Он неловко улыбнулся, как будто ему странно было говорить об этом серьезно.
Его голос перебивался смехом Вероники, опять тем самым, едким, истеричным, еще она что-то кричала, но так невнятно, что нельзя было понять ни слова, а может, Регине так казалось.
Она постаралась быстрее сбежать. Было хуже некуда. И что теперь с этим делать? Как жить дальше?..
Виталик Ведерников, не торопясь, вернулся в комнату. Жена уже не смеялась и не кричала.
— Молодец, — похвалил он. — Только ради меня кривляться не стоит. И вообще, не переигрывай. Мы ведь знаем, что ты вполне адекватна?
— Ты, ты…
— Оскорблять меня тоже не стоит. Могу ведь и обидеться. Ты, вообще, зачем туда пришла? Я же предупреждал, чтобы в моем кабинете тебя не было. На худой конец, хотя бы постучала. Или позвонила предварительно.
Он говорил негромко и деловито, и даже с удовольствием, и звучало это, как изощренное оскорбление. Им и являлось.
Вероника гордо вскинула подбородок.
— Я давно про вас знаю. Вы мастера прикидываться. Но меня не проведешь! Что ты в ней нашел, а? Только то, что у нее муж идиот?
— Ванька совершенно не идиот. Но тебе этого не понять. А Ринка, — да я бы в ней много чего нашел, но я не искал. Ты, прелесть моя, действительно неправильно все поняла. И вот еще что. Если моя дочь когда-нибудь станет свидетельницей чего-то подобного, ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. А то что-то ты зачастила, матушка…
— Да?
— Естественно. Стационарно будешь проходить обследование, а потом и полечишься, если надо, но только на частную клинику я раскошеливаться больше не буду. Недешевое удовольствие.
— Да не беспокойся, — Вероника улыбнулась улыбкой мудрой двухсотлетней горгоны, которую уже ничем не удивишь, он эту ее улыбку ненавидел. — Этого не случится. Я же не враг своему ребенку. Только я тебе не верю.
— Это ладно. Я уже привык.
— Я хотела сказать, что опять уезжаю. На минутку зашла. Заберешь Соню из школы? Я не смогу.
— Тоже не смогу. На автобусе доедет, не маленькая. А почему ты не можешь?
— Не могу. Какая разница, почему?
Вероника, не спеша, застегнула пальто, натянула сапоги.
— Пока, — бросила она мужу, так, как будто они не ссорились только что. Как будто они просто поболтали о том, о сем.
— Счастливо, — ответил муж. — Кстати, позвони в Сонькину школу. Оттуда звонили, я обещал, что ты перезвонишь.
— Ладно.
Она вышла из квартиры, но не пошла к лифту, а медленно, не торопясь стала спускаться по лестнице.
На середине одного из пролетов она остановилась, прислонилась спиной к гладкой плиточной стене и затряслась от рыданий. Плакала она недолго, но всласть, то стискивала зубы, то разжимала их в немом крике. И стало намного легче. От этого всегда становилось легче.
Регина в это время отошла уже довольно далеко. Следовало бы, конечно, просто пересечь крошечный скверик и ловить маршрутку, но она шла и шла.
— Да брось ты волноваться, — заговорила, наконец, Лара. — Ничего. Рассосется.
— Как плохо вышло.
— Что-то я не почувствовала эротики между вами…
— Какая эротика?!
— А раз ее нет, не вздумай выращивать в себе чувство вины. Люди, знаешь ли, могут испытывать разные эмоции, и проявлять их. Необязательно за это потом себя казнить.
— Но ты представь, как все выглядело со стороны. Помнишь тот мамин звонок?
— А ты наплюй, подруга. Главное, являлось это чем-то, или не являлось.
— Ну, знаешь — так рассуждать…
— Ты хочешь что-то лучшее предложить? — рассердилась Лара. — Упасть сестрице в ножки и объясниться, поплакать вместе и простить друг дружку? Понимаешь, зная немного твою сестру, не сомневаюсь — все будет бесполезно.
— Я и не собираюсь.
— А что собираешься? Переживать еще пару дней? Или неделю? Лучше успокойся и посмотри на ситуацию со стороны. Ты не сделала ничего плохого. Если кто-то тебя об этом спросит, так и объяснишь. Если не спросит — проехали!
Лара замолчала, и Регина тоже молчала целый квартал. Потом она сказала Ларе:
— Я тебе прямо завидую. Мне бы твое умение так смотреть со стороны, и так здраво рассуждать.
— Не завидуй, — ответила Лара со смешком. — Нет у меня этого умения. Это я сейчас такая мудрая стала. А вернусь — буду тоже выдумывать себе проблемы, и из-за них страдать, а настоящих в упор не видеть, пока они не ударят по лбу.
— Ты о чем?
— Это так. Может, я и не права. Может, и поумнею тут, с тобой. Хорошо бы.
— Ничего ты не умрешь, — Регина улыбнулась. — Даже не собирайся!
— Вот как? И с чего ты это взяла?
— Да так, подумалось. Если бы тебе надо было умирать, ты бы отправилась, куда полагается, и все. Со здешними делами и без тебя бы разобрались. А поскольку тебе дали возможность, ну, как сказать…
— Наломать еще немножко дров, — подсказала Лара весело.
— Вот именно. Значит, ты не умрешь. Мне так кажется. Конечно, это просто мое мнение…
— Благодарю! Спасибо! — Лара расхохоталась. — Вот ты как рассуждать стала, подруга. Ну, хоть стой, хоть падай.
— Милая, — кто-то взял Регину за рукав, она оглянулась.
Пожилая женщина виновато покачала головой.
— Милая, все хорошо? Может, лучше посидишь, вон там, на лавочке?
— Спасибо, все хорошо. А что такое? — Регина удивилась.
— Смотрю — идешь, и говоришь, говоришь. Переволновалась, может? Так гляди, тут транспорт, под машину не попади.
— Ой, — Регина смутилась, чувствуя, что щеки погорячели. — Правда? Да, переволновалась. Спасибо вам.
И поторопилась уйти скорее от сердобольной бабушки, которая качала головой и что-то еще такое говорила. А Лара хохотала. Весело и громко.
В маршрутке Регине досталось место у окна, и она всю дорогу молчала, и смотрела в окно, и немного слушала Лару, которая теперь говорила без умолку что-то веселое. Регина иногда улыбалась, но тут же забывала, чему улыбается. Женщина смотрит в окно и улыбается — что такого? Пусть видят. Мало ли о чем она думает?
Похолодало. Недавно, еще вчера таяли остатки снега, текли ручьи, а сейчас опять все сковало морозцем, лужи блестели ото льда. Так даже лучше. Отдохнуть пару дней от грязи и сырости.
Потрясение, испытанное у Ведерниковых, наконец, отпустило Регину. Сейчас она чувствовала себя нормально. Спокойно. Даже слишком спокойно. Сейчас ей хотелось именно смотреть на все со стороны. Или даже сверху — лучше видно.
Как ни странно, ее привела в чувство та старушка, что остановила на улице и предложила посидеть на лавочке. После того, как красная от смущения Регина залезла в маршрутку и пробралась к дальнему месту у окошка, она и почувствовала вдруг, что все — ничего. Вполне. Можно жить.
Дома было пусто, и очень тихо. Последние дни Регина чаще, чем обычно, оставалась одна в своей пустой квартире, и всякий раз это доставляло удовольствие. Конечно, если Лара молчала. Если Лара общалась с ней, то Регина при всем желании не могла чувствовать себя в одиночестве.
А одиночество — это так приятно. Кажется, только сейчас Регина поняла, что у нее давно-давно не было никакого одиночества. Всю жизнь, наверное, не было.
Теперь она точно знала, какой желает отпуск. Сбежать куда-нибудь на две недели, обязательно одной, и чтобы совершенно не беспокоиться ни о каких домашних делах, а также о еде на завтрак, на обед и на ужин. Только две недели, больше не надо. Больше она сама не выдержит, наверное, соскучится по всему и по всем. А так… Она бы покупала книги, все, которые понравятся, и читала бы их без зазрения совести. Еще, может быть, стала бы вышивать крестиком. Она училась этому когда-то, и теперь была бы не против вышить маленький красивый пейзаж, что-нибудь вроде замка на горе, но ведь страшно подумать, сколько на это нужно времени.
Море. Вот именно, и чтобы еще было море! Чтобы можно было купаться. Или пойти и посмотреть на чаек. И никаких знакомств. Чтобы вообще вокруг не было ни одного знакомого лица. А незнакомых пусть будет все равно сколько.
Только две недели! За все те шестнадцать лет, что она замужем. Или — за все ее тридцать семь.
Только ведь не будет у нее этих недель. Ивану такое не объяснишь — не поймет. Одной? Куда? Зачем? Нет, пока эта мечта не для ее жизни.
Осталось три дня. Всего только три.
Так ли уж нужен Ларе этот Женя?
Не хотелось ей думать про Женю. Из головы не выходили почему-то Виталик с Вероникой.
— Знаешь, я как-то не ожидала… — сказала она, сооружая себе бутерброд. — Я ведь всегда была уверена, что у них прекрасные отношения.
— У Витальки с Никой? — охотно отозвалась Лара, которой, видно, тоже не очень-то думалось про Женю. — Хм. Ты ведь не слишком близка с сестрой, так я поняла?
— Да, наверное.
Лара помолчала немного, потом сказала:
— Странно, что вы с ней совсем не похожи. Не внешне, ни вообще. Вы же родные сестры?
— Надо же. Почему-то мне всю жизнь твердят об этом. Исключая последние годы, может быть.
— Виталька Нику очень любил, поначалу. Я помню.
— Да?..
— А что? — ершисто спросила Лара.
А Регина просто вспомнила тот давний случай, с попыткой самоубийства.
Она осторожно ответила:
— Я думала, что как раз поначалу было, ну, что-то такое… не очень хорошо, а потом наладилось.
— А, ты про то, как она себе вены резала? Так вот, Виталька объяснял мне, что он тогда не был ни в чем виноват. Получилось так, вот примерно как с тобой сегодня. Он переживал страшно. Это правда, поверь. Я точно знаю.
Регина промолчала, и Лара, помедлив, добавила:
— Потом — безусловно. Потом у них все стало по-другому. А поначалу он из кожи вон лез, чтобы все было хорошо.
— Верю, — согласилась Регина.
Оно тоже считала, что в семье сестры все хорошо именно благодаря Виталику, его стараниям.
— Не понимаю, откуда это вообще взялось — будто бы у нас с Виталиком может быть роман? Почему мне говорит об этом мама? Что все это, вообще, такое?
— Ну, на часть вопросов я ответить могу. Тетя Вика говорила, что у нее отличные отношения с младшей дочкой, она такая милая, открытая и ласковая. А старшая не такая, старшая скрытная и себе на уме, такой уж характер, хотя в душе она тоже милая и хорошая.