— Очень любопытный господин, этот ваш Сказочник, вот бы и мне с ним пообщаться, — улыбнулся я.
— И у вас будет такая возможность, мистер Смит, — подмигнул мне собеседник.
— Ну ладно, представим, что я тот человек, который может тебе помочь, вот только чем и как? Я же не смогу переубедить тебя, что никаких призраков не существует, ведь ты будешь верить не мне, а собственным глазам. Да и я более чем уверен, что с таким подходом ты уже сталкивался в стенах этой лечебницы, а они, как и следовало ожидать, никакого результата не принесли.
— А помните, что я сказал вам, когда вы спросили, о чем я больше всего мечтаю? — спросил Роб.
— Да, ты сказал мне, что больше всего мечтаешь не прекратить их видеть, а перестать их бояться, — произнес я, вспомнив, что Роб говорил мне при первом нашем разговоре. А ведь если перед ним стоит задача перестать бояться своих фантазий, то, пожалуй, надо искать решение в другом месте. Получается, что мне необходимо заставить его перебороть свой страх. Вот только как? Ведь сложно не бояться всяких зомби и приведений, которые каждый раз выпрыгивают на тебя из шкафа, или хватают гниющей рукой за ногу, когда ты идешь мимо кровати, — ухмыльнулся про себя я.
— Все верно, доктор, именно так я и ответил, но мне не под силу справиться со своим страхом. Я не могу привыкнуть к тому, что я вижу. Оно пугает меня, загоняя в рамки безумия, делая меня ненормальным, чокнутым, — посетовал мистер Джефферсон.
— А ты пытался смириться с этим? Пробовал смотреть на это, как на нечто само собой разумеющееся? — спросил я.
— Нет, я не могу, мой ум понимает, что это не нормально, поэтому идет в конфронтации с самим собой, а на почве общего раздрая и зарождается психическое отклонение. А если я не могу осознать иллюзорность своих видений, то начинаю чувствовать страх, который одолевает меня, вселяя ужас и холод в мое тело.
— Роб, а когда это началось с тобой? Когда ты начал их видеть? — спросил я, понимая, что мне придется как-то раскручивать эту проблему, если я хочу хоть до чего-нибудь докопаться.
— Впервые это произошло в возрасте двадцати пяти лет. Ночью они вдруг стали возникать у меня перед глазами, такие холодные, мрачные и безжизненные. Я так сильно испугался, что чуть не умер от сердечного приступа. Это было ужасное эмоциональное потрясение. После которого я стал постоянно видеть их, они стали приходить ко мне по ночам, в сумерках, всегда в то время, когда тьма начинала окутывать город. Поэтому я боялся оставаться в темноте, включал лампочку и спал со светом, и всегда подскакивал, если слышал внезапный шорох или какая-то тень вдруг прошмыгивала рядом, — рассказал Роб, по лицу которого было видно, что подобные воспоминания пугают его, заставляя вновь переживать те тяжелые эмоциональные потрясения.
— Зато ты нашел способ скрыться от них, свет пресекал их попадание в твой дом, это же отличное решение, — я пытался найти хоть что-то позитивное во всем происходящем с моим собеседником.
— К сожалению, не на долго. Позднее я стал задаваться вопросом, а почему они приходят только ночью, ведь вряд ли это связано с той глупостью, что они якобы боятся света и прочее. Так вот, после того как я стал осознавать абсурдность этого стереотипа, они внезапно стали посещать меня и в дневное время и утром, всегда, будь у меня дома темно или во всю светит яркий свет. Теперь им стало абсолютно безразлично, они стали приходить ко мне в любое время, когда им заблагорассудится. А я, я ничего не мог с этим поделать.
— Роб, ведь ты сам разрешил им появиться, когда потерял веру в действенность света. Получается, что твой разум сам допустил их появление, а они и повиновались ему. Уж не служит ли это неопровержимым доказательством того, что эти видения являются игрой твоего собственного ума? — радостно воскликнул я.
— Мистер, Джереми, вероятно, оно и так, вот только я не знаю, что мне делать с этой информацией, то, что их рисует мой разум, не дает мне никакого освобождения от них, и уж тем более не дает мне чувство безопасности и защищенности от пробуждающегося страха.
— Тогда скажи мне, Роб, что происходило в твоей жизни такого необычного, после чего все это началось, может ты испытал какое-то тяжелое потрясение, которое вызвало у тебя эти ведения? Что-то же должно было с тобой случится? — спросил я, надеясь получить хоть какую-нибудь зацепку. Мне очень не хотелось верить в то, что случай мистера Джефферсона не имеет никакого выхода. Точно должно быть какое-то решение, ничто не возникает на ровном месте, со временем я ясно начал осознавать это. Но что же произошло с этим парнем, почему он стал лицезреть столь страшные и пугающие вещи, на это у меня пока не было ответа.
— Я не знаю, мистер Джереми, ничего такого в моей жизни не было, — грустно пожал плечами Роб.
— Ты в этом уверен, Роб? Ничего шокирующего? Никакой затяжной депрессии? Никаких семейных конфликтов и жизненных потерь? — удивился я.
— Нет, ничего подобного, даже более того, те годы для меня были самыми счастливыми, я был целостен и гармоничен, был доволен собой и качеством своей жизни, тогда я понимал, что все делаю абсолютно правильно. Мне нечего скрывать, честно, со мной не происходило ничего из того, что могло бы ударить по моей психике, да еще так, чтобы я ощутил себя законченным шизофреником, — задумчиво произнес мистер Джефферсон слегка усмехнувшись.
— Ну ничего я раскрою эту тайну, мне лишь потребуется на это немного времени. Держись, Роб, мы доберемся до истины, — попытался я обнадежить собеседника.
— Странный вы все-таки человек, мистер Джереми, вроде врач, хоть и не психиатр, но методы ваши совсем не схожи с тем, как действуют здешние врачи, которые считают мое заболевание шизофренией, медленно и уверенно развивающейся в моей голове. Болезнь, которая в один прекрасный момент, независимо от каких-либо внешних событий, либо от едва заметных воздействий, вдруг явила себя миру, открыв научному обществу еще одного душевнобольного. А вы, вроде пришли сюда как писатель, а на деле пытаетесь помочь своему собеседнику. Почему, Джереми? Ведь это не ради книги? Что или кто движет вами? — собеседник внимательно посмотрел в мои глаза.
— Мной движет человек, Роб, — ответил я, глядя в глаза мистеру Джефферсону.
После разговора с моим последним пациентом, которого вывел из кабинета доктор Генрих Шульц, я открыл свою записную книжку и начал фиксировать всю информацию, полученную сегодня в процессе разговора, а также все мысли, возникающие у меня в голове касательно всего происходящего. Я старался не делать никаких записей во время общения с пациентами, чтобы не отвлекаться и не смущать их подобными действиями. Диалог складывается намного легче и естественнее, если мы разговариваем как приятели или товарищи, спокойно и непринужденно, без использования каких-либо сторонних аксессуаров, которые могли бы вызывать ненужную ассоциацию у собеседника. Ведь именно записи делает врач, когда общается с пациентом, чтобы на основе полученной информации поставить диагноз и завести медицинскую карту, либо это делает медсестра, записывающая за пациентом, пока тот увлеченно беседует с доктором. Я старался все представить так, словно мы встретились не в психиатрической клинике, а где-то в гостях, парке или кафе, чтобы мой собеседник чувствовал себя спокойно и уверенно, чтобы он мог, наконец, переключиться и отдохнуть от режущих глаза больничных стен. После того, как были сделаны все необходимые записи по мистеру Джефферсону, я пересел в его кресло. Не знаю зачем я сделал это, но мне казалось, что на этом месте у меня будет больше шансов разобраться в его проблеме. Будто я смогу глубже понять его самого. Я еще раз открыл книгу и полистал странички с сегодняшними записями, словно пытаясь найти там хоть какую-то подсказку. Элизабет Шифер, Оливер Блэнкс, Роб Джефферсон — три человека, чьи судьбы до недавнего времени были мне абсолютно безразличны. Я искал матерых психов, которые скрасят страницы моего будущего романа о безумии. Потом я выбрал людей, показавшихся мне наиболее интересными, а что же теперь, я проникся их жизнью, их взглядами и их проблемами, теперь я думаю не о том, чтобы написать книгу, а о том, чтобы помочь этим несчастным вновь обрести свободу. Но не от стен этой больницы, как говорил Роб, а от того, что находится у них в голове. То, от чего ты никогда не сбежишь, как бы далеко ты не бежал. Но ради чего все затевалось? Ради встречи с неким безумцем, потом ради книги, а теперь ради помощи другим. Я шел спасать себя, но уже совсем позабыл об этом, так как встретился с болью тех, кому спасение сейчас важнее, чем мне. У меня еще есть шанс, а у них лишь последняя надежда. Что же, я сделаю все, что в моих силах. Нет, я сделаю все. Но сперва я должен отыскать одного господина по имени Сказочник. Ведь это тот, кто сможет расставить все по своим местам, серый кардинал, темная фигура на большой доске, без имени, без лица, без прошлого. Но что-то мне подсказывает, что именно он даст ответы на все вопросы, а если и не даст, то точно укажет мне верный путь.
Глава 10Неожиданное предложение
Теперь вся моя надежда лежала на охраннике по имени Боб, которого я пытался завербовать в свои ряды, надавив на его слабости и личную заинтересованность. Но придет ли он к какому-нибудь решению, сможет ли предложить мне нечто стоящее, что могло бы повлиять на всю суть происходящего, я не знал, но очень на это рассчитывал, так как другой зацепки у меня попросту не было. Ладно, посмотрим, что мне скажет Боб, если, конечно, скажет, а там и будем думать, как действовать дальше. Мои размышления прервал вернувшийся в кабинет доктор Шульц, который нарочно громко кашлянул, привлекая мое внимание.
— Доктор Джереми, по-моему, вам следует немного отдохнуть, вы потратили почти весь день на общение с нашими пациентами, вы так увлеклись процессом, что даже не отлучились на обед, — произнес Генрих Шульц.
— Разве уже настало время обеда? — удивленно спросил я, поднимая руку с часами. Стрелка на циферблате показывала без четверти пять. Получается, что я общался с пациентами более шести часов, почти без перерыва, я так увлекся, что даже позабыл про время, а ведь по ощущением мне казалось, что сейчас явно не более часа дня.