Затем они занялись проблемой имен. «Как мы назовем этих ребят?» — спросили они себя. «И через два с половиной часа, – говорит Линда, – у нас все было!»
Тем вечером, после обеда, началось шоу Линды и Питера, в котором Флойд выступал в роли модератора и комментатора. Они полностью захватили внимание аудитории, наглядно представив свои результаты на диаграммах, начерченных Линдой на больших листах. Это было не что иное, как история Паленке с начала позднеклассического периода (начало VII века) до падения города, – промежуток, который покрывал почти всю эпоху его архитектурного и художественного расцвета. История писалась на наших глазах. Линда и Питер изложили хронику жизни шести последовательных правителей Паленке от рождения через восхождение на трон до смерти, записанной «иероглифом события», то есть глаголом, идентифицированным Флойдом. Это был самый полный список правителей города майя.
А что насчет имен?
Первого правителя в списке наши герои назвали просто «Щит», поскольку логограмма, которой было записано его имя, изображала щит; остальным присвоили имена на юкатекском майя, в основном в зависимости от использовавшихся в именах логограмм. Преемника «Щита» они решили назвать Кан-Балам, или «Змея-Ягуар», так как его именной знак объединял головы этих двух зверей.
Когда Линда и Питер закончили, Моисес вскочил на ноги: почему имена должны быть на юкатекском, если надписи из Паленке написаны на чоль — языке майя, на котором все еще говорят сегодня? Это был довольно щекотливый момент, но разум восторжествовал. Эпиграфисты осознали, что использовали юкатекский исключительно по привычке и что язык большинства жителей майя в южных низменностях был формой одного из чоланских.
Рис. 45. Варианты написания имени «Пакаля». Логограмма записана прописными буквами, а фонетические знаки — строчными.
Соответственно, мы приняли чольскую форму имени Кан-Балам, звучавшую как Чан-Балум, то же сделали и с остальными именами. Как своего рода ироническое примечание к этому решению в последующие годы стала известна надпись, которая указывает, что имя Чан-Балума на самом деле произносилось на юкатекском{251}. Таким образом, языковая картина немного сложнее, чем мы предполагали в 1973 году[144].
К’инич-«Щит», возглавивший список Линды и Питера, был тем самым великим властителем, роскошную гробницу которого под Храмом Надписей отыскал Альберто Рус и которого назвал «8 Ахав». Но каково было настоящее имя правителя Паленке на майя? То, что оно должно означать «Щит», не вызывало сомнений, поскольку главный логографический знак явно изображал маленький щит, который воины майя носили на своих запястьях. Но Дейв Келли обнаружил, что у писцов Паленке были альтернативные способы написания имени великого человека: он нашел чисто фонетическую слоговую версию, состоящую из варианта кнорозовского знака pa, за которым следовал ka, и завершающуюся так называемым знаком «перевернутый Ахав», или знак la по Кнорозову. Итак, имя правителя — pa-ka-l(a), или «Pakal (Пакаль)»[145]{252}.
По возвращении в Нью-Хейвен я наткнулся на то же чтение, не зная, что Дэйв уже успел прочитать имя владыки Паленке. Следующим шагом был поиск слова pakal в моей обширной коллекции словарей языков майя. И вот, как и ожидалось, это слово нашлось на обороте девяносто седьмого листа Венского словаря XVI века, одного из самых ранних словарей юкатекского, переведенное как «щит».
При сопоставлении различных способов написания имени «Пакаля» можно увидеть, как писцы Паленке любили играть со своей письменностью, комбинируя логографические (семантические) и слоговые знаки. Слово pakal они могли записать чисто логографически, используя изображение щита, или чисто слоговым способом, или логосиллабически, добавляя знак la в качестве фонетического подтверждения и указывая, что знак в виде щита заканчивается на — l. Все это было знакомо Флойду, знавшему клинописные письменности Старого Света, и египтологам, начиная с Шампольона.
Кем был К’инич-«Пакаль»? Записи о нем встречаются в нескольких местах, например, на трех больших панелях, вмурованных в заднюю стену верхнего здания пирамиды; отсюда и название — Храм Надписей. Но самым естественным местом для поиска истории и предков «Пакаля» была надпись на торце крышки саркофага, так как уже было известно, что текст открывался датой его рождения 9.8.9.13.0 8 Ахав 13 Поп (26 марта 603 года), а следом шли другие имена и даты. И после круглого стола в Паленке Флойд начал работать над текстом на крышке, опубликовав свои выводы в материалах конференции в следующем году{253}.
Две проблемы встали перед ним в ходе работы. Одна проблема заключалась в том, что предшественники «Пакаля» были еще неизвестны, поскольку на кухне у Мерл была изучена только поздняя часть династии. Другая — что два имени («Пакаль» и еще одно) были связаны с различными датами и несколькими «иероглифами событий», причем без всякой логики.
Флойд нашел решение, показав, что «иероглифы событий», центральным элементом которых был знак с пятью точками внутри, сочетались с «конечными датами», то есть записывали смерть человека. Одним махом он решил дилемму: было два «Пакаля», а не один, а также два других персонажа с одинаковым именем. Таким образом, прочие люди, названные на крышке саркофага, оказались предками «Пакаля»: его мать Сак-К’ук’ («Белый Кецаль»), его дед по материнской линии, «Пакаль I», и остальные предки, генеалогия которых уходит вглубь до 524 года.
Самодержцы майя гордились голубой кровью, как любой европейский король. Чтобы продемонстрировать законные права даже в загробной жизни, К’инич-«Пакаль» повелел разместить рельефы некоторых предшественников на внешней стороне своего каменного гроба. Каждый предок предстает перед особым видом дерева или растения. И хотя ни один из родителей «Пакаля» не управлял городом-государством Паленке, пусть даже его мать Сак-К’ук’ и была дочерью «Пакаля I», их изображения находятся на обеих сторонах саркофага[146]. Вся погребальная камера является аналогом родовых портретных галерей знатнейших домов Англии.
Благодаря тщательным исследованиям архитектуры Паленке, проведенным Мерл и Линдой, мы много знаем о строительных проектах его правителей, чего нельзя сказать о других городах майя. «Пакаль Великий» начал свою строительную карьеру в 647 году и продолжал патронировать большинство «домов» или сооружений Дворца, но его величайшим достижением стал погребальный памятник — Храм Надписей. Архитектурные свершения Кан-Балама, его сына и преемника, прежде всего «Группа Креста», в равной степени поразительны, но эта история будет изложена позже.
На каждое действие есть свое противодействие, гласит третий закон Ньютона. Противодействие первому Паленкскому круглому столу началось еще до его начала. Штормовое предупреждение нам поступило уже тогда, когда Альберто Рус не смог присутствовать ни на одном заседании, хотя его и пригласили. Более того, не было ни одного археолога из Института антропологии и истории, ни одного студента из университета или из огромной Школы антропологии в Мехико. По общему признанию, исследования майя никогда не были сильной стороной Мексики, и почти все великие мексиканские антропологи последнего столетия сосредоточились на изучении сапотеков, миштеков и астеков, оставив майя иностранным исследователям. Но учинить полный бойкот!.. Такого еще никогда не бывало. Нет ни малейших сомнений, что он был организован Русом.
Альберто Рус Луильé не был даже мексиканцем{254}. Он родился во Франции, его мать была француженкой, а отец кубинцем, двоюродным братом Фиделя Кастро Руса, что объясняет политическую ориентацию Альберто. Он прибыл в Мексику в 1935 году и через год стал гражданином этой страны. К началу 1940-х годов он был уже самым многообещающим археологом майя среди молодых мексиканцев и организовал в университете семинар по археологии, затем возглавил Центр по культуре майя. Будучи редактором официального органа центра «Estudios de cultura maya», Рус опубликовал несколько лучших материалов, когда-либо написанных в этой области, и прежде всего статью Дэвида Келли, защищавшую подход Кнорозова. Много лет его авторитет был той силой, что двигала вперед исследования майя, особенно благодаря масштабным раскопкам в Паленке.
Это был век международного научного сотрудничества, затронувший верхушку мексиканской антропологии. Влиятельные ученые, такие как Альфонсо Касо и Игнасио Берналь, имевшие к тому же политические связи с правительственными кругами Мексики, способствовали созданию атмосферы, которая сделала это сотрудничество возможным.
Но с 1970 года все изменилось. 1 декабря пост президента Мексики занял Луис Эчеверрия Альварес. Примерно семь десятилетий Мексика была однопартийным государством, в котором президент был чем-то вроде богоподобного правителя, и его политика проводилась на всех уровнях политической пирамиды в течение целых шести лет. Эчеверрия, считавшийся организатором жестокой расправы над студентами-диссидентами среди астекских пирамид в Тлателолко, незадолго до Олимпийских игр 1968 года[147], тем не менее склонялся к левым идеям и был настроен решительно антиамерикански. Как мне достоверно сообщили, один из его указов требовал от Института антропологии и истории изгнать археологов-гринго из Мексики.
Хотя «верховный лидер» Эчеверрия не был коммунистом, большая часть официальной культурной жизни в Мексике проходила под руководством истинно верующих в марксизм, этот опиум для интеллигенции всей Латинской Америки, затронувший антропологию и археологию. Кондовые марксистские фразы типа «способы производства», «классовый конфликт» и «внутренние противоречия» начали засорять мексиканскую археологическую литературу, в то время как сам Советский Союз (ирония судьбы!) делал первые шаги к освобождению от этой интеллектуальной смирительной рубашки. В соответствии с указом Эчеверрии о борьбе с гринго выдача американцам разрешения на раскопки в Мексике почти прекратилась на два десятилетия, и научное сотрудничество между двумя соседними странами осталось только в воспоминаниях. Реклама для туристов, представлявшая Мексику как дружественную страну, звучала для археологов-янки просто саркастически.