Глядя на Нику, он подумал, что жаль ее будить. Во сне она казалась какой-то милой, невинной и легкой. Когда она откроет глаза, это вновь будет сосредоточие страстей, противоречий и неутоленных желаний — такой он знал Нику всегда, даже когда ей было шестнадцать. В глазах у нее всегда как будто металось что-то, неспокойное и чарующее. Красивая, талантливая девочка, предмет всеобщего обожания, которая почему-то решила, что весь мир обязательно должен ей принадлежать. А мир так не считал. Он мир, ничей, он принадлежит всем и никому в частности. Он, мир, никому ничего не должен.
Она пошевелилась, и рука ее, гладкая, белая, с длинными лакированными ногтями легла ладонью вверх, и стали видны два тонких белых шрама на предплечье. Разглядев их, он невольно нахмурился.
Она тогда ему позвонила, и голос ее был глухим и несчастным.
— Приезжай, пожалуйста. Очень надо. Правда.
После ее замужества, то есть почти год, они практически не разговаривали. И Иван был бы рад, если бы так оно продолжалось и впредь. Остаться с ней с глазу на глаз он, честно говоря, просто боялся. И не даром. Как чувствовал…
Он спросил про Виталика, ее мужа. Она прокричала, что Виталика нет. И повторила — приезжай, быстрее!
И он поехал к ней. Вдруг, и правда, случилось что-нибудь? Действительно, ведь могло же? Женщина, собственно, девчонка малолетняя, сестра жены, просит помощи — не отказывать же…
После всего Иван решил, что только так он впредь и станет поступать. Пусть звонит в милицию, пожарным, в “скорую помощь”, да куда угодно пусть звонит…
Едва он вошел, Ника бросилась ему на шею.
— Я больше не могу, понимаешь? Я без тебя больше не могу!
У него сын родился неделю назад. Это впечатление было основным. Жену пока можно было только целовать. Еще недель пять им ничего больше нельзя, и до этого тоже были долгие недели, когда он просто боялся ее трогать. Ему не засыпалось по вечерам, ему эротические сны снились! И даже при всем при этом женщина, юная и прекрасная, как мечта, прильнувшая к его груди, не вызывала у него никаких таких эмоций. Только желание стряхнуть ее, и убраться поскорее восвояси! И тоску зеленую — надо же, опять!
Он отстранил Нику.
— Что у тебя случилось?
— Случилось. Я поняла, что мне нужен только ты. Как мне жить?
— Так. Я пошел. Запри за мной дверь, и позвони мужу. Скажи ему все это, и будет в самый раз! И только попробуй еще раз позвонить ко мне на работу!
Ника будто не слышала.
— Я тебя не отпущу. Я люблю тебя! Зачем мне такая жизнь — без тебя?
— Жизнь — она, сама по себе, штука хорошая, — ответил он, стараясь не заводиться. И схватил Нику за руки, чтобы та не могла к нему прильнуть, как, похоже, собиралась.
Ведь все уже говорено-переговорено, сколько же можно?
— Ты мне больше не мешай, поняла? Очень тебя прошу. Ты меня, все-таки, с работы сорвала.
— Это имеет такое значение?
— Конечно, имеет.
Он сделал, было, шаг к двери, но Ника прыгнула, и преградила ему путь.
— А когда ты придешь ко мне?
Его просто оторопь брала от ее непробиваемости. Или как это называется?
— Ты не поняла меня? Никогда.
— Это ты не понял! Я люблю тебя!
— У меня жена и сын, Ника. Я их люблю.
— Я знаю про них. Когда ты придешь ко мне?
Ника улыбалась.
— А женская гордость? Про нее еще в кино показывают! Она тебе не мешает на меня вешаться? — спросил он со злостью.
И почему он сразу, с первых же секунд, не вышел и не захлопнул за собой дверь?!
— Да что ты в этом понимаешь? — Ника уставилась на него огромными своими, блестящими глазищами.
— Ну, может, и ничего. Только ты зря мучаешь и себя, и меня. Зачем?
— Мучаю? — в ее глазах зажглась — это невероятно — радость. И еще — торжество. Он глазам своим не верил.
— Значит, тебе не все равно! Зачем ты врешь мне, что я тебе безразлична?
Он отодвинул Нику от дверей, освобождая себе дорогу. Она показалась ему такой легкой, как будто ничего не весила.
— Я что-нибудь сделаю с собой, — сказала она. — И тогда ты точно будешь думать обо мне всю свою жизнь. Ведь будешь, я знаю. Ты будешь мучиться, и жалеть, но меня уже не будет, понял?
— Прекрати молоть чушь. Этим не шутят.
— Вот именно!
Иван хлопнул дверью у нее перед носом.
Примерно через полчаса, уже у проходной завода, он испытал странное чувство, которое заставило его оцепенеть. Тревога, догадка, и иже с ними. А может, и правда, есть что-то такое, что передается на любое расстояние? Стряхнув с себя оцепенение, он бросился обратно, поймал такси, и был у дома Ведерниковых через десяток минут.
Квартира оказалась незапертой, Иван толкнул дверь — и дверь распахнулась. Странно, но ему и в голову не пришло сначала нажать кнопку звонка.
— Ника! — крикнул он.
Никто не ответил.
Она была на кухне, сидела на стуле, голова ее, плечи, руки — это все лежало на столе. Он сразу понял, что она без сознания. И кровь, много крови. Кровь текла со стола, на полу стояла маленькая красная лужица.
Потом? Приехала “скорая”, конечно, он сразу вызвал. Свистопляска закрутилась та еще…
Виталька так никогда и не поинтересовался, почему именно Иван вызвал скорую, и вообще, как он оказался у него дома. Наверное, Ника сама ему это объяснила…
…Пятнадцать лет тому назад. Остались только эти тонкие белые рубцы на ее руках. Обошлось, в общем.
Ника перевернулась, потянулась, приоткрыла глаза, удивленно заморгала.
— Ваня, ты?..
— Доброе утро. Просыпайся, пора по домам.
— Постой. А мы… где? Нет, правда. Где мы? А-а… — она огляделась, и видимо, вспомнила.
Откинувшись на Женину подушку, Ника смотрела на Ивана, и глаза — те же, огромные и блестящие…
— Ты на меня … сердишься?
— Я? Да нет, в общем.
— Я не хотела, чтобы получилось так, правда.
— Конечно.
Сейчас он пойдет и поставит чайник. Чаю хочется.
Иван продолжал стоять и смотреть на Нику.
Ее лицо в сером утреннем свете казалось необычайно тонким и прозрачным, и даже, может быть, незнакомым. Оно притягивало, это лицо, и растрепанные волосы, и нежный изгиб шеи, и … все! Что-то неуловимым образом изменилось во вселенной, и он ясно ощутил этот момент.
Он осторожно присел на кровать рядом с Никой. В нем тоже, должно быть, что-то изменилось, и она это поняла…
Она немного, совсем чуть-чуть подалась к нему и обняла руками за шею. Только лишь. Дальше она не шевелилась, просто ждала. Дальше была его очередь. Он мог бы остановиться, именно сейчас — точно мог бы.
Ника, как будто, его боялась, и это была полная ерунда — как может она его бояться? С какой стати?
Он осторожно коснулся губами ее губы, просто пробуя их на вкус, и вкус их был именно тот, что нужно, тот, какого ему хотелось сейчас…
Вот теперь остановиться было уже нельзя.
— Странно.
Это было первое, что он услышал от Ники, когда все закончилось, и вновь можно было слышать, говорить, думать, и делать разные другие вещи.
Такой спокойный у нее голос.
Она сказала:
— Очень странно и невероятно здорово.
Приятно, конечно, что ей здорово.
Она улыбалась, глядя куда-то в потолок.
Иван легонько поцеловал ее в щеку, чувствуя нежность и безмерную благодарность.
— Не надо, — продолжая улыбаться, она замотала головой. — Так — не надо!
Делать что-то “не так” он не стал. Порыв прошел. Вселенная изменилась опять, но теперь была не такой, как раньше. Все же немного другой.
— Странно. Я не думала, что буду такой… спокойной.
— Это, наверное, Серегин укол еще действует, — объяснил он.
А может, и не укол…
— Он ужасно обо мне думает, наверное? — спросила Ника.
Нашла, о чем беспокоиться…
— Вот об этом не волнуйся.
Она смотрела на него во все глаза и, кажется, чего-то ждала…
Веснин приперся раньше, чем следовало бы — они услышали, как хлопнула входная дверь.
— Эй! Есть тут кто живой?
Иван быстро встал, и, отвернувшись от Ники, привел порядок одежду. Ника даже не пошевелилась. Иван успел набросить на нее покрывало за секунду до того, как Серега распахнул дверь в комнату и возник на пороге.
Конечно, он все понял сразу же.
— Вот дерьмо! — сказал он с чувством, и плотно прикрыл за собой дверь.
Оттуда, из-за двери, послышался еще один голос — оказывается, с Весниным вернулась домой Анна Михайловна.
Иван кивнул Нике.
— Собирайся спокойно, отвезем тебя домой.
Он прошел на кухню, где суетилась Анна Михайловна — доставала продукты из холодильника и накрывала на стол. Настроение у нее было заметно лучше, чем вчера вечером. На Веснина Иван не смотрел.
— Вы нас извините, — сказал Веснин Анне Михайловне. — Тут беспорядок. Зато ничего не пропало, я вам ручаюсь.
Та принялась длинно уверять, что это пустяки.
Иван нехотя присел к столу и налил себе крепкого чаю, хозяйка услужливо подвинула поближе тарелку с нарезанной колбасой. Лучше бы им просто взять и уехать, зачем еще эти танцы?
Когда в кухне появилась Ника, Анна Михайловна от неожиданности выронила тряпку.
Ника выглядела спокойной и строгой, даже чересчур. А на самом деле это, пожалуй, было спокойствие идущего на казнь, то самое, граничащее с оцепенением. А ведь она не могла не понимать, что бояться больше нечего.
Веснин просиял и подвинулся, освобождая место за столом.
— Это моя помощница! — сообщил он хозяйке, и та тут же приветливо заулыбалась.
— Благодарю вас, я ничего не хочу, — Ника хотела пройти к окну, но Веснин поймал ее за руку.
— Садись.
Она сразу подчинилась.
— Поухаживать за тобой? Тебе чай с сахаром?
— Обязательно. Три ложки. И покрепче.
— Ого! Вот, пожалуйста. Приятного аппетита.
— Очень вкусно, — оценила Ника. — Спасибо. Что бы я без вас делала?
На Ивана она не смотрела, все куда-то в сторону. Казалось, ни одного движения, жеста не было ее собственного, сплошная рисовка. И неопределенность, мука какая-то в глубине глаз. Опять было ее жаль.