{124}. Если бы Брассёр знал это, он, возможно, не допустил бы таких глупых ошибок при чтении Троанского (Мадридского) кодекса.
И вот тут на сцене появляется Моудсли, один из немногих ученых, выдающийся вклад которого в майянистику, похоже, никто не оспаривает. Как и о его предшественниках — Стефенсе и Казервуде, говорить об этом великом человеке можно только в превосходных степенях — но сам он был застенчив и скромен. Пример его жизни мог бы стать противоядием тщеславию и заносчивости, присущим ученым прошедшего столетия.
Альфред Персиваль Моудсли{125} родился в 1850 году и получил классическое образование английского джентльмена в Харроу и Кембридже. Он начал свою карьеру в качестве личного секретаря губернатора Квинсленда в Австралии, затем отправился на Фиджи с сэром Артуром Гордоном, губернатором Фиджи, назначен британским консулом на Самоа в 1878 году и, наконец, генеральным консулом на Тонга. После окончания службы в колониях Южных морей, поэтично описанной им в мемуарах 1930 года «Жизнь на Тихом океане пятьдесят лет назад», он был вызван в Новый Свет по делам — наблюдал за золотым рудником в Мексике и фруктовой плантацией в Калифорнии, где встретил богатую молодую американку, которая стала его женой и спутником в исследованиях Центральной Америки.
Прочитав стефенсовские «Происшествия в путешествии по Центральной Америке, Чьяпасу и Юкатану» и «Происшествия в путешествии по Юкатану», бешено популярные в Штатах, Моудсли увлекся тайнами древних городов майя. В 1881 году он предпринял первое из семи путешествий по Центральной Америке, причем полностью за свой счет. Он поставил перед собой задачу как можно более полно и точно документировать памятники архитектуры, искусства, а также надписи основных известных городов майя: Киригуа, Копана, Чичен-Ицы, Паленке и недавно обнаруженного Йашчилана, который лежит на омегаобразном изгибе реки Усумасинта. Для документирования своих находок Моудсли использовал последние достижения фотографии — большеформатную камеру для съемки и мокроколлоидный метод получения негативов[78], причем фотопластинки можно было изготавливать на месте. Он также делал гипсовые слепки с каменных скульптур и стел с иероглифическими надписями, а для этого нужно было доставить все необходимые материалы: гипс, папье-маше, химические препараты, – обустроить лагерь и привозить продовольствие — и все это под дождем, в жару, в районах, где не было дорог, кроме троп и тропинок, известных разве что проводникам.
По сравнению с жестокой конкуренцией современных полевых археологов Моудсли кажется почти святым. Самый известный пример его душевной щедрости — неожиданная встреча в Йашчилане с французским исследователем Дезире Шарне, который полагал, что первым открыл затерянный древний город и намеревался назвать его Вилья-Лорийяр (или Вилья-Лориллард) — «город Лорийяра» в честь своего покровителя — табачного магната Пьера Лорийяра. Вот воспоминание Шарне об этой встрече{126}:
«Мы пожали друг другу руки, он знал мое имя и сообщил мне свое: Альфред Моудсли, эсквайр, из Лондона; и поскольку мои взгляды выдавали внутреннее раздражение, которое я чувствовал, он сказал: “Все в порядке, нет никаких причин, почему вы должны выглядеть таким расстроенными. То, что я опередил вас, было чистой случайностью, как было бы случайностью, если бы все было наоборот. Вам не нужно опасаться на мой счет, потому что я всего лишь любитель, путешествующий ради удовольствия. С вами дело, конечно, другое. Но я не собираюсь ничего публиковать. У меня в лагере найдется место и для вас, а что касается руин, я передаю их вам. Вы можете назвать город, заявить, что обнаружили его, фактически делать то, что вам угодно. Я не буду мешать вам каким-либо образом, и вы можете даже обойтись без упоминания моего имени, если пожелаете”. Я был так глубоко тронут его манерами и очарован, что не мог не поделиться с ним славой изучения этого города. Мы жили и работали вместе, как два брата, и расстались лучшими друзьями в мире».
Вести уникальную по своим масштабам работу в джунглях было мучительно трудно, но благополучно доставить результаты этого великого исследования в Лондон еще труднее. Тем не менее все собранные материалы и артефакты были переправлены через океан, и Моудсли принялся за их обработку. Он нанял художницу мисс Энни Хантер, которая на основе слепков и фотографий Моудсли подготовила литографии каждого монумента и надписи. Моудсли нашел себе и издателей в лице своих друзей — биологов Фредерика Дьюкейна Годмана и Осберта Сэльвина. В 1889 году, когда вышел первый том «Археологии» Моудсли, предполагалось, что она будет приложением к многотомному труду «Биология Центральной Америки», однако объем одной только «Археологии» составил один том текста и четыре тома иллюстраций{127}.
Невозможно преувеличить важность публикации Моудсли для исследований майя. Впервые в дополнение к прекрасным факсимильным изданиям всех кодексов у эпиграфистов появились крупномасштабные, невероятно точные иллюстрации полных классических текстов, а не только любительские наброски Альмендариса или, что еще хуже, наполовину выдуманные картинки Вальдека. Так почему же тогда не появился новый Шампольон, который взломал бы код майя?
Как ни кажется это странным, но шансы на успешную дешифровку майяской письменности были, похоже, невелики, потому что никто из исследователей цивилизации майя не обладал таким уровнем лингвистической подготовки и ясностью зрения, которые позволили Шампольону совершить свой великий прорыв.
Я уже упоминал о необычайной щедрости Моудсли. В 1892 году его внимание привлекли работы о иероглифах американского журналиста, писателя и редактора одной из самых влиятельных на Западном побережье газет Джозефа Томпсона Гудмана, и Моудсли предложил опубликовать их как «приложение к приложению» в конце своего монументального труда{128}. И что удивительно: Моудсли не предпринял ни одной попытки дешифровки, а вот Гудман попытался, и Моудсли был впечатлен его результатами.
Гудман, родившийся в 1838 году, рано начал свою карьеру. До того, как ему исполнилось двадцать три года, он стал владельцем и редактором газеты «Territorial Enterprise» в Вирджиния-Сити (тогда территория Невады). Это регион, где в 1859 году было открыто знаменитое месторождение золотых и серебряных руд, известное как Комсток-Лоуд. Вирджиния-Сити была городом Дикого Запада в полном смысле слова: в 1870 году в нем было сто салунов при населении в 30000 человек!
В истории американской литературы имя Гудмана — предмет гордости: именно он в 1861 году дал молодому человеку по имени Сэмюэл Клеменс работу в качестве репортера «Энтерпрайз». Клеменс впервые подписался как «Марк Твен» под юмористической заметкой к статье Гудмана. Гудман разбогател на инвестициях в Комсток-Лоуд и переехал в Калифорнию, где основал газету «San-Franciscan» (Твен был автором первого номера). Затем он купил большой виноградник во Фресно (штат Калифорния) и в 1880-х годах начал изучать майя.
Довольно хвастливое объявление о результатах его работы, появившееся в 1897 году в «Биологии Центральной Америки», вызвало раздражение у майянистов. По словам Гудмана, он работал над надписями майя с 1883 года — но публикации Моудсли появились не ранее 1889 года и маловероятно, что у Гудмана было достаточно материалов, позволивших ему провести серьезное исследование. Джо Гудман, как называл его Марк Твен, утверждал, что совершенно независимо от Фёрстеманна разгадал секрет долгого счета и начальной даты 4 Ахав 8 Кумк’у, но Эрик Томпсон привел убедительные доказательства, опровергающие это утверждение: не может быть сомнений, что Гудман был вполне осведомлен о работах Фёрстеманна, уже опубликованных в Дрездене.
Было бы легко изобразить Гудмана эдаким приграничным бандитом наподобие персонажей из твеновской «Знаменитой скачущей лягушки из Калавераса», но он действительно внес в майянистику ценный вклад. Во-первых, календарные таблицы, которые он опубликовал у Моудсли, все еще используются учеными, работающими с датами майя. Во-вторых, его несомненной заслугой было открытие лицевых вариантов цифр, которые могут заменить обычные числа, записанные при помощи точек и палочек в датах по долгому счету (рис. 24). Но гораздо более значимым, чем это, была статья, озаглавленная «Даты майя», вышедшая в 1905 году в журнале «American Anthropologist»{129}, в которой была предложена корреляция между майяским долгим счетом и нашим собственным календарем, подкрепленная убедительными доказательствами из Ланды и других колониальных источников, а также из кодексов. Это было поразительное достижение не столько для дешифровки письменности, сколько для истории культуры майя в целом. До расчетов Гудмана даты майяского долгого счета на классических монументах для исследователей «плавали»: научный мир не знал точно, какие столетия охватывала история Копана или когда была записана последняя дата по долгому счету, означавшая конец классического периода.
Подобно многим великим открытиям (таким как закон наследственности Менделя, например) открытие Гудмана было осмеяно и забыто на долгие годы, пока юкатанский ученый Хуан Мартинес Эрнандес не вернулся к нему в 1926 году, представив дополнительные доказательства верности гудмановских расчетов, а Эрик Томпсон чуть позднее не исправил их на три дня{130}. Несмотря на пролитые в спорах океаны чернил, сейчас нет ни малейшего сомнения в том, что эти трое: Гудман, Мартинес и Томпсон — авторы так называемой корреляции ГМТ