, задержал ладонь на округлом колене, снова погладил ее всю, легко и мягко.
Она пробормотала что-то, но не отмахивалась и не отстранялась. Скорее наоборот.
Ожидание чемпионата мира по боксу могло оказаться приятнее, чем казалось вначале.
Он стал целовать ее, вначале осторожно, еле касаясь губами кожи, потом все требовательнее. Реакцию он ощутил почти сразу — ее губы, ее язык ему отвечали, ее дыхание…
Вот врунья. Притворщица. Опять!
Он перестал осторожничать.
Она упрямо продолжала как будто спать.
И у нее это так здорово получалось! Иван не мог отделаться от странного чувства, что она действительно спит, а он — он делает что-то не совсем правильное и хорошее, и ему, если она проснется, должно быть стыдно.
Смешно. Зачем это ей нужно?
Это было похоже на игру, которая, пожалуй, ему нравилась. Очень нравилась. Просто нет слов…
А потом он тоже заснул, придвинув к себе Регину и прижав ее ногу своим коленом, и пальцы руки у него тоже как-то сами собой переплелись с ее пальцами. И это было отлично — засыпать так.
А решающий поединок на звание чемпиона мира по боксу среди тяжеловесов начался и окончился. Ничего, будут другие.
На следующее утро Регина вышла из дома катастрофически поздно. Из-за Лары, конечно! Все, все у нее теперь — из-за Лары…
Нет, если честно — не только из-за нее. Она и сама была виновата. Сама, совершенно добровольно, Регина позволила Ларе повозиться со своим лицом, немножко, совсем чуть-чуть кое-где подкрасить, обмахнуть кисточкой с пудрой…
Было интересно. Что можно сделать с ее лицом не так, как это делает по утрам она сама?
Странное ощущение, очень странное. Вроде бы Регина сама все делает, и вроде бы не сама — тонкая грань, такая тонкая, что временами теряется. Ее руки — значит, сама? Но она понятия не имеет, что делает — значит, не сама? Но можно ведь и самой делать что-то просто так, по наитию, не задумываясь? Иногда она угадывает движения Лары, и специально навязывает ей свои, Лара досадливо вздыхает — не мешай, а?
Это интересно — смотреть в зеркало на себя, необычную, как будто даже незнакомую. И перебирать в шкафу одежду, решительно откладывать в сторону свое ежедневное, привычное и удобное — почему?
— Да не идет тебе! — отрезала Лара. — Скука зеленая. Ну, поверь портнихе — не идет! Давай попробуем что-нибудь еще?
— Да что, например?
— Вон те брюки?
— Я в них давно не влезаю.
— Так выбрось. А это у нас что такое?..
Регина говорит с Ларой шепотом, еле-еле слышно — одними губами, Лара действительно слышит, если даже совсем беззвучно. Иногда Регина забывается и начинает говорить громче, но тут же испуганно спохватывается, потому что Иван здесь, в двух шагах. Иван спит, его и из пушки не разбудишь, когда он спит, но все же…
Сережка уже ушел в школу, а Иван еще спал, накрывшись с головой. Он заворочался, потянулся за телефоном — посмотреть время.
Удивился лениво:
— Ты, что, мать, выходная сегодня?
— Нет, конечно, уже ухожу! — бросила она резко.
А он, проснувшись, захотел крепко стиснуть ее и чмокнуть в щечку, и шепнуть на ушко, что она вчера была чудесной, замечательной, и так далее, и тому подобное.
Помолчав чуть-чуть, он спросил удивленно и уже не лениво:
— А почему ты злая?
Очень заинтересованно так спросил.
Не успев ничего подумать, она ответила честно:
— Не надо меня так называть. Мне не нравится. Это Сереже можно, а не тебе. Хорошо?
Он опять удивился.
— Ага. Хорошо. Могла бы раньше сказать, что не нравится. Или тебе только что разонравилось?
— Какая разница? Не зови меня так, и все.
— Понял, — согласился он.
Ничего он не понял, но учел. И тоже слегка разозлился — что за дела?..
— Тогда напиши мне, как можно тебя называть, и оставь на столе, я потом выучу.
— Вань. Пожалуйста…
Она посмотрела — виновато, ласково, нежно. И каменное сердце бы не выдержало. А у него оно и не каменное даже. И ему опять захотелось затащить ее под одеяло…
Регина решительно захлопнула гардероб — некогда, она и так опаздывает!
На лице вроде бы все прилично, неярко — сойдет. А одежда подкачала — Регина оказалась облаченной в тесные старые джинсы, в одном месте, около колена, протертые почти до дырки, и в тонкий полувер. Полувер этот она купила в прошлом году во время отпуска с такой скидкой, что устоять было невозможно. Нет, Регине он нравился. Он был красивый, с разрезами и шнуровками в некоторых местах, и выглядел легкомысленно. На работу такое нельзя.
Ужас, в общем!
— Нормально, — заключила Лара, оглядев ее в большом зеркале. — Во всем этом что-то есть. Ты похожа на интересную женщину, а не на офисную крысу!
— На ко-о-го? — изумилась Регина, опять громче, чем следовало.
— Тише ты! Я говорю, тебе идет. Только перестань кривляться, как будто съела что-то противное. Улыбайся! Ну?..
— Пока, Вань, я опаздываю, — крикнула Регина, хватая с вешалки куртку и сумочку, и захлопывая за собой дверь.
И почему эта Лара так на нее влияет? Уже втравила в кучу неприятностей! Никогда бы Регине не пришло в голову рыться в гардеробе в поисках непонятно чего! Она просто влезла бы в свой обычный костюм и пошла на работу.
Нельзя так поддаваться Ларе!
Застегивалась она, когда бежала вниз по лестнице. Когда она последний раз бегала по лестнице? Очень, очень давно.
И вот ведь странно — ей приятно оказалось опаздывать и бежать по лестнице. Это не должно быть приятно. Это должно ее очень нервировать. Она никогда не опаздывает, вообще никогда!
А ей нравится!
И ничего удивительного. Она же с ума сошла, так?
И эти джинсы! Чапаев столько раз прилюдно отчитывал Юлю — нельзя на работу в джинсах приходить, это вам не дискотека. Юля расстраивалась до слез. Но Чапаев победил — Юля больше не носит джинсы на работу.
Чапаева сегодня не будет, он только завтра вернется, а то и послезавтра, если повезет. И хорошо. Потому что если ей сделают замечание по поводу штанов, она…
А что, собственно, она сделает? Со стыда сгорит? Ничего подобного. Что не сгорит — это уж точно.
Вот что — по поводу брюк Чапаев не сделает ей замечание. Совершенно точно не сделает. Она — не Юля.
Странно, очень странно. Невероятно просто. Регина вдруг поняла, что ей очень, очень хочется поругаться с Чапаевым. Вот именно — поругаться, громко так, с удовольствием, чтобы весь этаж слышал. Это будет как приятная щекотка для всех ее нервишек, сверху донизу. Как жесткое полотенце после душа — приятно и тонизирует.
Нет, так же нельзя, нельзя!
И еще Регина подумала, что никогда ее положение на работе не было таким шатким. Ее, в конце концов, просто уволят. За — как это сказать?..
За неадекватное поведение на рабочем месте, вот за что.
Потому что нормальным женщинам, бухгалтерам с таким стажем, обычно не хочется ругаться с начальником и, к примеру, бить посуду у него в кабинете. Это может плохо кончиться, и ее уволят.
Как здорово. Можно будет на работу не ходить. Надоело каждый день ходить на работу!
Тогда проще не ждать, пока уволят, а самой уволиться.
Но это же никак невозможно!
— Лара, прекрати, — попросила Регина.
— А что я делаю?..
— Ты на меня плохо влияешь.
— Как это? Я не нарочно. А что такое, собственно?
Куда подевались маршрутки, почему ни одной нет, когда она опаздывает?!
— Подруга, давай идти помедленнее? — попросила Лара. — Я уже запыхалась.
— Ты? Запыхалась?!
— Короче, давай помедленнее? Тебе, что, за опоздание двойку поставят? Леночка вон вообще никогда вовремя не приходит.
— Ей ребенка надо в садик отвозить, — возразила Регина. — И вообще, Леночка — это особый случай.
Она все же замедлила шаг. Действительно, не бежать же по улице? Хорошее настроение продолжалось.
— Может быть, тебе тоже иногда что-нибудь надо? — резонно заметила Лара. — Ну, не огорчайся, прикид на завтра подберем заранее. Зайдем в магазин.
— Ну, уж нет…
— Опять “нет”? Ох, и тяжело с тобой. У нас куча денег, понимаешь? У тебя в сумке лежит куча денег. В боковом кармашке.
Ну, конечно. Пластиковая карточка.
Регина вдруг вспомнила, что забыла добавить денег в кошелек, а сегодня ей надо купить курицу, и еще чего-нибудь.
Занять у Лары на курицу? Ха и еще раз ха!
Лара как будто мысли прочла.
— Я хочу пастурмы, — сказала она мечтательно. — С ржаным хлебом. Купим пастурмы? И еще, знаешь что? Когда ты нормально выглядишь, я тоже чувствую себя … нормально. Пожалуйста, подруга.
— Хотелось бы посмотреть, как нормально выглядишь ты.
— Может, и познакомимся еще. А может быть, и нет. Надеюсь, наш занятой Виталик сумеет вырваться через неделю на мои похороны.
— Ты поправишься, — заявила Регина уверенно.
Потому что больным всегда такое говорят, даже если доподлинно известно, что данный конкретный больной не поправится ни в коем случае. Просто так надо — чтобы была вера, потому что вера творит чудеса!
Подумав так, Регина почувствовала себя плохо, примерно как если бы в груди у нее вдруг очутился тяжеленький, с кулак, и очень холодный свинцовый шарик. Как будто через неделю будут не Ларины, а ее собственные похороны.
Вера нужна, конечно, но иногда она и не творит чудеса.
Если врачи решили отключить систему жизнеобеспечения, значит, состояние Лары таково, что только одна вера и осталась. Ей дали немножко времени, в расчете на эту веру — и все.
Лара ей ответила:
— Спасибо на добром слове.
— Извини. Но, может быть, и правда, все обойдется?
— Может быть. Ты не волнуйся. Я ведь больше ничего не боюсь. Ты только дай мне пожить… пожалуйста, ну, хотя бы насколько это возможно! Я ведь понимаю, что ничего такого, чрезмерного, не могу у тебя попросить, потому что это твоя жизнь. Не могу попросить вон того мужика подцепить, например. Мне просто хочется потратить немножко денег, поесть чего-нибудь вкусненького, купить новый костюмчик, к примеру — что в этом такого? Джинсы еще новые хочу, давай купим джинсы?