— Здорово, это просто круто, Оливер! Ты сам принял решение, обвел соперника вокруг пальца, удивил тренера и обманул всех, это просто потрясающе! — искренне похвалил я бывшего боксера.
— Спасибо, дружище, мне приятно это слышать, — произнес здоровяк, по лицу которого было ясно, что он очень доволен получать слова похвалы в свой адрес. А ведь действительно, он сделал важный шаг, рискнув отношением тренера, победой в поединке и уважением к себе в целом, и выиграл этот момент.
— А теперь, Оливер, ты должен сделать тоже самое, обязан переиграть своего врага, сделать что-то невообразимое, чего он никак не ожидает. Удиви его и заодно всех остальных вместе с ним!
— Но ведь мой враг не совсем человек, — начал было бугай, но я перебил его:
— Оливер, тебе, как воину, без разницы кто твой враг, какой у него вес, какие возможности и как сильно он бьет, тебе надо побить его и иного выбора у тебя просто нет. Уйти, значит сдаться, а сдаться, значит показать свою слабость, следствием которой будет потеря уважения у всех, кто следит за твоей битвой, — я старался давить по тем болевым точкам, нажатие на которые максимально бы мотивировало Оливера к действию.
— Я готов, Джереми, я сделаю это, я придумаю, как вырубить этого гада ко всем чертям! Я разнесу его в пух и прах! — здоровяк вновь вскочил с места и стал размахивать своими здоровенными кулачищами, да так, что мне показалось, что меня сейчас снесет от ветра. Мне тоже пришлось встать из-за стола и немного успокоить своего собеседника, чтобы он не попался на глаза доктору Шульцу в чрезмерно возбужденном состоянии. Затем я протянул Оливеру руку со словами:
— Оливер, ты должен сокрушить своего врага и все свои силы направить на то, чтобы преодолеть его, как бы тяжело тебе ни было, ты не сдашься. Обещаешь мне?
— Да, Джереми, обещаю. С этой минуты я начну искать путь к победе, — произнес Оливер, пожимая мою руку.
На выходе нас ждал доктор Генрих Шульц, он перехватил у меня выходящего Оливера Блэнкса, которого аккуратно похлопал по плечу и вывел за пределы нашего кабинета. Я же решил вежливо дождаться доктора, чтобы выпить с ним чая и немного передохнуть от столь эмоционального и насыщенного разговора. Буквально через пять минут вернулся доктор, он тут же сел за стол рядом со мной, налил мне горячего чая и придвинул вазу с конфетами.
— Что-то сегодня у вас разговор с пациентами проходит намного дольше, чем в первый раз, видимо контакт налажен, уже легче воспринимают вас и, наверняка, делятся чем-то важным и интересным, — с немного ехидной улыбкой произнес доктор Шульц.
— Может быть, мне сложно сказать, чем они обычно делятся с остальными, но на некоторые темы, не касающиеся их лично, они разговаривают весьма охотно, — ответил я.
— А о чем вы разговариваете, доктор Джереми, если это не секрет? — полюбопытствовал доктор.
— Да обо всем, о спорте, музыке, увлечениях, я стараюсь не касаться личностных тем, — немного соврал я.
— А-а, понятно. А ничего о нашей больнице они не рассказывали? — продолжил с расспросами доктор.
— Да нет, а что о ней рассказывать, — пожал плечами я.
— Ну ясно, извините, что лезу с расспросами, просто любопытно, все-таки не с каждым они готовы идти на такой контакт, по крайней мере со мной они не захотели бы столько общаться, — с некоторой завистью произнес доктор.
— А вы пробовали? — спросил я.
— Конечно, как без этого, я как доктор всегда общаюсь с больными, — хмыкнул он.
— В том то и дело, доктор Генрих, что вы всегда общаетесь с ними как доктор с больными, но никогда не разговариваете с ними, как человек с людьми, — ответил я. О чем немного даже пожалел, ведь мои слова могли обидеть доктора, который и так тратил свое время на меня, а я еще позволял себе проявление такой бестактности.
— Возможно, вы правы коллега, профессиональная привычка, ее никто не отменял, даже в обыденной жизни забываешь, что ты уже не на работе и продолжаешь смотреть на людей своим профессиональным взглядом, вычленяя у них какие-нибудь известные симптомы, — с пониманием произнес доктор.
— Я и сам корю себя за это, только недавно понял, что все это время жил только доктор Смит, а человека по имени Джереми в мире даже не существовало, — поддержал я доктора.
Глава 9Мистер Роб Джефферсон
После чая я отправился в соседнюю комнату, дожидаться прихода последнего собеседника по имени Роб Джефферсон, которого с минуты на минуту приведет ко мне на разговор доктор Генрих Шульц. Он сегодня выполняет свои обязанности в гордом одиночестве и одновременно берет на себя работу профессора Говарда Блэка, который на несколько дней покинул город для участия в каком-то научном съезде. Итак, Роб парень необычный, рассказывающий странные истории про неуловимого персонажа, но создающий впечатление парня довольно-таки эрудированного, абсолютно не глупого. Но ведь эти истории про «Сказочника» или «Волшебника» заинтересовали меня, пробудили во мне чувство безмерного любопытства, и я в них поверил.
— Здравствуйте, мистер Смит, — раздался за спиной знакомый голос.
— Привет, Роб, — произнес я, разворачиваясь к появившемуся в комнате пациенту. Роб, прошел к столику и сел в кресло, а доктор Шульц же напротив, вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.
— Итак, Роб, как твои дела? Что интересного произошло за те дни, пока мы с тобой не виделись? — начал развивать диалог я.
— Сложно сказать мистер Джереми, я старался не нагружать себя ненужной информацией, чтобы не захламлять голову. Поэтому большую часть времени сидел, собирая фигурки из бумаги. Знаете, это успокаивает и отвлекает от ненужных мыслей, — произнеся это Роб и уставился в потолок.
— А что за фигурки, ты увлекаешься оригами, верно? — спросил я.
— Точно, — кивнул Роб.
— А почему ты не загружаешь себя другой информацией, почему считаешь ее не нужной? Просто мне кажется, что любая информация где-нибудь и когда-нибудь может пригодиться.
— Джереми, посмотрите сами, что полезного может присутствовать в этих глупых передачах, которые нам разрешают смотреть по телевизору? Или в этих бульварных романах, которые у нас предлагаются к чтению? Это же просто омерзительно. Оно мало того, что не имеет ничего общего с искусством, так еще и напрочь отупляет мозги, тем, кто с этим соприкоснётся, — возмутился Роб.
— Ну с тобой сложно не согласиться, по телевизору сейчас и правда показывают всякую ерунду, — согласился я.
— Вот видите! Так откуда мне тогда брать полезные сведения, если основными источниками окружающей меня информации являются зловонные болота, пить из которых мне никак не хочется. Неужели я буду слушать эту ерунду о том, как муж и жена выясняют свои отношения на виду у всей общественности, это же просто отвратительно, даже унизительно, быть участником массового копания в чьем-то грязном белье. Или эти юмористические передачи, которые нам здесь показывают, они не то, что непригодны для просмотра людям, с такими нарушениями, как у меня, так они еще и пагубно влияют на людей здоровых, превращая их в умственно неполноценных.
— Ну, Роб, кому-то же нравится юмор и шутки, это помогает расслабиться, переключиться после серьезного трудового дня.
— Доктор Джереми, расслабиться можно и еще более абсурдными способами, например, плеванием в прохожих с какой-нибудь высотки, но это же не значит, что это хорошее и полезное занятие, это поведение, которое отупляет, как это делают и те передачи. Они заставляют человека деградировать, делая его глупым и покорным.
— Спрос рождает предложение, разве нет?
— Если идиоты будут требовать от вас какой-нибудь полнейшей тупости, то вы будете ее поставлять? Ведь это спрос, который так важен в рыночной экономике, разве нет? Они будут просить вас, чтобы вы били их по лицу, даже будут готовы платить вам за это. Будете ли вы это делать? — спросил Роб.
— Нет, конечно, Роб, это же абсурд, людей с такими желаниями необходимо лечить, — ответил я.
— Вот, видите, мистер Смит, вы не будете потакать им, наживаться на их невежестве и вероятной болезни, а другие почему-то наживаются, считая, что деньги важнее любой морально-нравственной стороны. Вот в чем проблема, они слишком любят деньги и власть, что ради них готовы идти по головам, используя слабости тех, кто слишком глуп или безнадежно болен, чтобы иметь разумность отказаться от ненужного товара. Вот ваша извращенная рыночная модель, построенная на невежестве и жадности!
— Да, во многом ты прав, люди действительно не очень ценят мнение других, их волнует исключительно финансовая сторона.
— Ладно, если бы они не ценили чужое мнение, это еще пол беды, но они в наглую паразитируют на людских недостатках, используя их несовершенство себе во благо, вот что действительно ужасно. А потом эти же господа начинают мне вещать о том, как правильно жить и к чему стремиться. Те, чья собственная жизнь полностью извращена, начинают учить других какому-то высокому смыслу. Разве это не абсурд, мистер Джереми, скажите мне? — запросил моей поддержки Роб.
— Да, ты полностью прав, это бизнес, который управляет людьми, играя на их слабостях, делая человека ведомым и зависимым, — поддержал я.
— Вот, понимаете. Теперь спросите себя, о какой осознанной жизни может идти речь в этом обществе, если оно выстроено таким ненормальным образом? Почему умные и культурные люди скрываются где-то на дне, не имея никакого шанса явить себя миру, а те безграмотные выскочки ликуют на самом верху пирамиды? — лицо Роба исказило полнейшее возмущение.
— Ну почему же, среди богатых и известных людей достаточно разумных и честных господ, которые благодаря своему таланту смогли пробиться наверх, значит они все-таки не остались на дне, — засомневался я.
— А сколько талантливых людей, мистер Джереми, так и осталось прозябать в этих болотах, вы даже не представляете какое количество гениев и будущих первооткрывателей так и сгнило в тех водах, так и не явив себя этому миру. Хорошо читать о достижениях какого-нибудь ученого, писателя или музыканта, который так верил в свой успех, зная, что он добьется признания и славы и у него это в итоге получилось. Все рукоплещут, восхваляя таких людей, внутренне разжигая надежду на то, что и они когда-нибудь смогут добиться чего-нибудь поистине стоящего, как это сделали и эти успешные люди. Но никто, мистер Джереми, никто не задает себе вопрос, а сколько же осталось тех, кто не меньше наших счастливчиков жаждал своего признания, но так и остался ни с чем? О ком мы так никогда и не услышали?