— Я не могу этого объяснить, Джереми, это какое-то внутреннее чувство, оно не поддается логическому воздействию, но я явно что-то ощутила, когда увидела вас, — произнесла девушка задумавшись.
— Ты сталкивалась с этим ощущением ранее? — начал расспрашивать я.
— Сложно сказать, наверное, да. Знаешь, это было когда-то давным-давно, еще в моем раннем детстве, когда я была еще совсем ребенком, думающем о том, что мир вокруг чист и прекрасен, тогда я чувствовала нечто подобное, но тогда оно не было связано с надеждой, скорее оно было связано со свободой, которую я ощущала, и сейчас, глядя на тебя, я чувствую этот едва уловимый вкус свободы. Словно я вновь вернулась в те далекие времена, когда еще не знала, что существует зло, затаившиеся где-то неподалёку, что вокруг бродит коварное предательство и ужасающая боль норовит завладеть моим наивным детским сердцем.
— Как думаешь, почему я вызываю у тебя такие ассоциации?
— Чувства, Джереми, ты вызываешь определенные чувства, возможно, потому, что ты слишком любопытен.
— Любопытен? — переспросил я.
— Да, как я в далеком детстве, когда была еще наивна и чиста. Знаешь, мне кажется, что я чувствую в тебе свободу, которая когда-то была и у меня. В тебе что-то пробуждается, ты похож на человека, который очень долго спал, но в один прекрасный день проснулся и стал другим, и сейчас этот другой живет в тебе, смотря на мир совсем иными глазами. Не гони его, он может оказаться куда более настоящим, чем тот к которому ты так привык.
— Интересная мысль, я ведь действительно стал чувствовать что-то происходящее со мной в последнее время, и не могу понять, к добру это или нет. Но в одном уверен точно, я стал отдалятся от себя прежнего.
— Глаза о многом говорят, Джереми, согласен? — спросила девушка.
— Да, с этим сложно не согласиться, — улыбнулся я.
— О чем тебе говорят мои глаза, Джереми? — словно прочла мои недавние мысли собеседница.
— О боли, рвущей тебя в клочья, Элизабет. Я вижу это, я понимаю, что ты сейчас испытываешь внутри себя.
— Ты и правда странный. Ты мне чем-то напоминаешь меня, только ты сильнее и умнее, — улыбнулась Элизабет.
— Почему ты так считаешь? — удивленно спросил я.
— Ну ведь я здесь, а ты там, — хихикнула она в ответ.
— То есть ты считаешь, что твое попадание в клинику связано с тем, что ты была недостаточно умной, чтобы этого избежать? — рассмеялся я.
— Возможно, это так, а может просто потому, что ты смог справиться с тем, с чем я справиться не смогла. Я всегда считала себя сильным, умным и целеустремленным человеком. Да, я действительно многого могла добиться, все схватывала на лету, не была зажатым и закомплексованным человеком, но я не смогла дать отпор собственным мыслям, они сильнее меня, как и сильнее боль, которую они тащат за собой. Оно разрушает меня. И когда это происходит, то я опускаю руки, не могу бороться, лишь мечтаю умереть, ведь моя жизнь уже сломана, ее не починить, у нее нет будущего, — вздохнула девушка, чей взгляд в этот момент устремился куда-то в стену за моей спиной.
— Почему ты считаешь, что у твоей жизни нет будущего? Что бы не произошло с тобой когда-то, оно не должно ставить крест на тебе, ты же прекрасно это понимаешь, Элизабет? — попытался вдохновить ее я.
— В состоянии ясного ума, я понимаю это, но в состоянии приступа, перестаю разумно мыслить, считая верным лишь то, что выгодно моему состоянию на тот момент времени, — пояснила она.
— И ты никак не можешь совладать с этим? — я сосредоточенно смотрел на свою собеседницу.
— Нет, это невозможно, я не могу. От идиотских поступков я попала сюда, где прохожу курс реабилитации, пью мерзкие таблетки, которые успокаивают психику, но я знаю, что это не вылечит меня, я буду сумасшедшей до конца своих дней. И скажу тебе честно, мне не хочется, чтобы эти дни были долгими, — поделилась со мной Элизабет.
— Возможно, что мне тяжело оценить те страдания, с которыми ты сталкивалась, но я уверен, что ты сдалась слишком рано, ты же очень умный и приятный собеседник, а значит и человек из тебя замечательный, стоит ли хоронить такое сокровище? — произнес я слегка возмущенным тоном, чтобы собеседница заметила мое легкое недовольство по поводу ее взглядов касательно самой себя.
— Вы мне льстите, Джереми, но мне все равно приятно это слышать, — слегка рассмеялась девушка. Это был тот самый смех, который вместо радости пробуждал печаль. Оказывается, что даже смеяться можно было с болью, которую тебе никак не удается затмить, поэтому она проявляется повсюду, в каждом поступке, движении и даже слове, ты настолько пропитался ей, что больше не можешь жить без нее, ты стал с ней одним целым, ты стал ею, а она стала тобой.
— А чем ты увлекаешься, можешь рассказать? Про космос мы с тобой немного поговорили, а чем еще? — я решил перевести разговор в несколько более приятное для обсуждения русло.
— У меня много увлечений, я изучаю иностранные языки, учусь игре на фортепьяно, слушаю музыку, читаю книги, пишу стихи, вот первое, что пришло на ум, — пожимая плечами произнесла девушка.
— Как здорово, у тебя столько всевозможных занятий, это невероятно, даже завидую тебе в этом, ведь я настолько примитивен, что абсолютно ничего не знаю кроме своей работы, — восхищенно воскликнул я.
— Я уверена, что у вас еще есть увлечения, просто вы о них забыли. Вот хотя бы книга, которую вы сейчас пишите, ведь это серьезный шаг, написать о такой необычной проблеме. Что-то же побудило вас, что-то сказало вам о том, что вы не просто человек, который все свое существование хочет провести на одной работе, а тот, кто хочет получить от своей жизни нечто большее. Простой человек не увлекается творчеством, это удел чокнутых, — рассмеялась Элизабет.
— Ну, с этим сложно поспорить, то, что я чокнутый, уже стало моей навязчивой идеей, которая все чаще и чаще находит свое подтверждение в окружающем мире, — подмигнул я собеседнице.
— Это вовсе не удивительно, какой нормальный человек придет в психиатрическую лечебницу ради того, чтобы пообщаться с местными умалишенными, — продолжала смеяться девушка.
— Ну хватит уже утрировать, не такие уж тут все и умалишенные, вполне приятные и адекватные люди, лишь немного непривычные для типичного мира, — с улыбкой на лице я пытался всерьез оправдать здешних пациентов.
— Этого совсем и не хочется, — вдруг серьезным голосом произнесла собеседница.
— Чего именно? — уточнил я.
— Быть привычными для типичного мира, мне не хочется угождать ему, мне плевать на его мнение, я хочу быть собой. Какой бы уродливой не считал меня этот мир, но я не буду под него подстраиваться, — пояснила Элизабет.
— Ну с этим я полностью солидарен, подстраиваться под других никому не нужно, но вот подстроиться под себя, пожалуй, стоит. Ведь важна лишь та гармония, что живет внутри нас, только достигнув ее, все наши поступки смогут быть разумными. А ждать одобрения от толпы, это наивная и пустая трата времени, им все равно не угодишь, там всегда найдутся те, кто тебя яростно возненавидят.
— Ты чертовски прав, Джереми, я же сразу поняла, что ты необычный человек. Ты совсем другой, пожалуй, самую большую пользу из всего пребывания в больнице я извлекла из общения с тобой, ты полезнее любого психотерапевта! — вдруг эмоционально воскликнула девушка.
— Ну я просто терапевт, поэтому лечить психику других людей я не компетентен. Да и не имею на это право, — слегка рассмеялся я.
— Разве нужно иметь разрешение для того, чтобы помогать другим? — удивленно произнесла мисс Шифер.
— Ну в наше время да, требуется разрешение, иначе можно нанести непоправимый вред больному, — пояснил я.
— А если больной и так в шаге от того, чтобы умереть? Или же все хваленые методы компетентных людей не приносят никакой пользы? Имеет ли смысл тогда позабыть о наличии разрешения? — продолжила с расспросами девушка.
— Если иного пути нет, то да, возможно, стоит рискнуть, но такие ситуации крайне редки, — жестом руки я изобразил ничтожно малое количество подобных ситуаций.
— Ошибаешься, Джереми, такие ситуации сплошь и рядом, поверь мне. Если ты их не видишь, то это не значит, что их нет, — слегка возмущенно ответила собеседница.
— Мне, как врачу, сложно оценивать это, я считаю, что методы должны быть исключительно научными, — парировал я.
— Как врачу? А если как человеку? — глаза девушки внимательно уставились на меня.
— Я, я не знаю, наверное, смотрел бы иначе, — задумался я.
— Вот тут ты и попался, Джереми, — улыбнулась Элизабет.
— В чем попался? — удивился я.
— Ты сейчас явил мне обе своих сущности, которые сражаются друг с другом. Пожалуйста, не дай себе проиграть в этой битве.
— А если я проиграю, то, что случится? — я с возрастающим удивлением посмотрел на собеседницу.
— Ты станешь безумцем, — развела руками девушка.
— Ну хорошо, я постараюсь не подвести себя, — улыбнулся я, продолжив:
— Все хотел у тебя спросить, а какую музыку ты предпочитаешь? — я немного отвел тему разговора от своей персоны.
— Классическую, инструментальную, рок, все зависит от настроения, а у вас какие предпочтения? — поинтересовалась собеседница.
— Мне нравится классическая музыка и старый добрый рок. Да, я его обожаю. Только слушаю музыку сейчас крайне редко, нет свободного времени, а так очень люблю хорошее музыкальное творчество. Вспоминаю, как сяду в любимое кресло уставший после рабочих суток, включу Иоганна Себастьяна Баха, и прям чувствую, как начинаю оживать, словно где-то внутри аккумулируется энергия, которую пробуждает эта музыка. Это незабываемые впечатления, — немного пооткровенничал я.
— Здорово, мне так это знакомо! Вот только не понимаю, почему вы не находите время на столь важные вещи, ведь все предельно ясно, музыка дает вам силы, она вдохновляет вас, заставляет действовать, когда кажется, что сил уже ни на что не хватает, а вы почему-то не пользуетесь этим безграничным источником.