Родины, своего народа? Как все это понять? О Родине ни тот, ни другой ни слова. За весь вечер. Почему? Неужели забыли? Ту Родину, которая дала им жизнь? И им самим, и их отцам и дедам, прадедам и прапрадедам… Всем людям этой земли, живым и мертвым!
Как жить с ними? Есть, пить, дышать одним воздухом? Ходить на занятия, где тебя будут учить враги? И чему учить! Завтра они начнут делать из тебя шпиона. Своего шпиона. Тебе страшно? Мурашки по спине бегут? Привыкай,
Александр, привыкай. И учись по-настоящему, с усердием. Эта игра потруднее двадцати одного, здесь ставишь на жизнь. Не на оккупационные марки.
Только не теряйся с самого начала. Твой боевой строй не здесь, а за линией фронта. И если судьбе было угодно забросить тебя в логово зверя, оставайся самим собой. Еще раз, по-военному, оцени обстановку, уясни свои задачи. Поступай так, как если бы тебя послало сюда командование Красной Армии. Прежде всего считай, что первая часть боевого задания успешно выполнена: тебе удалось пробраться в разведывательную школу «Абвер-команды-103». Для разведчика это не так уж мало. Далее: ты лично познакомился с самим шефом команды. По его указанию зачислен в группу радистов. С завтрашнего дня приступай к сбору сведений о школе, ее составе - преподавательском и курсантском, о подготовленных для заброски в тыл Красной Армии агентах.
Вот только ничего этого ты не запишешь и не передашь своим, все надо хранить в памяти. Наблюдать и запоминать: имена, лица, числа… Одним словом, все то, что может представить военный интерес для советского командования…
Утром доктор Пониковский ознакомил Козлова с учебной программой. Большую часть времени его будут учить радиоделу. Чтобы быстро и точно передавать по радио шпионские сведения, надо уметь работать на ключе, знать устройство рации. Теоретические занятия перемежались с практическими. Будущие лазутчики должны научиться незаметно проникать в расположение воинской части, не выделяться среди людей военных. Программа включала в себя занятия по огневой и строевой подготовке, по топографии и тактике.
- Вас научат ориентироваться на местности,- говорил Пониковский, не догадываясь, что этому Козлова давно уже научили.- Ночью ли, днем ли… Определять расстояние. Ходить по азимуту…
Слушая Пониковского, Козлов думал: «Что ты за человек и какова твоя роль в подготовке шпионов? Много ли их прошло через твои руки и куда заброшены взращенные тобой птенцы? Давно ли служишь фашистской разведке и за что она тебя ценит?»
Возможно, доктор Пониковский обладал способностью читать чужие мысли. Возможно, природа наделила его особым, нечеловеческим чутьем. Кто ж его знает. Но едва Александр Иванович подумал о нем, глаза зондерфюрера - черные, недобрые - гневно сверкнули, кончик носа, украшенный крупной бородавкой, побагровел. Продолжать с ним беседу было небезопасно.
- Я могу идти? - спросил Козлов, не выдержав его взгляда.- Скоро начнутся занятия.
- Можете! - В голосе Пониковского зазвенел металл.- Да благодарите судьбу, которая к вам слишком благосклонна.
Проводив Козлова, доктор Пониковский тотчас же позвонил полковнику Трайзе.
- Господин полковник, прошу вас выслушать меня. Этот русский пленный, присланный вами вчера, этот Меншиков не внушает доверия.
- Почему? - удивился полковник. - Какие у вас факты?
- Фактов пока нет, но я вижу его насквозь.
- У вас опасные глаза, зондерфюрер. Они все искажают, точно кривое зеркало,- Трайзе начинал нервничать.
- Я говорю со всей ответственностью. Чутьем опытного разведчика…
- Опять набиваете себе цену?-оборвал его шеф.- Можно подумать, что чутьем опытного разведчика обладаете только вы. Будет так, как я решил. Поняли? Меншиков еще покажет себя, попомните мое слово. А вам, как начальнику школы, пора бы научиться разбираться в людях. Если хотите соответствовать занимаемой должности…
После такого ответа Пониковский больше не заговаривал с шефом о Козлове. Просто не хотел иметь неприятностей. А сомневался он в нем на все сто процентов. Не верил ему и на каждом шагу стремился подчеркнуть свою подозрительность к русскому. Она не только не рассеивалась в его сознании, но, наоборот, все более крепла.
Главным, что основательно влияло на настроение Пониковского в ту пору, было положение на фронте. Каждое утро, встретив Пониковского во дворе школы, Козлов по выражению его лица определял, как обстоят у немцев дела. Хотя русским ничего не сообщали о ходе боевых действий, разве только о новых, непременно блестящих победах немецкого оружия, оккупанты выдавали себя своим поведением. При очередной неудаче на фронте они становились раздражительными и зло свое срывали на курсантах. В один из таких дней - было это уже в конце сорок второго года - Александр Козлов снова столкнулся с Пониковским.
- Почему не приветствуете?- спросил тот, в упор разглядывая Козлова.
- Я уже видел вас сегодня.
- Кого это вас? У меня есть звание!
- Вас, господин…
- Не господин, а товарищ! Уже три месяца вдалбливаю вам это в башку. Тупица! Как сдали уставы Красной Армии?
- На «отлично».
- Какого же черта нарушаете их? - Пониковский свирепел все больше. - Он меня видел! Да хоть тысячу раз встречайся, все равно нужно приветствовать.
- Слушаюсь, господин…
- Товарищ! - Пониковский рявкнул так, что закололо в ушах. - Пся крев! Холера! Ты, наверно, радуешься, что нас бьют под Сталинградом!
- Разве?..
- Молчать! Пся крев! Холера!
Морщинистое лицо Пониковского сделалось фиолетовым, глаза округлились, выкатившись из орбит, а изо рта розовыми хлопьями полетела слюна.
Александр Иванович догадался, что там, на далекой отсюда Волге, здорово всыпали гитлеровцам. Иначе отчего бы так бушевать доктору Пониковскому.
Разбрызгав весь запас слюны, он принялся зло скрежетать зубами, вытягивая шею и теперь уже молча, без слов подступая к Козлову.
«Совсем взбесился доктор»,- подумал Александр Иванович и на свой страх и риск сердито сплюнул, повернулся кругом и зашагал в сторону казармы.
Он ждал, что начальник школы немедленно вызовет его и строго накажет, но ни в этот день, ни в следующий за ним не пришли. Пан Чук, прослышав о случившемся, посоветовал Козлову не связываться больше с начальством. Ему самому не однажды попадало от Пониковского. Нервный, раздражительный, злой. И мстительный.
Но как не свяжешься с человеком, против которого у тебя восстает все внутри. А тут еще, как на грех, немцы устроили вечер с выпивкой. Пригласили и русских. И надо же было такому случиться - за столом Александр Иванович оказался рядом с Пониковским. Идти на вечер не хотелось, долго раздумывал, а когда явился, свободное место было только возле Пониковского.
Пан доктор заерзал на стуле, исподлобья взглянул на соседа. Когда же подвыпил, начал разные непристойные словечки отпускать в адрес Козлова, выбирая самые крепкие из русского и польского.
- Меншиков, я вижу тебя насквозь.- Он выпучил лягушечьи глаза.- Таких надо вещать, пся крев!
- Что ж, вешайте!
- И повешу!
- Не нужны разведчики?
- Ты шпион. Русский шпион!
Подозрения Пониковского становились опасны. Один раз не послушает его полковник Трайзе, другой, а на третий возьмет да и задумается. Тогда все пропало. Что им стоит пустить в расход одного русского?
«А если Опередить события? - мелькнуло в голове у Козлова.- Если расходовать самого Пониковского? Здесь, на этом вечере, под шумок?»
Мысль, показавшаяся вначале просто глупой, все настойчивее сверлила мозг. В самом деле, почему бы й не кокнуть его? Человек нализался до чертиков, а тут его оскорбили, ну и сгоряча… Ведь чего только не делают сгоряча? Тем более что и сами немцы не любят Пониковского, особенно полковник Трайзе. Пожалуй, за такого и не расстреляют. А вот если он внушит им, что их агент Меншиков - русский шпион, тогда наверняка расстреляют. Как пить дать, ухлопают.
Но как ухлопать его самого? Как? Дождаться, когда все окосеют? Это не так уж долго, пьют стаканами. Себя тоже не щадить, может быть, даже лишку хватить, перестараться. А потом… Потом, пьянея, обняться с соседом справа, немецким офицером, преподавателем. У него кобура всегда при себе. Одно смелое, а главное - точное движение, и пистолет в твоей руке. Стреляй не целясь, в упор…
Козлов налил соседу, потом себе.
- За нашу победу! - обратился он к офицеру и высоко поднял стакан.
Немец кивнул головой, с трудом оторвался от стула, зажав в руке мокрый от выплеснувшейся водки стакан. Чокнулись.
- Нам победа давай бистро,- заплетающимся языком проговорил офицер.- Бистро!
Его повело в сторону, полусогнутая рука предательски качнулась, на скатерть упало несколько серебристых капель. Пожалев о пролитом, он жадно вытянул тонкие губы и громко чмокнул.
Выпили. И еще выпили. Немец уже еле держался па стуле. Но когда Козлов навалился на него, обхватив руками, офицер нашел в себе силы подняться навстречу Козлову и тоже заключить его в объятия. Как некстати была эта его отзывчивость. Козлов нашарил кобуру с пистолетом, но правая рука оказалась крепко прижатой. Губы немца - тонкие, холодные,, влажные - впились в щеку…
Александр Иванович не скоро освободился от окончательно одуревшего соседа. Кобуру расстегнул, а вот выхватить пистолет не успел. Скосил глаза налево - место пустое. Пониковского за столом не было. Что же это с ним случилось? Заметил и поспешил смыться? Да, пожалуй, так. Пониковский конечно же удрал. Ничего худшего нельзя было и придумать.
Чем теперь все кончится? Простит ли ему это Пониковский?
Ночью почти не спал. Встал Александр Иванович раньше всех - голова разламывается на части. Сколько же он вчера выпил? И зачем так много? Для храбрости? Пожалуй, нет. Надо было их споить. Надо было создать ситуацию, смягчавшую его вину. Он и сейчас, протрезвев, выстрелил бы в Пониковского. Но сейчас поздно. Теперь как бы сам доктор не выстрелил в него. С благословения немцев, конечно.