На шум оборачивается Николай Васильевич, сидящий за отдельным верстаком. Не сходя с места, молча смотрит он на расходившуюся молодежь своим особенным взглядом поверх пенсне. И девушки конфузливо умолкают.
В цехе постепенно все узнали, какую жизнь прожил старый мастер и что он сделал для дела, которым они сейчас занимаются. Когда Николай Васильевич показывал ученикам, как надо работать, и, положив чуть согнутые пальцы на ребро плитки, начинал легко и плавно водить ею по чугунной глади притира, очарованная минута наступала в цехе. Затаив дыхание, следили пареньки и девушки за каждым движением мягкой, бледной руки, творящей чудеса. Под ее ласковым прикосновением невидимо, неслышно слетали с нежной поверхности плитки ничтожные пылинки металла - микроны и дольки микронов.
Начальник цеха Леонид Николаевич вводил науку в производство плиток - и разные составы смазок, и способы подготовки чугунной поверхности притиров, и проверку плиток методом преломления световой волны… Но что касается руки, которая ведет всю «игру», здесь по-прежнему властвовала еще неуловимая стихия. Чутье, талант… И здесь всегда подстерегает что-нибудь неожиданное.
Пришла с другими из «дворового цеха» и бывшая каменщица Катя Михайлова. Худенькая, с длинными, тонкими руками и с серьезным не по возрасту лицом. Еще на стройке она отличалась своей положительностью, была бригадиром. И здесь, в цехе эталонов, за верстаком, ее сразу можно было отметить: вся - внимание, старательная. В движениях ее рук какая-то многообещающая собранность. Словом, все качества доводчицы.
Так и оказалось. Катя медленно, но твердо усваивала первые премудрости доводки плиток. Она усердно терла и терла… Ее длинные пальцы приобрели уже такую чуткость, что могли уверенно снимать микроны. Даже первые проблески зеркала стали появляться у нее на плитках.
Катя в этом искусстве подошла наконец к той границе, когда рука должна снимать последние десятые, сотые микрона, а на поверхности плитки начинает играть идеальное зеркало. Это ступень окончательной доводки.
И вот тут, у самой решающей границы, с Катей что-то случалось. Ее рука словно теряла вдруг приобретенную чувствительность и водила «вслепую». Снимет чуть лишнее, какую-то ничтожную дольку - и плитка уже испорчена.
- Легче, легче пружинь, - советовал ей Николай Васильевич.
Катя бралась за новую плитку, пробовала еще и еще раз. Но как только подступала к той же окончательной ступени, так опять срыв где-то на последних движениях. Окончательная доводка стала перед ней завороженным порогом. Катя уже чувствовала: стоит ей приблизиться к этому порогу, как она сама не своя. Рука дрожит, холодеет.
В такие минуты Катя вдруг останавливалась и, опустив низко голову, глотала, шмыгая носом, горькую слезу.
Она ходила советоваться к Демидову, который заведовал в цехе кадрами. Как быть?
- Это психология, - говорил Михаил Пахомович. -
Психология тебя подводит. Доводчик должен справляться и с ней.
Катя возвращалась на место и, сжав губы, с отчаянной решимостью на лице принималась одолевать собственную психологию. И снова терла, терла…
Цех боролся с трудностями, боролся за новое производство, за свое существование.
Леонида Николаевича часто спрашивали в дирекции:
- Ну как, налаживается?
- Пока еще трудно сказать, - осторожно отвечал Кушников.
Цех все еще не давал никакой продукции. И нелегко было понять, существует ли действительно такой участок производства или это одна видимость?
Причуды и капризы
В цех пришло солидное пополнение - первая группа выпускников специальной школы фабзавуча. Это были уже люди с повадками настоящих работников, с пониманием значения собственной профессии, хотя каждому из них не стукнуло еще и полных семнадцати.
- Фамилия? - спрашивал Михаил Пахомович.
- Дунец. Виктор Дунец, - бойко отрапортовал быстроглазый мальчуган, явно не знающий, куда девать свои длинные, беспокойные руки.
- Специальность?
- Слесарь-лекальщик, - ответил он с достоинством.
- Фамилия?
- Алексей Ватутин.
- Специальность?
- Слесарь-лекальщик.
И так каждый произносил значительно: «слесарь-лекальщик». Это значит - их учили самым тонким приемам работы по металлу, обращению с точными инструментами. Специалисты! Они и посматривали на остальную молодежь из «дворового цеха» несколько свысока.
Но едва им пришлось сесть за общий верстак, как настроение их резко изменилось. Правда, они знали кое-что из лекального дела, им не надо было объяснять многие азбучные истины. Но плитки… Плитки привели их в смущение. Никто и понятия еще не имел ни в какой школе о том, что увидели они тут, в цехе нового завода.
- Товарищи лекальщики! - обратился к новичкам Михаил Пахомович, тая в усах усмешку. - Вам предоставляется возможность пополнить у нас свое образование, немного подучиться…
Выпускники переглянулись: ну и попали! Столько они уже учились, мечтали, что вот сейчас они придут, возьмутся за работу, будут двигать производство, как им говорили. А тут, оказывается, опять грызи гранит науки!
- Сколько же нам еще? - деловито справился Виктор Дунец.
- Кто как сумеет, - обнадежил Пахомыч. - У нас определенного курса нет.
И вот они сидят вместе с другими, «необразованными», и вместе с ними стараются так же водить рукой туда и обратно, туда и обратно, повторяя те бесконечные осторожные движения, какими так легко, казалось бы, владеют Николай Васильевич или Дмитрий Семенов. Час за часом тереть и тереть. День за днем тереть и тереть. И все время убеждаться, что ничего не умеешь делать и делаешь даже хуже, чем эти «необразованные». Нелегкое испытание для профессиональной гордости новоиспеченных лекальщиков.
Плитки вдруг обнаруживали странные причуды. Виктор Дунец и Алексей Ватутин сидели рядом. У них были одинаковые притиры, оба пользовались одинаковыми приемами движения рукой. Но у одного на поверхности плиток часто получались почему-то горбинки, у другого же, напротив, - плитки выходили с впадиной.
Они сами не замечали, как это получалось, но световая волна на оптических поверочных стеклах тотчас ловила искривление.
Но почему же все-таки у одного горбинки, а у другого впадины? Леонид Николаевич учинил по этому поводу целый научный розыск. Решительно все на рабочих местах Дунца и Ватутина подверглось доскональному исследованию: притиры, смазка, приемы движения, даже поза каждого за верстаком… Но ничего не давало хоть какого-нибудь намека. Решили, наконец, обследовать руки.
И что же оказалось? У одного руки были всегда разгорячены, у другого, напротив, холодные, как ледышки. Вообще, явление довольно обычное: люди все разные, и руки у них разные - у кого холодней, у кого горячей. Что ж тут такого? Но для доводки плиток это имело, оказывается, значение. Температура пальцев влияла на равномерное снятие микронных частиц. Если плитка чересчур разогрета, ее поверхность выходит горбом. А у холодной плитки легко появляются впадины.
- Черная магия! - удивлялся Дунец, вертя перед собой свои худые руки, будто впервые их увидел. - Ну и работка!
Или - что такое? До обеда получалось как будто ничего, довольно сносно. Но сходят ребята в столовую - и все расклеивается. Путаница в размерах, ошибки на целые микроны.
Опять расследование, и опять вывод: температурное влияние. Человек поел и разогрелся. А плитки тотчас это чувствуют. Более теплая рука, более теплое дыхание, более теплое излучение от тела. И столь незначащий как будто разогрев уже мешает правильной доводке. Кто думает о том, что вот сейчас, с обедом, он поглотил столько-то единиц тепла - калорий? Но плитки заставили в цехе задуматься и об этом.
А Семенову все эти происшествия опять назойливо напоминали: «Смотри, вот еще доказательство. Рука человека, живая, теплая рука, совсем уж не такой подходящий инструмент, чтобы двигать ею плитки по притиру. Вернее, совсем неподходящий».
Он мрачнел, пытался отогнать непрошенные мысли. С изобретением все покончено. Да и кому сейчас до этого? Цех едва дышал под тяжестью трудностей и неудач.
Неизвестно, каких еще капризов можно было ожидать от сложного, своенравного процесса. Капризы и невзгоды обрушивались вдруг.
Народу в цехе прибавилось, стало тесно в длинном, узком помещении под стеклянной крышей. Цех перебрался в новый корпус. Просторные, светлые комнаты, большие окна на две стороны - что, казалось бы, лучше? И действительно, поначалу все были очень довольны.
Но вдруг наступила жара. Солнце, целый день глядевшее в эти широкие, открытые окна, вливало в комнаты потоки знойных лучей. Окна выходили на юг и частью на восток, и никто этому раньше не придавал особого значения. А теперь вдруг оказалось, что производство плиток зависит и от того, куда выходят окна.
20 градусов - вот тот уровень, при котором размеры плиток и показания приборов считаются правильными. Но температура в цехе угрожающе поднималась: 26… 27… 29… Плюс двадцать девять градусов! Леонид Николаевич с немым отчаянием смотрел, как ползет в термометре вверх ртутный столбик. 30!..
Старший контролер цеха Ольга Николаевна, раскрасневшаяся от жары и гнева, подняла из-за столиков своих девушек, и они вспугнутой стайкой, в белоснежных халатах, с коробочками плиток и приборами в руках, метались по этажам заводского корпуса в поисках хоть какого-нибудь более прохладного местечка. Только укрывшись в подвале, смогли они произвести нужные измерения.
А молодые доводчики, оставшиеся за верстаками, не знали, что делать: бросить ли работу или продолжать доводку на авось? Расширение металла от жары сбивало все тонкие расчеты. Ну что за проклятая работа!
Леонид Николаевич объявил по цеху аварийное положение. Все были призваны на борьбу с жарой, против солнца. Окна были плотно закрыты. На них стали навешивать белые полотнища. Но это мало помогало. Принялись опрыскивать полотнища водой, а затем - пол и стены, чтобы хоть как-нибудь охладить атмосферу. Но пришли люди из заводской лаборатории, принесли приборы, определяющие влажность воздуха, стали рассматривать плитки под лупой… И сказали, что опрыскивать все вокруг рабочих мест нельзя: от чрезмерной влажности на нежной поверхности плиток появляются крапин