Атака на Сталина захлебнулась в немалой степени потому, что ее не поддержали «регионалы». У них было множество претензий к Иосифу Виссарионовичу, но свергать они его, без крайней нужды, не хотели. Во-первых, это было бы сделать очень непросто, а во-вторых, они не оставляли надежды использовать сверхпопулярность «вождя народов» для своих безобразий. К тому же был очень большой риск вызвать широкомасштабные народные волнения.
«Как отнесется народ, те самые „массы“, к такому шагу? — задает ретроспективный вопрос Е. А. Прудникова. — Вдруг увидят в нем государственный переворот? Они не могли не помнить, как за двадцать лет до того страна попросту смела не то что какую-то там власть, а целые социальные слои, всю верхушку общества, куда более сильную, опиравшуюся на армию и полицию. А на кого могли опереться эти, если „от Кронштадта до Владивостока“ пойдет крик: „Царя-батюшку убили!“ Можно не сомневаться, злости у людей на „кровью умытых“ накопилось столько за все, что они творили… кое-кого могли бы и до стенки не довести, голыми руками разорвать. Конечно, можно попытаться перестрелять уже не один процент населения, а десять процентов, двадцать. Л вдруг все равно не выйдет? Тем более что вот-вот начнется война, и в случае поражения висеть всем коммунистам на соседних фонарях» («Хрущёв. Творцы террора»).
Исходя из всего этого, регионалы решили и на этот раз поддержать Сталина. Но за данную поддержку они потребовали предоставить им больше полномочий в плане проведения репрессивной политики. Аргумент у них был железный — как же, ведь кругом столько врагов! Следовательно, и борьбу с ними нужно вести жесточайшую.
Региональные лидеры воспользовались атакой недобитых заговорщиков для того, чтобы еще больше раскрутить маховик террора. Критики НКВД дали повод для «усиления бдительности». 28 июня по предложению Эйхе в Западной Сибири была создана самая первая карающая «тройка», состоявшая из первого секретаря, прокурора области и начальника местного управления НКВД. Показательно, что в этот день Сталин долго общался с регионалами, которые по очереди посещали его кабинет. С одним только Варейкисом вождь беседовал два часа. Очевидно в этот день шел торг между двумя группами, который закончился в пользу регионалов.
А через несколько дней, 2 июля, ПБ приняло решение о повсеместном создании таких «троек». Эти органы кошмарным образом возродили практику Гражданской войны с её ревкомовщиной. Несомненно, что их создание было выгодно, в первую очередь, регионалам. Оно усиливало их позиции в организационном плане и давало возможность наращивать репрессивную политику на местах. Для Сталина же «тройки» создавали новую опасность. Они представляли собой структуры, которые могли организовать настоящее сопротивление Центру.
В постановлении ПБ от 2 июля утверждалось следующее: «Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом, по истечении срока высылки, вернувшихся в свои области, — являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности. ЦК ВЛК(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД».
Всё это вызывает недоумение. Ещё только недавно «лишенцам» вернули все их права, а теперь их полагалось огульно «взять в оборот». Как же так? Налицо столкновение двух совершенно разных политических линий, одна из которых взяла верх над другой. И это явно была не сталинская линия. Создание региональных «троек», призванных карать ещё вчера полностью восстановленных в правах людей, могло быть выгодно только первым секретарям на местах. (Не случайно же инициатором создания первой «тройки» выступил именно Эйхе.). Это укрепляло их власть и позволяло саботировать проведение реформ. Дескать, какие реформы, какая ротация кадров, когда кругом столько врагов?! Косвенно постановление било и по организаторам конституционной реформы 1937 года. Им как бы делали упрек — вот вы простили лишенцев, а они оказались контрой…
Кстати, данная трактовка позволяет понять — кто был виновником чудовищных репрессий против священнослужителей, развернувшихся в 1937 году. Тогда было арестовано 33 тысячи священников. А ведь в стране уже стала сворачиваться антицерковная пропаганда. Так, закрыли газету «Безбожник» и ряд других антирелигиозных изданий в республиках (например, украинский «Безверник»). И вдруг — массовые репрессии против духовенства. Опять-таки налицо две совершенно разные линии.
Крушение регионалов
Регионалы, выражаясь по-современному, достали Иосифа Виссарионовича. Он решил предпринять открытый поход против красных князьков, начав с самого могущественного из них — Косиора. В августе 1937 года на Украину прибыла руководящая группа в составе Молотова, Хрущёва и Ежова. Группу сопровождал контингент спецвойск НКВД. Прибыв на заседание пленума ЦК ВКП(б), посланцы из Москвы потребовали снять со своих постов Косиора и председателя СНК УССР Любченко. На место Косиора предлагалось поставить Хрущёва.
Однако сталинская группа явно переоценила свои силы. Пленум взбунтовался и отверг требования Москвы. Тогда Сталин решил действовать хитрее. Он, через Молотова, предложил руководству УССР прибыть в столицу для переговоров и достижения компромисса. Это предложение вызвало раскол среди украинских боссов. Если Косиор склонялся к компромиссу, то Любченко категорически выступал за усиление конфронтации. Победил Косиор, который обвинил последнего в создании на Украине «национал-фашистской организации». Первый секретарь попытался передать Любченко Москве на расправу, но там от такого «подарка» отказались, заявив, что украинские власти должны сами разобраться со своим премьером. И они, несомненно, разобрались бы, но Любченко их опередил, застрелившись сам и застрелив свою жену. Косиор прибыл в Москву, где радостно рассказал о раскрытии «национал-фашистского заговора». Ему позволили вернуться на Украину.
Теперь Сталин перестал противиться террору, который стал неизбежным. Он решает принять активное участие в организации репрессий с тем, чтобы сделать процесс управляемым и выжать из него максимальную выгоду. К счастью, вождь СССР не был упертым гуманистом и прекраснодушным мыслителем. Он был прагматиком и понимал, что если какой-либо процесс нельзя остановить, то его нужно возглавить самому.
Регионалам была дана отмашка. От них даже стали требовать все новой и новой крови. Сталин рассудил, что коли местные лидеры не хотят демократического обновления кадров, то оно пройдет диктаторскими методами.
Регионалы с радостной готовностью принялись сажать и расстреливать. На той же Украине погром кадров прошел несколько кругов. В Белоруссии первым чистильщиком был Гикало, но его весной сменил Шарангович, который тоже не отставал по линии репрессий. Наконец, ему на смену пришел Волков.
Пожалуй, круче всех развернулся Постышев, напуганный регионалами в начале 1937 года. Он организовал в Куйбышевской области террор, беспрецедентный даже по меркам тех времен. Им была с успехом опробована своего рода новация — массовый роспуск райкомов. За время своего секретарства Постышев разогнал 30 райкомов. Разумеется, почти все разогнанные комитетчики были репрессированы.
Постышев доходил до абсурда. Так, он с лупой в руке рассматривал школьные тетради, пытаясь обнаружить там свастику и другую фашистскую символику. И ведь «находил»! Свастикой могла быть объявлена даже простая ромашка.
Свирепствовал Варейкис — еще одна «безвинная» жертва сталинизма. В сентябре он послал в Москву одно весьма показательное письмо. В нем сообщалось о разоблачении «краевого троцкистско-правого японского (!) центра». Варейкис рапортовал: «…почти вся группа старых работников из дальневосточных партизан разложена политически и была втянута в военно-фашистский заговор… на всех сколько-нибудь значительных железнодорожных узлах, станциях и депо были расставлены японские шпионы, агенты, резиденты. За это время основательно почистили дорогу. Свыше 500 шпионов расстреляно».
Не миндальничали и сталинисты. В Москве репрессии организовывал будущий разоблачитель культа личности Хрущев. В Ленинграде — Жданов. Из 65 членов ЛГК, избранных 29 мая 1937 года, до лета 1938 года дотянули лишь двое. Пятеро были переведены на другие должности, остальных — «почистили». Члены команды Сталина разъезжали по стране, участвуя в разгромах местных организаций. При этом они выводили из-под удара нужных людей, а участь особо вредных, напротив, усугубляли. Вождь не хотел пускать процесс на самотек.
В огненном вихре репрессий сгорело большинство ведомственных олигархов. «Карающий меч НКВД» обрушился на головы наркома оборонной промышленности М. Л. Рухимовича, наркома легкой промышленности И. Е. Любимова, наркома пищевой промышленности С. С. Любова. Регионалы не вступались за социально близких «хозяйственников», чем способствовали ослаблению позиций всей группировки «левых консерваторов».
Показательно, что страшные эти времена были страшными, прежде всего, для Коммунистической партии, которая являлась своеобразной элитой, аристократией. Простой народ пострадал в гораздо меньшей степени. По стране ходил даже такой, в принципе опасный для самих рассказчиков, анекдот: «Ночь. Раздается стук в дверь. Хозяин подходит и спрашивает: „Кто там?“ Ему отвечают: „Вам телеграмма“. — „А-а-а, — понимающе протягивает хозяин, — вы ошиблись, коммунисты живут этажом выше“».
Как ни удивительно, но 1937 год был весьма благоприятным для крестьянского большинства России. Большой террор сопровождался уступками крестьянству. В марте была аннулирована задолженность колхозов и единоличников государству. Крестьянам позволили пускать на продажу излишки зерна — до того, как они выполнят обязательные госпоставки. Жесткий критик сталинизма Такер вынужденно замечает: