деть и дожидаться его мне будет очень тяжело. Поэтому попробую прогуляться по коридору и посмотреть, может на дверях палат есть какие-то имена или обозначения, которые дадут мне любую подсказку. Я с боем поднялся, отогнав от себя остатки сонного состояния и подошел к двери, на которую стал медленно и аккуратно надавливать рукой, дабы не создавать лишнего шума. Вот только дверь почему-то не двигалась. «Что за черт?» — прошептал я. Я стал давить сильнее, но толку не было, дверь явно была заперта снаружи. Как так? Что же это происходит? Боб решил подставить меня? Или случайно на автомате задвинул засов на двери, когда я зашел внутрь? — вопросы стали крутиться у меня в голове. Представляю реакцию профессора, когда ему покажут меня, сидящего в палате для больных, расположенной на запретной территории четвертого этажа. Да, он на меня дико рассердится, даже более того, он придет в ярость и со скандалом выставит меня за дверь. Вот только зачем это делать со мной, кому я мог так насолить? Может доктор Шульц, он меня явно невзлюбил, считает меня слишком умным, и его дико раздражает тот факт, что я легко нахожу общий язык с другими пациентами, в то время, когда его вообще мало кто желает слушать. Это зависть, профессиональная зависть, я видел это в его глазах, когда профессор радовался моему взаимодействию с его подопечными. У мистера Шульца, в этот момент, во взгляде читалось явное недовольство и негодование, вызванное появлением в их клинике подобного экземпляра. Я более чем уверен, что Генрих Шульц увидел то, как я разговаривал с охранником Бобом на парковке, после чего решил все выведать. Изначально Боб молчал, но потом он надавил на него как следует, а может и подкупил, уж не знаю каким методом он пользовался, но Боб по итогу все ему выложил, а он и задумал, как все это провернуть, проучив меня как следует. А потом он приведет профессора, ткнет в меня пальцем и скажет: «Смотрите, доктор Говард, кто нам попался. А я ведь вам говорил, что ему нельзя доверять! Он явился сюда отнюдь не с благородной целью, он пришел сюда для того, чтобы все разузнать и вынюхать, вы же помните, как он интересовался у вас о назначении четвертого этажа, как расспрашивал вас о нем, как жаждал что-нибудь выведать! Он просто ничтожный шпион, вот и все!». В моей голове крутился образ довольного Генриха Шульца, доктора, который смог изловить наивного Джереми Смита, наказав его таким унизительным способом. А если нет? А если все-таки доктор Шульц здесь не причем, а это личная месть Боба? Нет, исключено, зачем ему это. Если только он не вступил в сговор с Робом Джефферсоном, придумав загадочную историю, которая бы удобно дополняла друг друга, создавая некую единую суть, на которую я, Джереми, наивно купился, так как мгновенно сопоставил два разных случая, абсолютно между собой не связанных, да еще и представленных так умно, с совершенно разных ракурсов, тем самым развеяв все возможные сомнения на счет ее правдивости. Но есть ли какая-то связь между этими двумя лицами? Знакомы ли они между собой? А если и знакомы, то какую цель они преследуют, заманивая меня в свои чудовищные сети? А может не меня одного? И тут я вспомнил то, о чем мне рассказывал Оливер, о том, что здесь содержатся люди, неугодные обществу, те, кто способен думать и мыслить отлично от остальных, так, как может быть не выгодно кому-то сверху. Но причем здесь я? Нет, в идиотские идеи заговора, которые лезут в мою голову по причине охватившего меня волнения, я не верю, ну что еще за вселенский заговор против моей скромной персоны. Не стоит устраивать панику, все же есть вероятность, что Боб просто случайно закрыл дверь на засов, а я тут сразу впадаю в истерику. Если это так, то тогда самым разумным решением с моей стороны будет держаться первоначального плана, иначе паника все разрушит, и будет печально узнать, что я упустил что-то очень важное по причине возникновения в моей голове каких-то конспирологических теорий. Тогда я буду сидеть возле двери, откинувшись к стенке этого убогого помещения, а там посмотрим, что произойдет, может где-то здесь я смогу что-то услышать или обнаружить. Но сон все равно неустанно накатывает на меня, главное ему не поддаваться.
— Джереми, ну почему вы опять не хотите с нами сотрудничать, почему упираетесь, мы ведь вам не враги. Давайте же наладим с вами дружеские взаимоотношения и придем к единому консенсусу, — раздался голос из-за моей спины. Я открыл глаза и обнаружил, что лежу привязанным к кровати в этой самой комнате, где я только что сидел и ожидал какого-нибудь развития событий. Но событие оказалось еще хуже, чем я мог себе представить, надо мной, абсолютно беспомощным, стояло несколько человек в белых халатах, лица которых надежно закрывали медицинские маски, поэтому мне было сложно узнать кого-то из них. Кроме одного, того со шприцом, который подошел ко мне ближе всех, его глаза, да, я узнал их, это Генрих Шульц, он держит в руках шприц с каким-то раствором, который он хочет вколоть мне.
— Ну что Джереми, мой друг, мы сможем с вами, наконец, договориться? Или будете дальше упираться? Я не хочу причинять вам зла, я на вашей стороне, тем более что мы с вами коллеги, поэтому давайте поступим как взрослые и разумные люди? — произнес доктор, нажимая на шприц, из которого вылетела тонкая струйка жидкости. Я пытался ответить ему, чтобы он отстал и отпустил меня, но не мог этого сделать, так как в мой рот был вставлен кляп, и это никак не позволяло мне произнести ничего внятного. На все мои безнадежные попытки заговорить доктор лишь покачивал головой. Я начал раскачиваться на кровати, предпринимая безуспешную попытку вырваться, на что доктор только рассмеялся.
— Ах, Джереми, Джереми, так мы с вами никогда не договоримся.
Я продолжал отчаянно сопротивляться, чтобы не стать для него верной и послушной добычей, но все мои попытки его лишь забавляли, было видно, ему нравится то, как я мучаюсь, ему приносит удовольствие то, как жертва осознает свою беспомощность перед его неизбежной и пугающей жестокостью. Поэтому он растягивал момент укола, поэтому изводил своего заложника, наслаждаясь каждой секундой его внутренней боли, которая уничтожала человека изнутри, будучи намного сильнее любого физического воздействия.
— Джереми, Джереми, — зазвучало уже где-то вдалеке, а картинка перед глазами начала расплываться, теряя четкость своих очертаний. Видимо укол начал действовать, — пронеслось у меня в голове.
Глава 11Мистер Сказочник
— Джереми, Джереми, сколько можно спать? — вновь прозвучало, но уже где-то неподалеку. Я открыл глаза и обнаружил, что сижу на полу психиатрической клиники, облокотившись спиной к стене, где я и устроился в ожидании проявления каких-нибудь событий, но, вероятно, отрубился на несколько минут. Я посмотрел на часы, стрелки которых были едва различимы в темной комнате, так как единственным нормальным источником света являлась лишь луна за окном, но я все же разглядел время, было три часа ночи. Ничего себе, я проспал целых три часа, невероятно!
— Джереми, ты, наконец, проснулся, — произнес чей-то голос. От неожиданности по моей спине пробежался холодок, а волосы на голове зашевелились. Я схватил фонарик, закрепленный на поясе, и начал святить по углам комнаты, рассчитывая кого-нибудь обнаружить, но в комнате было пусто, кроме меня здесь больше никого не было.
— Джереми, это бессмысленное занятие, прекрати нервничать и успокойся, я же тебе не какое-нибудь чудовище, — вновь прозвучал тот же голос.
— Хорошо, успокоюсь, если скажешь мне, кто ты такой, — произнес я, понимая, что это были первые слова, которые пришли мне в голову.
— Зачем ты спрашиваешь то, что и так прекрасно знаешь? — слегка усмехнулся голос.
— Так ты тот самый Сказочник? — уточнил я.
— Он самый, правда это прозвище не характеризует меня в полной мере, но все же считаю его довольно неплохим вариантом для своей идентификации, — ответил голос.
— Тогда ты тот, кого я ждал, — произнес я уже почти полностью успокоившись.
— Нет, Джереми, это ты тот, кого я ждал, — ответил мне мой новый собеседник.
— Что ты имеешь ввиду? — удивленно спросил я.
— То, что я давно ждал тебя, ждал, когда же ты, наконец, сможешь побороть себя, чтобы совершить столь отчаянный шаг, направленный на встречу с тем, с кем не каждый хотел бы встретиться, — ответил мне собеседник.
— Но какая тебе от этого польза? — смутился я.
— Мне достаточной той пользы, которую получишь ты, встретившись с тем, кого ты так долго и упорно избегал.
— Разве я тебя избегал, мне кажется, что я сразу попытался найти какое-то решение, дабы встретиться с тобой. Я вообще долго и усиленно пытался организовать это знакомство, что у меня в итоге получилось.
— Долго? Сколько же ты шел к этому? — спросил Сказочник.
— Ну я уже вторую неделю полностью погружен в этот процесс, направленный на поиск встречи с тобой, — ответил я.
— Джереми, сколько тебе лет? — спросил мой собеседник.
— Тридцать восемь, но какое это имеет значение?
— Тридцать восемь лет, из которых лишь две недели были направлены на то, чтобы встретиться со мной. Так скажи мне, Джереми, что ты делал оставшиеся тридцать семь лет и одиннадцать с половиной месяцев? Если мы так и быть, округлим твой возраст до ровной цифры.
— Я жил, мистер Сказочник, все это время я посвятил жизни.
— И какую же часть из этого времени ты потратил на жизнь?
— Всю! Каждый день, пролетавший перед моими глазами, был посвящен этой жизни.
— Ты верно подметил, что день пролетал у тебя перед глазами. Что же было в эти годы такого, что ты бы мог назвать жизнью?
— Я многого добился, поднялся по карьерной лестнице, обрел семью…
— Погоди, Джереми, не продолжай, — прервал меня собеседник. — То есть ты считаешь, что, работая на специальности, которая тебе никогда не нравилась, посвящая ей львиную долю своего времени, ты действительно вкушал жизнь? — прервал меня голос.
— А почему нет? Я, конечно, хотел выбрать другое направление, но так уж случилось, что я стал терапевтом. Это то, что у меня хорошо получается, это то, что приносит другим пользу.