Еще тесть добавил, правда:
— Жаль, конечно, что вы нормально жениться не хотите. Свадьба — это запоминается. И в платье этом с кружавчиками каждой девочке хочется пощеголять, хоть разок-то в жизни. По мне, так женитесь, как хотите, главное, чтобы жили дружно и детей вырастили. Но женщины — они какие? Они важное, бывает, в упор не видят, а из-за какой-нибудь ерунды они могут годами вздыхать, сокрушаться и слезы лить. И ничего с этим не поделаешь — природа у них такая. Может, и правда, стоит вам подождать маленько, да и устроить это дело … по-людски как-нибудь? Мать подключим, она поможет?
Нет уж, ни за что Иван не хотел ждать, ни маленько, ни сколько. Он хотел, чтобы они с Ринкой просыпались по утрам на одной подушке, и до этого осталось каких-нибудь четыре дня. А про ее природу, и про то, что она из-за ерунды, вроде платья с кружавчиками, будет сокрушаться — это же чепуха. Он не поверил. Не станет его любимая из-за этого сокрушаться!
— Смотри, парень, — сказал тесть на прощанье, — обидишь мою Ришку — не сносить тебе головы. Не обижайся, но я еще постараюсь про тебя узнать, что ты мне решил не говорить. У меня и на заводе твоем кое-кто есть, и вообще, подниму старые связи, понял?
Иван не обиделся. Он сказал:
— Узнавайте. Да я и сам… того, кто ее обидит…
Ему нечего было стесняться.
Он правильно сделал, что сходил тогда к тестю. Они как будто заключили свой маленький мужской пакт, и с тех пор всегда с полуслова понимали друг друга. Если сначала у Ивана к Гордиенко только симпатия была, из-за того мимолетного разговора у проходной, то теперь он его зауважал. Они поговорили, договорились, он ему поверил, и не сказал никому ничего, как Иван просил. То, как он с ним разговаривал — это внушало уважение. А если предупредил, что проверять станет, так это нормально, почему же нет, если имеет возможность? Раз дело касается дочки, и ситуация такая, нерядовая, скажем, никакие предосторожности нелишние. Вот если представить, что есть у Ивана дочка, и пришел к нему незнакомый детина и заявил, что он его будущий зять, свадьба через четыре дня, но вы можете не беспокоиться, и вообще, папаша, ваше дело уже сторона, это я так, предупредить пришел, в смысле, из вежливости? Он даже не брался вообразить свою реакцию в этом случае. Так что тестю он очень благодарен. И уважает его и за это тоже.
Нет у него дочки, и хорошо, наверное! С парнями в этом смысле проще. Да с ними во всех смыслах проще! Жаль только, что он у них один, этот парень, а не двое-трое. А может, наоборот, еще как интересно было бы, родись у них и дочка тоже…
Регина сама позвонила в Германию Виталику, потому что не могла ждать, просто не находила себе места. Она спросила про Лару, он ответил — все по старому. То же состояние, что и неделю назад. Но выключать приборы пока не будут. Кажется, никто не верит, что Лара выживет. Муж? Муж надеется. И он, Виталик тоже надеется, конечно. Всегда хочется верить в чудо, хотя большинство верят в то, что чудес не бывает. Он спросил — как дела у нее? Он это так спросил, что было ясно — он совсем не ее дела имеет в виду. А что? Он спрашивал, не снилось ли ей еще чего-нибудь? Нет, совсем ничего. Лара ушла.
По правде говоря, Регина была удивлена и разочарована. Ведь Лара уже ушла — здесь. Значит, она должна вернуться — там. В то, что она ушла без возврата, Регина не могла поверить.
Изменения начались через неделю. Электроника, сторожившая жизнь Лары, тут же зафиксировала это. Еще один день — и сомнений не осталось. Теперь все ждали, когда она очнется. Виталик сдержал слово, он позвонил и сообщил Регине. Он опять спросил, теперь прямо — она ничего не знает? Как там Лара? Регине нечем было его порадовать.
Она теперь жила … нормально. Сама по себе. Это было здорово. Быть только собой — оказывается, ничего нет лучше. С другой стороны, Лары ей как-то стало не хватать. Лариных умений и знаний, тех, которыми она привыкла пользоваться, почти этого не замечая. Так быстро привыкла! Теперь следовало учиться самой, и это еще ничего, но как учиться, если все уверены, что ты это и так знаешь?
Еще ей не хватало собственно Лары, ее голоса рядом, ее поддержки, ненавязчивой или даже навязчивой. Регина переживала за нее, как за близкого человека. Когда еще через два дня Лара вышла, наконец, из комы, Виталик опять позвонил, чтобы сообщить. Регина обрадовалась. Она давно так не радовалась. Как будто какая-то ее часть, ее собственная, могла погибнуть, но выжила.
Виталик сказал еще:
— Ринка, ты представляешь? Она жива! Она теперь окончательно жива! Сделано! Почему, скажи, эти олухи решили, что она не выживет? Ринка, ты молодец, спасибо тебе!
— Я тут при чем?
— Как будто не знаешь. После разговора с тобой я поверил, что она будет жить! А ведь тоже совсем не верил!
Смущаясь, Регина решилась попросить:
— Виталик, пожалуйста, спроси про меня, а? Нет, не сейчас, конечно, попозже, когда она совсем… Ну, когда ей станет лучше, спроси ее просто, она помнит меня, помнит, как мы с ней … разговаривали? Ладно, Виталик?
— Ладно, я спрошу. Конечно, спрошу. А сама не хочешь спросить?
Регина вдруг испугалась.
— Может быть, она не помнит. Скорее всего, не помнит. Нет, лучше не спрашивай!
— Да что ты волнуешься, конечно, я спрошу. Обязательно. Мне самому интересно.
Почему-то к Регине пришла уверенность, что Лара не помнит. Это правильно. Почему правильно? Лара вернулась из почти смерти в жизнь, и теперь будет жить сначала, заново. На этот раз Лара ушла отсюда налегке, и всем от этого только лучше, ей самой — в первую очередь. И не надо ей, придя в себя, все помнить. Этот груз достался одной Регине, ей с ним и справляться. Ларе и так сложно. А Регине…
А Регине, в общем, даже полезно. Пройдет еще немного времени, и вся эта история для нее тоже будет казаться не реальностью, а чем-то другим. Может быть, сном. Она уже казалась бы сном, если бы не вещественные доказательства. Чемодан, который она засунула в угол кладовки — он реален, как ни крути. Телефон, который починили в мастерской, осталась только большая царапина на крышке. Теперь это опять ее телефон. Только “симку” она купила другую, свою. Ее новые вещи, хотя какое это доказательство — новые вещи? Ее новый облик, к которому все поразительно быстро привыкли, а она привыкла к нему, и уже не могла быть прежней. Правда, краситься после ухода Лары она стала все же иначе — другая рука, и оттенки она подобрала другие, Ларины разонравились, но отношение к своему отражению у нее осталось таким же, как при Ларе. И ботинки на высоком каблуке, купленные Ларой, вдруг оказались неудобными, Регина перестала их носить, засунула в самый угол шкафчика. А курсы английского? Она нашла эти курсы, едва вышла на работу. Разве она пошла бы на курсы английского, если бы не Лара? Вопрос — зачем ей английский? Ну, пока просто так. Что потом — конечно, видно будет…
Вероника после отъезда мужа целую неделю жила у родителей, мама иногда звонила по вечерам, вздыхала, рассказывала — Ника, если не готовит на кухне, лежит на диване и смотрит телевизор, все подряд. У нее больной вид и круги под глазами. Еще мама задавала какие-то ненужные вопросы, кружа вокруг да около. Поначалу Регина боялась, что она опять наберется духу и начнет говорить про отношения Регины и Виталика, но нет. Мама шепотом, видимо, прикрывая трубку рукой, сообщила, что Ника собирается разводиться. Теперь, когда Регина знала про Анжелу, она не удивилась. Впрочем, знала ли про Анжелу Вероника? Да это и не важно. Она что-то чувствовала, догадывалась. Но — разводиться с Виталиком? Регина, несмотря ни на что, не могла плохо относиться к Виталику. Пожалуй, в глубине души ей все же не хотелось бы, чтобы Виталик и Вероника развелись…
Он, Виталик, так любил Веронику, раньше, когда женился на восемнадцатилетней девочке. Все было бы иначе, захоти она этого. Может, и теперь не поздно? Конечно, всего уже не склеишь, и не изменишь, и не вернешь, но многое — можно.
— Ты хочешь, чтобы я с ней поговорила? — спросила Регина маму.
— Нет, что ты, — та даже испугалась. — Она и так переживает. Не говори ей, что я тебе сказала!
— Хорошо, — пожала плечами Регина.
Конечно, а чего она ожидала? Ника ведь переживает!
— Посоветуй ей все же не спешить, — сказала она маме. — И еще на работу устроиться, хотя бы временно. Мне кажется, ей это поможет. Она встряхнется, люди новые вокруг, да и вообще…
Не нужно спешить. Если уж уходить, то надо хотя бы знать, куда. А куда уйти никогда не работавшей женщине, практически без профессии, и без образования, кстати — какие-то дипломы и удостоверения у нее есть, но это не образование! Зато запросов у нее всегда было — море. Как ей уйти?
И неясно, знает ли про все это Виталик, который сейчас в Бонне? Наверняка не знает. И не до того ему сейчас, так неужели Ника не может успокоиться и подождать? Чего ей неймется?
Виталик позвонил из Германии еще раз.
— Я спросил Лариску о тебе, — сообщил он. — Она не помнит тебя, Рин. Сказала, что вы не знакомы.
— Хорошо, — отозвалась Регина, — я так и думала. Спасибо тебе. Как она?
— Ну, лучше. Намного лучше. У нее, знаешь, еще много проблем. Но самое страшное позади.
— Передавай ей привет, — сказала Регина. — Пусть быстрее выздоравливает.
— Спасибо, я передам!
Вот. На этом — точно все…
Это было еще далеко не все, но продолжения пришлось ждать почти три месяца. Собственно, Регина ничего и не ждала, просто через три месяца, услышав телефонный звонок, она сдернула трубку и бездумно бросила в нее:
— Алле…
— Привет! — сказала трубка незнакомым, с хрипотцой, голосом.
— Вы, наверное, ошиблись номером, — объяснила Регина вежливо.
— Ну, уж нет, — в трубке раздался смех. — Привет, подруга!
Вот теперь Регина узнала. Голос звучал не совсем так, как она слышала его тогда. Оно и понятно, тогда он был внутри нее, теперь — извне. Теперь она просто слышала голос, к тому же и телефон, наверное, его исказил.