— Ей ты сказал — пока машину не купишь!
— И машину. Повторяю — тебе какое дело?
— Это значит — она тебе не нужна! Раз тебе сначала нужны квартира с машиной!
— Еще раз спрашиваю — тебе какое дело?!
Женя осмелел настолько, что подошел и сел на соседний стул.
— Может, вы во дворе поговорите? — предложил Иван. — А мы пока покушаем.
— Да погоди ты, — махнул рукой Веснин. — Не надо их во двор. Пусть лучше здесь договариваются, а то мало ли что. Продолжайте, дети мои!
“Дети” переглянулись и замолчали.
Гена с некоторым сомнением взял бутерброд, который подвинула ему Регина, откусил от него пару раз, и запил чаем. И сказал со знанием дела:
— Дело в том, что все бабы дуры. Любую взять — полная клиника. Если бы не это, жить было бы проще.
— Не обязательно, — возразила Регина. — Может, наоборот, было бы только сложнее.
— К вам, мэм, это не относится, разумеется, — запоздало поправился Гена. — Вы исключение.
— Да ладно. Дура я, или исключение, на твое мнение об этом мне совершенно наплевать.
Гена продолжал растекаться мыслью:
— Я просто хочу сказать — он же ей объяснил, кто он есть. Любая умная давно послала бы его подальше. А я-то ведь как раскис, из меня можно бы любые веревки вить. Для нее на все готов. А она решила изобразить, как это, подружку агента 007. Или нет, какой из тебя агент. Она решила спасти несчастного героя, за которым охотится страшная и загадочная мафия. Слышь, друг, я так и не понял, от кого ты тут прячешься? Кто на тебя наехал-то? Растолкуй она мне все раньше, я бы выяснил. Дружки кое-какие остались, есть, с кем поговорить. Знаешь, когда я это узнал? Только вчера. На твое счастье. И я ей сразу сказал — милая, что-то это на какую-то хрень похоже, и мафия твоя, и прочее. Пардон, мэм, — он легонько наклонил голову в сторону Регины.
— Ничего, — отозвался Веснин. — Хрень она и есть хрень. А сало — оно и в Африке сало!
Услышав про дружков, он широко улыбнулся, и продолжал сидеть и улыбаться.
— А все просто, — Гена зло блеснул глазами. — Интересно-то как, да? Сидишь тут, прячешься. Героя корчишь. Девочка за тобой трепетно ухаживает. Регулярно. Романтика. Хоть кино снимай. А главное — обоим нравится. И ты доволен. И девочка довольна. Она — даже больше. Она думает — все, попался, голубчик, теперь-то никуда не денешься, теперь ты ее оценишь, дуру такую!
Женя дернулся, словно собирался ударить Гену, но сдержался. Гена усмехнувшись, продолжал:
— А я рядышком — тоже как дурак. Для массовости. Только из меня дурака не сделаешь! Безнаказанно, во всяком случае!
Ах, какие слова знакомые! “Не делай из меня дурака, все остальное можно!”
Женя опять дернулся, уже менее отчетливо.
— Я повторяю, я о тебе не знал, и знать не хочу. Век бы тебя не видел.
Веснин встал, достал откуда-то бутылку, а из шкафчика — мутные граненые стаканы. Регина вспомнила, что осенью, когда убирали на зиму дом, все до одного стаканы были отмыты до голубоватой прозрачности…
— Ванька, тебе налить?
— Нет, я машину поведу.
— Да хочешь, я поведу.
— Я сам.
Веснин налил в два стакана, и подвинул их Жене с Геной.
— Хряпните, друзья. Так вам проще будет договориться.
— Зря ты водку достал, — заметил Иван.
— Ничего. Мы будем контролировать процесс.
Гена, не глядя, глотнул из поданного стакана, и снова окрысился на Женю.
— То есть, она виноватая, а ты у нас весь такой хороший. Козел! Она же беременна. Наигралась в кино, идиотка! Хорошо, хоть ты и в самом деле не… — он покосился на Регину. — А то я бы тебя точно пришиб бы.
— Нет. От меня — вряд ли. Впрочем, я понимаю, что стопроцентной вероятности быть не может…
Регина не удержалось, хихикнула. Вот-вот, самое время — про теорию вероятности.
— Где же там Света? — напомнила Регина. — Найдите ее, кто-нибудь, с ней все в прядке? А рассказать друг другу, кто есть кто, вы и потом успеете.
— Да в порядке она, ничего, — буркнул Гена. — Домой побежала. Я проконтролировал.
— Какой молодец, — похвалил Веснин.
Гена опять было шевельнул ноздрями, уже в сторону Веснина, но того эти номера не трогали вовсе. Он теперь не улыбался, но, все равно, был совершенно спокоен и даже весел.
— Ничего, Ринка, — сказал он. — Я за девушкой еще Мишаню отправил. Он присмотрит.
— Понимаешь, в чем проблема? — опять завел Гена. — Может, конечно, такая твоя карма, но меня это не устраивает, понял? Ты, шнобель недоделанный, уводишь на раз-два моих женщин. Одна — это случайность, но две — уже закономерность, и я этого не потерплю. Если это случится в третий раз, я, сам догадайся, что с тобой сделаю? Поэтому ты должен жениться и сидеть тихо. Понял? И мне дорожку больше не переходить. Ясно?
— Даже так? А ты сам женись.
— А как? Как жениться, если ты, козел, мне все время на дороге попадаешься?!
— Если ты еще раз скажешь, что я козел…
Ничего интересного. Регина набросила куртку и вышла на крыльцо. Там, под крышей, было сумеречно, зато дальше все блестело и сверкало. И тихо было. И пусто. Все пусто, в голове тоже. И спокойно. И хорошо. Вот, как ни странно — именно спокойно и хорошо. Она, кажется, долго так стояла, и еще постояла бы, но стукнула дверь, и рядом появился Иван. Она его так узнала, не оглядываясь, по шагам, или по запаху, может быть — по чему-то слабо уловимому она всегда узнавала мужа, и не нужно было для этого оглядываться.
Он спросил:
— Ты чего тут?
— Так, — ответила она. — Воздухом дышу.
— Это правильно, — она услышала его улыбку, для этого тоже не нужно было оглядываться. — Тут куда лучше воздух.
Она тоже улыбнулась, не ему, а просто так.
Спокойно и хорошо.
— Что я должен сделать, чтобы ты на меня не дулась?
— Ничего не нужно делать.
Повисла пауза, довольно долгая, пока Регина не нарушила ее, наконец.
— Вань, неужели ты ревнивый?
— Конечно. Ты ничего глупее не могла спросить?
— Почему же я раньше этого не замечала, а?
— Потому что ты на редкость тупая женщина, не вообще, а так, кое в чем. Понятно?
— Нет.
— Ну и ладно. Еще объясню, слушай. Ринка, раньше я всегда знал, что ты моя. Вот знал, и все, понимаешь? А последнее время этого не было. Последнее время чепуха какая-то началась. Ты временами была чудо как хороша, прямо скажем, но не моя.
Он все правильно сказал.
— Да, ты прав, — признала она, и тут же ощутила тревожное покалывание в членах — напряжение, исходящее от Ивана, от его сначала недоумения, потом растерянности, от ярости, может быть.
Регина оглянулась, чтобы убедиться. Да, все тут — и недоумение, и растерянность, а еще капельку подождать — и ярость тоже будет. И еще что-то.
Она не заволновалась и не поторопилась объяснять, с удовольствием рассматривала страдающее лицо мужа. Ее слова его ударили. Больно. А сама она сразу почувствовала себя лучше. Мелкая женская месть. Сегодня ночью ей тоже было больно.
Да. И ему тоже, наверное. Сегодня ночью. Что же она сейчас делает, а?
Она быстро сказала, взяв его за руку:
— Нет, ты не понял. Другой мужчина тут ни при чем. Мне, кроме тебя, никто не нужен.
На его лице — опять недоумение, и — облегчение, облегчение видно явно. Он неловко улыбнулся:
— А что — при чем?
Она помедлила — как ответить?
— Вань, у тебя ведь есть на памяти что-то такое, о чем ты не расскажешь мне ни при каких обстоятельствах?
На мгновение Иван замер, и в его широко раскрытых глазах Регина увидела изумление. Не сразу, но он кивнул.
— Допустим, есть. Но это не имеет отношение к нам с тобой. Что ты сейчас имела в виду?
— Абсолютно ничего. Просто то, что я тебе не расскажу, тоже не имеет отношения к нам с тобой. А что, по-твоему, я имела в виду?
— Хорошо. Допустим. Я тебя понял.
Он притянул ее к себе, обнял.
— Но мне это не нравится. Я думал, ты мне доверяешь.
— Извини. Ничего не поделаешь.
— Ринка, ты сказала сейчас, что тебе, кроме меня, никто не нужен. Ты ведь так и сказала, точно?
Его куртка была не застегнута, и под ее щекой оказался шершавый свитер. Они кивнула, уткнувшись носом в это свитер.
— Мне тоже только ты нужна, Ринка. И ты мне очень нужна. Не пугай меня больше.
— Очень надо, — буркнула она в его свитер, и потерлась щекой. Теперь стало совсем хорошо. Можно и повредничать.
— Я, знаешь, не думала, что ты пугливый. Я, кстати, думала, это ты тупой, к тому же в упор меня не видишь…
— Что-о? Что ты думала? Повтори, пожалуйста?
— Ничего. Я пошутила.
— То-то.
— Ты спрашивал, что тебе сделать? Сказать?
— Ага?
— Скажи мне еще раз, что ты меня любишь. Только так и скажи — что любишь…
— Понятно. Слушай. Ринка, я люблю тебя. Я тебя очень люблю.
Она шмыгнула носом и мечтательно закрыла глаза.
— Я тебя очень люблю, — повторил Иван, запустив пальцы в ее волосы — привычным движением, как делал миллион раз. — Я правильно сказал?
— Да. Просто великолепно.
Он коротко рассмеялся.
— Ринка. Все же вы, женщины, странные какие-то. Ну, что такого значат эти три слова? Это на первых порах, когда надо объяснить, что к чему, они годятся, я понимаю. А мы с тобой? Мы же с тобой так давно вместе, и вся моя жизнь — это то, что я люблю тебя. Я же живу только для тебя. Ну, для вас… — поправился он. — Для тебя и Сережки, но все равно, это и значит — потому что я люблю тебя… — он сбился, помолчал, улыбнулся.
— Разве это непонятно? Или неважно? Почему эти три слова для тебя так важны? Это, что, формула такая? Заклинание?
— Вань! — Регина подняла голову, чтобы посмотреть на него. — Ты что такое говоришь?
— А что я не так сказал?
Она улыбнулась, опять пристроила голову на прежне место.
— Значит, я глупая. Все, как положено. Вань, мне просто это заклинание очень приятно слышать. Так приятно, ты просто не представляешь. Ты пользуйся им иногда, хорошо?
— Заметано. Я запишу себе, чтобы не забыть. Будильник поставлю в телефоне, чтобы звонил и напоминал, что тебе надо сказат