— Закрой.
— Закрыл.
Может быть, Женя и не знает, что, протопив печь, нужно закрывать трубу? Он топил по ночам, а за день все остывало, и ему приходилось мерзнуть, бедняге.
— Возьми вот, — Иван отдал ей телефон.
Ее телефон. Точнее, Ларин. Он был почти разломан на две части, и крышка треснула.
— Что случилось? — ужаснулась Регина.
Жалко было телефончик.
— Сам не понимаю, как вышло. Он у Хижанского в кармане был, ну, и выпал, и кто-то наступил, наверное. Он ведь сопротивляться пытался.
— Женя? А дверь вам он сам открыл?
— Нет, конечно. Я дверь открыл, Сереге. А сам я через чердак залез.
— А Женя?
— Он сидел, над книжкой дремал. Потом разглядел нас, заволновался, вот так все и случилось. Как теперь с твоей подругой быть?
— Никак. Я же сказала тебе, чей телефон. Я думаю, она меня простит, — Регина неловко улыбнулась.
Лара ей простит все, вот в чем дело. Она — это Лара. Лара — это она.
С этим надо кончать.
— Почему же ты сразу не сказала мне правду? Когда, вообще, он к тебе попал?
— Вань, не надо, а? — взмолилась Регина. — Ну, пожалуйста. Или — потом.
— Хорошо.
— Вань, — она потерлась лбом о его свитер. — Вань, хватит, а? Я поняла все свои ошибки. Я исправлюсь.
— Хорошо…
Обычные его, грубовато-нежные ласки, которые ей нравились, которых она всегда искала, явно или не очень, теперь были не нужны — она слишком помнила тот пьянящий винный поцелуй. Будь он неладен.
Она слегка отстранилась.
— Что ты? — он посмотрел ей в глаза, опять как-то не так посмотрел. Опять — вглубь.
Им надо спать, и — все. Как ни крути, она пережила стресс. Впрочем, они все его пережили. Поэтому все кажется не так, даже Иванов взгляд, и все наперекосяк. Надо спать, а потом, как-нибудь, наладится.
— Вы не голодные, ты и Сережка? Может, вам что-нибудь сообразить перекусить? — предложила она просто так, чтобы что-то сказать. Чтобы отвлечь и его и себя.
— А ты тут что, за хозяйку? — глаза у Ивана неприятно сузились. — При этом придурке?
— Нет, конечно, — ответила она нарочито спокойно, и удивляясь — как это у нее получилось. Внутри как будто закипело что-то, коротко и бурно, и обдало жаром — изнутри. И глаза заблестели ярко — это он заметил сразу.
— Нет, — повторила Регина. — Тут сейчас сосед Мишаня не хозяйстве. И его сестрица Светлана. Она Женина девушка. А ты подумал, я тоже? В смысле, его девушка? Вовсе нет. Я просто знаю, где тут чайник.
— Не сердись, — он улыбнулся, опять не так. — Обойдемся без чайников в два часа ночи.
Иван, кажется, не собирался засыпать. Она хотела прижаться к нему, к его горячему большомутелу, и спать, только спать. С ним лучше, много лучше, чем без него, но — спать. Или еще можно поговорить. А ее увертки не проходят. Вообще. Он не понимал, не обращал никакого внимания, что она — не хочет, и все тут. Раньше — всегда обращал. Теперь — нет.
Не так было все. Он целовал ее, еще и еще — не так. Его руки гладили ее под майкой, сжимали и теребили — тоже не так. Обычно это заводило ее рано или поздно, теперь — нет. Она не могла стать такой, как обычно, и быть со своим родным, любимым и привычным мужем — ради кого? Ради человека, который даже не нравится?
Нет. Она же хочет спать…
На секунду она представила на месте Ивана — Женю. Глаза были закрыты, и все, что угодно, было легко представить. Но Женя на месте Ивана, Женя, который делает все так, как Иван — это еще хуже, это вообще никуда не годится…
Она попыталась вывернуться и соскочить с кровати — он вовремя угадал это ее желание, прижал и не пустил. У Жени, когда тот ее целовал, был другой взгляд, такой мягкий и теплый, и растерянный немного. Глаза Ивана сейчас — рассудочные, и даже злые. Интересно, как он может — с такими глазами?..
За тонкой стенкой — двое мужчин, Женя и Сережка. Сопротивляться и устраивать шум — это нельзя. Она в первую очередь такого не хотела бы. Тогда она решила — пусть. Просто уступить. Пусть делает что хочет. Только без нее. Ее нет.
Вот так, без нее, все закончилось очень быстро.
Может быть, так проявлялся его стресс. А она ведь и не подозревала даже, что Иван способен испытывать этот самый стресс, и реагировать на него вот так. Никогда раньше такого не было.
Это тоже надо будет скорее забыть.
Какое-то время они лежали не шевелясь, минут, наверное, десять. Она даже подумала, что он уснул.
Нет, Иван не спал.
— Извини, — вдруг сказал он. — На меня это как-то … нашло.
— Нашло, — повторила она. — Пришло, ушло, вышло.
— Что? — он дернулся.
— Так. Однокоренные слова. Все хорошо, Вань. Спокойной ночи.
Она действительно почувствовала себя лучше, после того как он сказал это “извини”.
— Ринка, — он обнял ее. — Все наладится, вот увидишь.
— Угу. Конечно, — она повернулась на другой бок, удобно пристроила голову ему на плечо.
Вот теперь нормально. Теперь, пожалуй, можно жить дальше.
— Зато я теперь уверен, что с ним ты не спала…
— Что?! — она не сразу поняла.
Точнее, не была уверена, что поняла правильно.
Приподнявшись на локте, она посмотрела на Ивана. Нет, похоже, все так — он сказал именно то, что она услышала. Да что было не понять, если все так отчетливо и конкретно?
— Точно знаешь? Тебе надо было убедиться? Слушай, а ты точно уверен? Может, плохо убедился?
Он поморщился.
— Перестань, Ринка. Да, мне надо было знать точно.
— А если бы … не убедился?
— Тогда бы я … знал. Вот и все. И больше не спрашивай — я не знаю, что было бы дальше. И знать не хочу.
— Так… — она села на кровати, продолжая смотреть на него.
Иван негромко сказал:
— Я, наверное, могу простить тебе все. Только дурака из меня не пытайся делать, никогда.
— Да, помню, ты говорил. Все остальное можно.
— Точно.
— Я думала, тут один идиот — Женя Хижанский.
Он улыбнулся неожиданно легко и весело. Ему понравилось, что она так высказалась о Жене?
— Он не идиот. И я, по-моему, тоже. Хотя допускаю, что со стороны виднее.
— Мы с ним тут о доверии толковали, я все обижалась, что он мне не доверяет.
— Рин, доверие — это чувство. Оно либо есть, либо его нет. С тобой что-то случилось, и я, действительно, тебе не верю, даже если и хотел бы. Извини. Ты можешь объяснить мне, что произошло, так, чтобы я понял? Что, вообще, случилось, Ринка?
— Ничего. Абсолютно ничего не случилось.
Было тошно.
Она слезла с кровати, завернулась в простыню и вышла, вернулось через полминуты с бутылкой и своим стаканом. Осторожно наполнила стакан чуть больше, чем до половины. Муж молча наблюдал.
— Если я это выпью, я, наверное, сразу усну, — объяснила ему Регина. — А ты хочешь? Знаешь, очень вкусно.
Он покачал головой.
— Если мне кто-нибудь понравится, я тебе сразу скажу. Первому. А ты мне это простишь. Договорились?
— Спасибо, — он усмехнулся.
— Можешь не прощать. Мне тогда будет все равно, наверное.
На это он усмехаться не стал. Глянул, и отвел глаза.
— Ты не то говоришь.
— Почему — не то? Скажи, а ты мне изменял когда-нибудь?
— Нет.
Он правду сказал, что самое интересное. Ника? Это было — вообще ничего.
Регина забралась под одеяло, отвернувшись от мужа, и постаравшись не дотрагиваться до него. Он тоже ее больше не трогал.
Кстати, она даже не вспомнила про Лару. Не разу. Как будто ее и не было.
Утро оказалось ярким. Голубое небо и много солнца. Регина только открыла глаза, и сразу увидела небо и солнце. Стекло на окне почему-то прозрачное, незамерзшее, за ним еще дерево видно с припорошенными снегом ветками, это кроме неба и солнца. Рядом — никого. И очень хорошо. Она прислушалась. Во всем доме, похоже — тоже никого. И ладно. Она сладко, так, что косточки хрустнули, потянулась под одеялом. Вставать не стала, полежала немного, чтобы проснуться окончательно и собраться с мыслями. Все быстро вспомнилось — вчерашний день, их бредовые беседы с Женей, потом — Иван. Злости, как ни странно, не было. Ночью была, еще какая. Тогда казалось — никогда он не делал ей так больно. И забыть это — как? Нет, она не забудет.
Утром все казалось как-то проще. И еще, теперь она подумала о нем, об Иване. Ему тоже было плохо. Он ей не доверял. И был прав, что не доверял. А она — была права? Могла она быть с ним честной эти, последние дни, когда появилась Лара? Нет же, не могла. Значит, никто не виноват?
Он мог доверять ей, несмотря ни на что, да?
Безусловно, мог. Но не обязан. Как он сказал? “Доверие — это чувство. Оно либо есть, либо его нет”. Не всегда от человека зависит, есть ли у него какое-то чувство. Теперь было больно от другого — прежнего мужа больше нет. Тот, который есть сейчас, может думать и делать вещи, для прежнего Ивана невозможные. И виновата в этом, наверное, она, как ни оправдывайся.
Волна раскаяния, боли за того, прежнего Ивана подступила к ее горлу, и…
Нет, вот этого не надо. Только раскиснуть не хватало.
Она тоже изменилась, между прочим. Это — хорошо или плохо? Ей-то казалось, что, скорее, хорошо.
— Знаешь, подруга, любой человек — это много, много больше, чем то, что ты о нем знаешь и думаешь, — сказала вдруг Лара. — А вообще, доброе утро.
— Привет, — отозвалась Регина. — Что ты мне сейчас сказала? Я имею в виду — зачем?
— Просто так. А что, не надо было?
Громко хлопнула входная дверь, и шаги раздались — слишком быстрые, легкие, свершено не мужские. Кто-то спокойно, уверенно прошел по кухне, дверь в маленькую спаленку со скрипом растворилась, Регина поспешно приподнялась на локте, натянув повыше одеяло…
Света. Света-Дюймовочка. Она остановилась, застыла у входа в комнатку. Глаза — сначала непонимающие, через пару секунд — потрясенные, в пол-лица.
Регина перевела дух, улыбнулась. Она-то особенно не удивилась. Должна была когда-нибудь здесь появиться Света-Дюймовочка, все правильно.