— Кто-то о них заботится, так, что ли? Фантастика просто.
— Я же только предполагаю.
— Дядя Игорь, — помолчав, сказал Иван. — Я пока только одно понял — возможно, в квартиру Хижанских забрались, чтобы найти мифические драгоценности. А потом выяснилось, что драгоценностей нет. Жаль, что не раньше. А откуда слухи, что подвески нашли, и их можно купить?
— Понятия не имею, Ваня. Ты вот скажи мне, что думаешь о шкатулке для германской бабушки?
— Считаете, тут те же песни?
— А почему нет?.. — Локтев улыбнулся.
Иван подвинулся к компьютеру и принялся рассматривать коллекцию Каламбики, листая картинки одну за другой. Фотографии подвесок закончились, после них шли страницы иностранного текста, какие-то фотографии уже не коллекции, а домов, интерьеров, аллей в парке, и даже пароходов, и ничего не понятно, потому что подписи к фотографиям тоже на иностранном, не прочитать. В самом конце были фотографии людей, снимки начала прошлого века — женщины с пышными прическами и в длинных платьях, мужчины в костюмах и шляпах, с усами и в пенсне, а также некоторые только в костюмах, но без шляп, усов и пенсне.
Скользнув глазами по одному из фото, Иван вздрогнул. С экрана смотрело знакомое лицо. Нет, человека этого Иван точно не знал, тем более снимок был датирован тысяча девятьсот пятнадцатым годом, а цифры, в отличие от слов, переводить не требовалось. Но лицо! Это лицо он видел. Он с ним, как будто, даже разговаривал, с этим лицом!
Конкретнее не вспоминалось. Иван нехотя нажал кнопку, перелистывая страницу. Потом он, конечно, вспомнит. Случайное сходство, может быть.
Следующим был рисунок, на который Иван уставился в еще большем смятении. Этот рисунок он тоже видел, причем не было нужды вспоминать, где и когда. Сегодня. Этот его прислали по факсу Нике. Эскиз с размерами и с надписью от руки. Такой же висит сейчас у него в мастерской, прижатый магнитом, и там, на листе, сверху, мелкими цифрами — номер факса, то есть можно определить, кто прислал.
При чем же здесь еще и Ника?! Коллекция Каламбики, которая имеет некое отношение к Хижанским — и Ника? А Ринка? Она тоже, что ли, при чем-то?!
— Дядя Игорь, у кого еще может быть подобный диск, к примеру?
— Говорю тебе, диск привезли из Парижа. Его просто купили. Была выставка, коллекция Каламбики там представлялась, и диски свободно продавались.
— Понятно. Вы можете это прочитать? Во тут, где чертеж, что написано?
— Конечно, — Локтев нагнулся к нему. — Это страница из письма. В этом сундучке была спрятана потерянная часть коллекции Каламбики. Видишь кружки? Их двенадцать. Одна из версий — сундучок утонул вместе с пароходом, на котором ехала приятельница Стефана Хижанского. Это письмо прямо указывает на то, что драгоценности везла она. То, что коллекция находится у потомков Виктора — уже другая версия.
— Значит, Виктору всучили подделки, а оригиналы увезла дама Стефана?
— Да. Приятельница Стефана.
— Но ведь это значит, что у Хижанских никогда не могло быть подлинников? Все утонуло. Аминь.
— Не так просто. Я упустил одну деталь, прости. Где-то в шестидесятых годах прошлого века вышла книга, написанная некой престарелой русской эмигранткой, которая тоже должна была плыть на этом пароходе. Ей повезло, по какой-то причине она осталась на берегу. Вообще, эта книга — рассказ-воспоминание о друзьях и знакомых как о представителях ушедшей эпохи. Там чего только нет, и сплетен тоже полно. Так вот, в своих воспоминаниях авторша коснулась и нашей дамы, приятельницы Стефана, которую звали Софья Павловна Рукавишникова. Будто бы за день до отъезда Рукавишникова получила письмо, очень ее испугавшее. Уже сидя в коляске, чтобы ехать в порт, она внезапно распорядилась выгрузить один из своих чемоданов и отнести его портье. И при этом она якобы сказала замечательную фразу: “Пусть они подавятся!” Сам понимаешь, этого достаточно, чтобы строить предположения.
— Да уж, — хмыкнул Иван.
— Кстати, посмотри на чертеж. Он не подходит к той шкатулке, что продала Хижанская, как думаешь? Мне на минутку показалось, что похоже.
— Нет, — Иван уверенно покачал головой. — Это не чертеж, а просто рисунок. Пропорции не соблюдены, поэтому вам так и показалось. Вот этот размер видите? Та шкатулка была намного выше.
— Действительно. И сколько всего у Хижанских было шкатулок, интересно?
— Будем надеяться, что эта, с чертежа — та самая, в которой нашли подделки. Так проще.
— Может, ты и прав. А вот, пожалуйста, фото Софьи Павловны.
С экрана смотрела молодая дама в пальто с меховым воротником.
— Ей пригрозили, и она, испугавшись, отдала шкатулку с подделками? Тогда непонятно, где оригиналы? И еще — зачем надо было прятать коллекцию, то есть, подделки?..
— Опять вопросы, Ваня? — Локтев улыбнулся. — Знаешь, я привык уже, что жизнь, а особенно история — это очень много вопросов, и совсем мало ответов. Мне показалось, или эта история действительно очень тебя волнует?
— А кто это? — Иван нашел фотографию “знакомого”.
— Это? Это и есть Виктор Хижанский. Ваня, ты собираешься как-то распорядиться тем, что я тебе рассказал?
— Как, по вашему, мне этим распорядиться, дядя Игорь?
— Знаешь, Вань, если еще немного пофантазировать… Как я понял, твои близкие знакомы с Хижанскими очень хорошо. Попробуй разузнать о коллекции, вдруг найдутся какие-то обрывки информации? Ниточка найдется, за которую потянуть? Это ведь интересно, Ваня. И знаешь, что? Я вот подумал — если бы мне в руки попали подвески из коллекции Каламбики, я бы мог очень хорошо их продать. Почти за настоящую цену. Думаю, так.
Иван вздохнул. Искать клад?
Нет. Он не романтик.
— Кладоискатель из меня никакой, дядя Игорь. Особенно когда цель такая призрачная.
— Да я понимаю. Но почему старику не помечтать? Я бы так хотел просто подержать их в руках, настоящие…
Потом он ехал по темным улицам, и в голове у него был сумбур. Каша из кусочков мыслей. Из обрывков.
Регина. Ника. Серега Веснин. Драгоценные подвести Хижанских… нет, как их там — Каламбики…
Понять, разобраться, и вытащить в безопасное место своих близких. Пусть другие идиоты ищут драгоценности, утонувшие в семнадцатом году. Пусть Хижанские вздыхают на тему того, кто и как облапошил их прадедушку. А ему и без этого интересно жить.
С Весниным все почти ясно. А Ника? Это случайно, что она попросила помочь с факсом? Почему вообще так вышло?
Если бы о Нике он мог рассуждать так же определенно, как о Веснине!
Веснин был понятнее, чем Ника. И понятнее, чем Регина.
Случайностей бывает много. Разных. Даже невероятных. Иногда прямо-таки даже хочется видеть за случайностями что-то закономерное. Но не всегда же это так!
Глупость — это случайность, или закономерность?
Так что же — Ника? А его Ринка — что?
Да, узнать, на кого зарегистрирован телефон… Ему это просто интересно.
А Ника… Поговорить с ней. Вытрясти все из Ники! Как-нибудь. Она расскажет. Он объяснит ей, в какую кашу она вляпалась, и убедит довериться. Он сможет, наверное.
Странно, Иван не подумал о том, чтобы вытрясти все из Регины. Он ведь и не понял даже приблизительно, при чем тут Регина! Она беспокоится о Жене. Но не она получала факсы с чертежами шкатулок.
Нет, Ника. Ника определенно, в чем-то замешана, это раз. Два — она более беспомощна перед ним, чем Регина. Как ни крути, это так. Она — не преграда, и не соперник, она лишь нуждается в помощи.
Виталик? Нет. Обойдемся без Виталика, это уж точно.
Регина. А если просто попросить ее открыться, все объяснить? Они же всегда доверяли друг другу. Он же ее муж!
Он же любит ее. Но как попросить?..
Подъезжая к своему дому, он сразу заметил машину Веснина у подъезда. Машина коротко просигналила два раза, и мигнула фарами. Их давний сигнал. Значит, Веснин ждет его, и заметил.
Это плохо. Лучше бы еще подумать обо всем. Без Веснина.
Маленькая фигурка выскочила из подъезда, размахивая рукой, и побежала к нему.
— Дядя Ваня!
Сонечка, дочка Ники.
— Дядя Ваня, ты пришел, наконец!
Она казалась такой взволнованной, что он даже забыл на мгновение и про драгоценности, и про все-все прочее.
— Соня, что такое? Случилось что-нибудь? Дома?!
— Случилось, дядя Ваня! Надо Сережу срочно спасать!
Он не сразу понял. Почему-то ожидал услышать про Нику.
С Сережей что-то? С его сыном?! Он испытал короткий, на пару секунд, приступ ужаса.
Спасать Сережку? От чего его спасать?!
— Дядя Ваня, — Соня схватила его за руку обеими своими ладошками. — Ты только послушай меня спокойно, не ругайся, ладно? Не будешь?
И ужас улетучился совсем. Иван перевел дух. Раз его уговаривают не ругаться, значит, по крайней мере, сын жив, и, может быть, даже здоров. Остальное поправимо. Только угораздило же его так не вовремя!
— Сонечка, давай коротко и внятно — что случилось?
Девочка закивала:
— Я буду внятно. Его надо с крыши снять.
— С какой еще крыши?
— Со школьной. Только его надо так снять, чтобы никто не знал, дядя Ваня, это очень важно. Мы решили, что только ты на это способен.
На ненужную лесть он не обратил внимания.
— Так. И давно он на школьной крыше?
— Ну, как тебе сказать, — Соня замялась, — в общем, да, давно, и они говорят, что очень замерзли. Как бы они не заболели, дядя Ваня.
Вначале он понял про “давно” и “замерзли”, потом про “они”.
— Они? А сколько их там, на крыше?
— Ну, дядь Вань, — Сонечка смутилась, но совсем чуть-чуть. — Двое. Он, и девочка одна.
— Вот блин! — только и мог сказать Иван.
Собственно, он хотел сказать нечто подлинней, позаковыристей, но сказалось присутствие племянницы.
Его сын, с девушкой, на крыше. Нет, такого он все-таки не ожидал. Все понятно, но на крышу-то зачем?! Не лето ведь.
Тут он услышал смех. Веснин стоял за спиной у Сонечки, прислонясь боком к капоту, и от души ржал.