Еще Серега ему когда-то сказал: “У нас обоих может быть сколько угодно женщин. Глупо ссориться из-за этого”. И был свидетелем на его свадьбе.
Хорошо, что не Серега. Пока пусть хоть это. Не все сразу.
А Виталик… Да про него он и не подумал бы ничего! Никогда не замечал такого, что бы царапнуло. А Ника — та об этом поговаривала давно, это верно. Усмехалась, делала большие глаза, намекала. Но ему ведь казалось, что он знает, почему!
— Ванек, очнись. Тебя какая муха укусила?
Веснин сунул в руки Соне коробку с пирожными, в другой коробке оказались одноразовые кружки и ворох бумажных салфеток.
— Дядя Ваня, это… Это так вкусно, нет слов! — Сонечка одной рукой протягивала ему коробку, другой она держала надкусанное пирожное, и жевала с блаженством на лице.
Все они, впрочем, жевали, и все с удовольствием.
— Это просто вы, детки, проголодались, — с удовольствием констатировал Веснин. — Для аппетита ничего нет лучше, как на морозе погулять.
Он тоже жевал.
Иван бросил в рот пирожное, которое оказалось вообще без вкуса, а когда проскользнуло в горло и дальше, рот наполнился кислятиной. Он потянулся за кофе. Обжигающе-горячий кофе тоже был без вкуса.
— Милые дамы, с родителями-то как, проблем не будет? — вспомнил Веснин несколько запоздало.
Они доставили по домам обеих милых дам, и с родителями не было никаких проблем. В доме Насти творилось какое-то торжество, играла музыка, и сексапильная особа на шпильках, которая в сумерках сошла бы и за сестру, но оказалась Настиной мамой, принялась приглашать их к столу. Потом в прихожей появился Настин папа, высокий мужик с лысиной и с бутылкой коньяка в руках, но Иван с Сережкой уже устремились вниз по лестнице.
Соню они проводили до квартиры. С ее родителями тоже не было проблем, потому что не было и родителей тоже.
Соня прошлась по ближним комнатам, включая свет.
— Не знаю, куда все подевались. Ну, ничего. Буду телевизор смотреть. Здорово все получилось, правда?
Иван согласился, что все действительно здорово.
“Кстати, я их застукала!”
Сегодня? Здесь?
Ника не сказала, где и когда. Виталик — он хитрый лис. Здесь, дома, он не стал бы…
Или стал бы?
Выйдя из подъезда, Иван глянул вверх, на окна Ведерниковых — они все ярко светились. Соня с детства боялась темноты.
— А ее мать меня узнала, — сообщил Сережка уже в машине. — Она же меня видела, когда в школу ругаться приходила. Наверное, она не сердится больше.
Иван не сразу понял, о ком речь. Оказывается, о маме Насти-Джульетты.
— Ругаться приходила? — удивился Веснин. — Так это ты ее, что ли, Настю эту, к стулу приклеил?
Веснин захохотал, держась за живот.
Откуда-то он был в курсе этой истории, кто-то ему рассказал. Не Иван. Сам Сережка?
— Она, вообще-то, ничего, — сообщил сын как-то виновато, и Веснин захохотал еще громче.
— Ничего! Она ничего! Хорошая характеристика для девушки, с которой танцуешь на заснеженной крыше.
— Никакая крыша не заснеженная, — Сережка покраснел, как рак, но в темноте это было не очень заметно.
— Олух ты, — сказал Иван, впрочем, без злости. — С крыши ведь и свалиться можно!
— Вот поглядите на него! — вздохнул Веснин. — То дети простудятся, то они с крыши свалятся! И никакого понимания, что это так клево! Или не клево, а как это называется, скажи, парень? Эх, были бы у меня свои дети, я бы тоже был таким нудным! Серега, а тебе отец не рассказывал, случайно, как он сидел на крыше с биноклем, высматривая одну девушку? Понял, не рассказывал…
— Это было не зимой, — заметил Иван.
— Несущественно. Так слушай, — Веснин повернулся к Сережке. — Надо было девушку одну найти. Предполагалось, что она выйдет из дверей, дверей было две на некотором расстоянии. Вот папа твой походил-походил между ними, а потом полез на крышу с биноклем, потому что решил, что с крыши лучше видно. А рядом был не что-нибудь, а режимный НИИ. Вот какие-то бдительные граждане и засекли типа с биноклем возле важного объекта, и позвонили, куда следует. Ну, на наше счастье, мы были ребята ушлые, так что вовремя сообразили смыться. Знаешь, в одном месте прыгать пришлось между домами на расстояние в метр с лишним, и высота была пять этажей. А тут, гляди на него, заладил — с крыши упасть можно…
Сережку рассказ удивил настолько, что он просто дар речи потерял. Хотя, чего тут удивляться, в любом боевике тебе кое-что покруче покажут. Но — папа?…
— Не больше метра было, — возразил Иван. — Ерунда. Сантиметров семьдесят…
А Веснин опять захохотал.
— Не скромничай. И нет, чтобы сообразить — в таком месте на крышу с биноклем нельзя лазить!
— Я был молодой дурак, — хмуро признал Иван.
— Ну, да. А он сейчас молодой дурак. Так что же ты хочешь? Это пройдет.
— А вы бы просто встали один у одной двери, другой у другой, — дельно заметил Сережка.
— Эге, — покачал головой Веснин. — Так я же эту девушку в лицо не знал. Тогда не знал, — поправился он.
— Так вы ее нашли все-таки?
— Ну, да. Только потом. Позже. Кстати, мне потом твой батя эту девушку в шахматы проиграл, — с ехидцей сообщил Веснин.
— Правда, что ли?! А почему в шахматы?
— А любили мы шахматы.
— А если бы вас арестовали? Ну, на крыше?..
— Это, брат, было бы серьезно. Тогда с такими вещими не шутили.
Вспомни они все это когда-нибудь в другой раз, Иван бы улыбнулся. А сегодня — нет. Сегодня это было почти как зубная боль.
— Нельзя так бояться директора, — бросил он сыну. — Глупо. Директор, он что, крокодил?
— Забыл ты все про жизнь, пап, — вздохнул Сережка. — Директор — он хуже крокодила…
Когда подъехали к дому, Веснин вручил крестнику коробку с оставшимися пирожными.
— Маме передашь. Дуй домой, мы с отцом поговорим немного.
Тот задержался на секунду, чтобы спросить:
— Па, маме рассказывать будем?
— Нет, не будем.
— И правильно, — одобрил Веснин. — Нечего зря волновать маму.
Иван приоткрыл дверь, и в машину потек холодный воздух. Так дышалось гораздо лучше.
— Ты сейчас свободен? — спросил он Серегу, и получил предсказуемый ответ:
— Если тебе надо, я всегда свободен. Ну, почти всегда.
— Я переночую у тебя, а? Там и поговорим заодно.
Вот тут Веснин удивился по настоящему.
— Даже так? То-то я смотрю, с твоей физиономией не то что-то.
— Поедем к тебе, или нет?
— Ясно дело, поедем. А жену предупреждать будешь?
— Буду.
Иван позвонил Регине и коротко сообщил, что переночует у Сереги.
Регина удивилась и встревожилась — так ему показалось.
— Но что случилось? Ваня, почему ты молчишь?..
Как будто она такая же, как всегда. Но она же — не как всегда…
— Все в порядке. Не волнуйся, я потом тебе все объясню, — и он нажал “отбой”.
Хорошая отговорка, на все случаи жизни. Что он потом объяснит? Да ничего. Или не нужно будет объяснять. Или ей придется объяснять…
Нет уж, увольте. Выслушивать объяснения ему тоже не надо. До сих пор как-то обходилось без них, без объяснений…
Просто ему нужно время, сколько-нибудь времени без Регины. Он не может сейчас ее видеть, говорить с ней, вести себя так, словно ничего не произошло. Вести себя иначе, так, словно что-то произошло, он тоже не хочет. Не сегодня, по крайней мере.
Звонок мобильного, и опять — ее голос.
— Ваня?..
Веснин забрал у него телефон. Иван гладил большим пальцем оплетку руля, и почти не слушал, что Серега весело и вдохновенно врал его жене. Какая разница, что именно это было?
Она даже засмеялась в ответ. Ее смех Иван хорошо расслышал. Все разговоры Веснина с Региной, заканчиваются тем, что она смеется.
— Что случилось, объяснишь? — спросил Веснин.
— Нет пока.
— Ну, и хрен с тобой. Пусти меня за руль, и поехали.
Веснин снимал квартиру, двухкомнатную, на втором этаже. На соседней улице жили его родители, и сестра с детьми.
— Есть будешь?
— Нет, — мотнул головой Иван.
— Тогда пей, — Веснин выставил на стол бутылку, — это джин. Хорошая вещь. Тоника вот нет, ничего? — это он пошутил, конечно.
— Куда же мы без тоника? — усмехнулся Иван.
Тоник он даже не нюхал, никогда в жизни. И в голову до сих пор как-то не приходило попробовать, что такое тоник.
Веснин вынимал из холодильника какие-то плоские кастрюльки и коробки, с интересом изучал их содержимое, как будто видел впервые.
— Только не напивайся, — предупредил он мимоходом. — Я ведь с тобой говорить хочу. Разговаривать-то со мной будешь?
— Буду.
Правильно, они будут разговаривать. О коллекции того несчастного грека. Хотя, кто его знает, может, грек был счастливый. Поговорить — это как раз то, что надо. О чем-нибудь… другом.
Иван спросил:
— Ты что-нибудь знаешь о фамильных ценностях семьи Хижанских? Коллекция, как там его, с греческой фамилией…
— Каламбики, — подсказал Веснин. — Коллекция Каламбики. Ну, да, есть немножко.
Он не удивился. Вообще.
Иван плеснул джина в стакан, выпил и отвернулся к окну.
— Закусывай, — Серега подвинул коробочку с салатом.
Иван жевал, и смотрел на улицу. Там ярко горел фонарь. Пушистый кот с плоской мордой ходил по лавочке, потом пристроился на краешке. Из подъезда выскочил пацан, схватил кота в охапку, и убежал.
Может быть, ничего и не произошло. Эта мысль впервые за последнее время пришла в Иванову голову. Просто подумалось — как хорошо было бы, если бы ничего не произошло. На все нашлись бы другие, вполне невинные объяснения.
По крайней мере, завтра он решит, что со всем этим делать.
— Ты, случайно, не решил ли поискать коллекцию Каламбики? Не вдохновил тебя твой Локтев?
Это Веснин спрашивал. Первый нормальный встречный вопрос — откуда ты знаешь?
Он не задал встречный вопрос. Он только ответил:
— Нет.
Потом поправился:
— Не знаю. Подделки нашли давным-давно. Вряд ли Хижанские что-то знают о коллекции.