дисгармонии (об этом см. в 10-й главе). Исследователи также отметили, что в поздних текстах, начиная примерно с 730-х годов, в восточных городах майя дисгармонические написания постепенно начинают заменяться сингармоническими. Это явление, несомненно, отражает потерю долготы гласными восточно-чоланских языков. Таким образом, письменность майя отражала не только статичную картину бытования престижного языка, но и вполне реальные процессы языковых изменений.
В 2004 году испанский эпиграфист Альфонсо Лакадена (1964–2018) и датский лингвист Сёрен Вихманн уточнили это наблюдение. В соответствии с их предположением, майя различали на письме не только краткие и долгие гласные, но также и гласные с гортанной смычкой. Если запись ku-ch(u) передает слово kuch (куч) «бремя» с кратким гласным, а ba-k(i) — baak (баак) «кость; пленник» с долгим, то, например, запись bu-l(a) передает слово bu’l (бу’ль) «фасоль», а одно из первых чтений Кнорозова mu-ka — слово mu’k «предзнаменование, весть». Также стало ясно, что сингармонический и дисгармонические принципы играли важную роль не только в слоговой записи, но и в случае конечных фонетических подтверждений для словесных знаков. Так, первый знак на рисунке 53 в 10-й главе изображает голову змеи и передавал слово kaan или chaan («змея»), но если к нему приписывалось конечное подтверждение nu, то он записывал слово cha’n «хозяин, владелец». Так писцы майя могли избежать необходимости использования детерминативов для слов с разным значением, которые отличались лишь корневым гласным.
Еще один вопрос, долгое время остававшийся дискуссионным, это вопрос о языке, на котором были написаны иероглифические тексты. Ю. В. Кнорозов обозначил его как «древний язык майя» и считал, что он ближе всего к староюкатекскому. Американские ученые, прежде всего Д. Келли и Ф. Лаунсбери, с самого начала рассматривали вероятность того, что язык письменности связан с языками чоланской языковой группы. Эта гипотеза нашла поддержку у участников конференции «Фонетизм в иероглифической письменности майя» (1979), пришедшим к выводу, что многие важные черты фонетики и грамматики текстов I тысячелетия н. э. могут быть объяснены исходя из данных чоланских языков. Во второй половине 1990-х годов Стивен Хаустон, Дэвид Стюарт и Джон Робертсон окончательно сформулировали точку зрения, что язык письменности входил в восточно-чоланскую языковую подгруппу и был близким родственником колониального чольти и современного чорти, а с западно-чоланскими языками (чоль и чонталь) был связан слабее. Они предложили называть его «классический чольтийский язык» и рассматривали его как общий престижный язык письменности.
Однако параллельно Альфонсо Лакадена, работая с материалами Мадридского кодекса, обнаружил новый подтверждения правоты Кнорозова: в этой рукописи встречались слова, которые фонетически и грамматически могли быть объяснены только на материалах юкатекских языков. В то же время были и фрагменты, записанные по-чолански. Эту ситуацию испанский исследователь предложил называть билингвизмом (двуязычием). По его мнению, писцы майя вплоть до конца XVI века продолжали изучать давно уже мертвый язык иероглифической письменности, но зачастую, сталкиваясь с собственными реалиями, записывали слова и выражения по-юкатекски.
Затем Лакадена и его датский коллега Вихманн решили проверить и надписи классической эпохи и показали, что в них тоже встречаются примеры нестандартных написаний, отражающих проникновение в престижный литературный язык черт местных языков и диалектов. Таких случаев они обнаружили три: древнеюкатекский язык на северо-западе полуострова Юкатан (Шкалумк’ин и ряд других городов области Пуук), западно-чоланский язык (предок чоль или чонталь) в текстах западных городов майя (Тортугеро, Паленке и др.), древнецельтальский язык в текстах города Тонина на крайнем западе земель майя (долина Окосинго, штат Чьяпас, Мексика). Позднее независимые наблюдения Д. Д. Беляева, С. Вихмана и М. Зендера привели к выводу, что в некоторых поздних надписях, происходящих из Небаха (север горной Гватемалы) встречаются черты одного из горных языков (вероятно, древнеишильского).
Одним из предсказаний Майкла Ко, озвученных в 11-й главе его книги, было, что «изучение вспомогательных текстов, непосредственно связанных со сценами на керамике, однажды откроет целый мир, который, возможно, содержался в давно утраченных ритуальных кодексах классического периода». Реальность, как всегда, оказалась куда удивительнее. Как ясно из примера с вазы с колибри из Тикаля, вспомогательные тексты, передающие речь персонажей, изображенных на вазах, записывали фрагменты мифов классического периода. Но не только священных мифов.
Одна из ваз, опубликованных фотографом Джастином Керром в его альбоме майяской керамики, содержала две необычные сцены, в которой принимали участие старый «Бог L», Бог Солнца и гигантских размеров кролик, сразу же получивший прозвище «Королевский Кролик». Судя по изображению, Кролик явно глумился над старым богом и украл у него одежду и символы власти. Вспомогательные же подписи, как показали наблюдения Ричарда Джонсона, Дитера Дюттинга и Дэвида Стюарта, содержали прямую речь персонажей. В ходе анализа этих текстов мы с Альбертом Давлетшиным пришли к выводу, что кролик не просто разговаривает, а ругается. «Стукнись головой, нюхай свой зад! — говорит он старому богу. — Ты к’улис, Ицамат!» Можно сказать, что пожелание «убиться об стену» придумали задолго до появления Рунета.
В фольклоре современных майя Юкатана кролик по имени Хуан Т’уль («Хуан Кролик») является трикстером — злым шутником и проказником, который издевается над другими животными и постоянно ругается непотребными словами. Теперь мы знаем, что эта фигура восходит по меньшей мере к классическому периоду, а у майя той эпохи в ходу были неприличные анекдоты.
Надпись на керамике совершенно иного содержания была найдена в 2015 году в Бэкинг-Поте в Белизе. Этот средних размеров центр, неподалёку от которого в 1950-е годы вел свои первые раскопки Майкл Ко, в конце VIII века подчинялся царям Наранхо (в древности столица царства Саиль). Как уже знают читатели из 9-й и 10-й глав, этот город славился искусными мастерами и писцами. Новая находка подтвердила их славу. На вазе не оказалось «основного стандарта», зато был записан один из самых длинных (202 иероглифических блока) известных нам текстов майя. Но в нарушение наших ожиданий он был посвящен не ритуалам или мифологии, а реальной истории. В 812 году местный правитель, бывший с одной стороны родичем царя Комкома (расположенного неподалеку города, известного под археологическим названием Буэнависта-дель-Кайо), а с другой — сыном царевны из Наранхо, повелел записать текст о славных деяниях своих родичей в 799–800 годах, когда они победили владыку Йашхи — города, расположенного на одноименном озере. Об этой войне мы знаем из триумфальной надписи царя Наранхо, высеченной на стеле 12 в этом городе. Однако к нашему удивлению, два текста совпадают в общих чертах, но различаются в деталях. В них по-разному приводятся даты отдельных побед, да и сами эти победы приписываются разным людям. Таким образом, у нас наконец-то есть «неофициальная история», избежавшая пристального внимания историографов великих царей и сохранившая взгляд со стороны.
Значит ли все вышеописанное, что все открытия в изучении иероглифического письма майя теперь делаются в сфере лингвистики и историко-культурной интерпретации текстов, а все знаки письменности уже прочитаны? Безусловно нет. Прошедшие годы принесли большое количество новых чтений или, как называет их Майкл Ко, дешифровок иероглифов.
Взглянем на таблицу слоговых знаков майя, приведенную в приложении Б (в главе «Новая заря» хорошо описано, как Дэвид Келли впервые предложил такую таблицу на конференции в Олбани в 1979 году). В ней 100 ячеек, каждая из которых может быть заполнена одной или несколькими силлабограммами типа СГ («согласный — гласный»), из них заполнено 80. С тех пор оказались заполнены 12 пустых ячеек, так что незаполненных осталось менее десятка. Пожалуй, самое примечательное, что большинство из этих чтений стали результатом коллективных усилий и были предложены независимо учеными из разных стран, опираясь на различные аргументы: be (Дэвид Стюарт, США), k’i (Стивен Хаустон, Дэвид Мора-Марин, США), me (Марк Зендер, США), pe (Николай Грюбе и Вернер Нам, Германия; Альберт Давлетшин и Дмитрий Беляев, Россия), so (Марк Зендер, США; Юрий Полюхович, Украина), t’i (Альберт Давлетшин, Россия; Питер Биро, Венгрия), t’o (Альберт Давлетшин, Россия; Александр Токовинин и Марк Зендер, США), tze (Альберт Давлетшин и Сергей Вепрецкий, Россия), tzo (Дэвид Стюарт, США; Альберт Давлетшин, Россия), tz’e (Дэвид Стюарт, США), tz’o (Альберт Давлетшин, Россия), we (Альберт Давлетшин и Дмитрий Беляев, Россия; Марк Зендер, США). Помимо них появилось еще несколько вариантов уже известных слоговых знаков — k’o (Дэвид Стюарт, США), li (Альберт Давлетшин, Россия).
Весьма вероятно, что таблица еще усложнится. К моменту выходя третьего издания книги Майкла Ко эпиграфисты отказались от выделения слоговых на знаков на p’, (несмотря на то, что в «алфавите» Ланды есть знак p’e для обозначения буквы <pp> (p’). Они основывались на гипотезе лингвиста Сёрена Вихманна, что этот звук появился в языках майя поздно. Но похоже, как полагает российский лингвист Альберт Давлетшин, звук p’ все-таки существовал в эпоху создания письменности. Тогда, помимо p’e Ланды, мы должны искать еще знаки для p’a, p’i, p’o и p’u.
За последнее двадцатилетие (которое у майя времени Ланды называлось катун, а в классическую эпоху — винакхаб) были прочитаны и многие важные логограммы (словесные знаки). Прочтение каждой из них позволило открыть новые стороны культуры древних майя. Остановимся лишь на новых прочтениях, которые помогли нам лучше понять, как древние жители центров майя осмысляли свои города.