— Но как мне быть в общении со своей матерью, я же не могу перестать с ней общаться из-за ее поведения, а повлиять на ее взгляды я не смогу. Как же мне быть? — спросил здоровяк.
— Мы всегда жалеем своих близких, а себя, наоборот, виним в своей чрезмерной жестокости по отношению к ним, да и они сами не против выставить картину наших взаимоотношений именно таким образом. Но никому не следует забывать, что ничто не происходит просто так. Наше, не совсем доброе, расположение по отношению к кому-то из близких людей, является не следствием внутреннего несовершенства, а, в первую очередь, результатом их собственных поступков и ошибок. Другой вопрос в том, сможем ли мы найти компромисс и понять друг друга, наладив взаимоотношения и простив все прошлые обиды? Но если кто-то все еще не хочет менять свое поведение и жаждет дальше властвовать над чужой жизнью и эксплуатировать ее в собственных целях, то тогда вряд ли из этого что-то получится. Скорее всего это приведет к бесконечному водовороту прощений и обид, наполненному неутихающей болью и страданиями. Всегда, Оливер, всегда можно услышать друг друга и понять, если обе стороны возжелают этого, иного же пути к пониманию просто нет, — заключил я.
— Кажется, что я покину эти стены совершенно другим человеком, странно, что ответ пришел оттуда, откуда я его совсем не ждал. И это все благодаря тебе, — Оливер уже вернулся к своему нормальному состоянию, разве что теперь он выглядел немного задумчивым.
— Он пришел из тебя Оливер, лично я для этого ничего особо и не сделал. Ты сам нашел все слабые стороны своего противника, сам его тщательно проанализировал, и ты сам вспомнил причину, по которой он стал постоянно проявляться в тебе. Ты не мог прыгнуть выше своей головы, не мог оправдать абсурдные ожидания другого человека, а это, естественно, привело к тому, что ты начал злиться, и делать это ты начал в первую очередь на самого себя. Но теперь мы все поняли, во всем разобрались, и отныне поставим крест на этом безумстве, а ты двинешься вперед, и я верю, что твое будущее будет намного счастливее твоего прошлого.
Я вышел из кабинета, сообщить профессору и доктору Шульцу, что можно проводить Оливера Блэнкса к себе в палату, а ему на смену привести Роба Джефферсона, но ступив за порог, я, к огромному удивлению, обнаружил смотрящие на меня суровые и хмурые лица. Доктор Шульц молча вывел из кабинета Оливера, я же остался наедине с профессором, который жестом указал мне на кресло, я же, не понимая, причину подобного поведения, последовал его приказу. Спустя несколько минут в кабинет вошел и доктор Генрих Шульц, который встал сбоку от меня.
— Итак, мистер Смит, мы с полным пониманием отнеслись к вашей ситуации, пошли к вам на встречу, прониклись доверием, а вы подобным образом решили отплатить всем нам, — произнес профессор, суровым взглядом уставившись на меня.
— А в чем собственно дело, профессор? Что я такого натворил? — удивленным голосом спросил я.
— А вот что! — произнес профессор, указывая в сторону доктора Шульца, который вытащил что-то из кармана и поднес к моему лицу. Неожиданным предметом оказалась моя шариковая ручка, которую я все никак не мог отыскать сегодня утром, вот только как она оказалась у доктора Шульца? Вероятно, что я оставил ее в кабинете, когда брал интервью в прошлый раз, но тогда в чем здесь преступление?
— Надеюсь вы не будете отрицать, что эта ручка ваша? На ней достаточно символов, говорящих о ее принадлежности именно к вашей персоне, — усмехнулся доктор Шульц. Да, та самая подарочная ручка, на которой было выгравировано мое полное имя, а также год, когда она была подарена.
— Доктору Джереми Смиту, — зачитал доктор Шульц. — Вряд ли в нашей клинике работает кто-то с таким же именем и фамилией, — продолжал надсмехаться доктор.
— Не буду отрицать, что это моя ручка, вот только в чем здесь проблема? Я, вероятно, обронил ее во время прошлого посещения вашей больницы, вот и все, а что, это противозаконно или противоречит вашему внутреннему этикету? — изумился я.
— Важно не то, что вы ее оставили, в этом нет ничего возмутительного, важно то, где вы ее оставили, мистер Смит, — произнес профессор.
— И где же я ее оставил? — спросил я.
— Там, куда вам путь строго запрещен, на четвертом этаже, — ответил доктор Блэк.
— Но я никогда не был на четвертом этаже, профессор, да и когда, по-вашему, я мог туда попасть? — соврал я, вспоминая свое ночное путешествие.
— Думаю, что сегодня, когда мы оставили вас одного. Генрих отправился за мистером Блэнксом, а я отлучился по работе, оставив вас здесь без присмотра, наивно рассчитывая на вашу порядочность. Но видимо я ошибся, вы проигнорировали мои требования и отнеслись к ним легкомысленно, что не могло не огорчить меня, да и не только меня, всех нас. Так что мистер Смит, я вынужден буду принять соответствующие меры в отношении вас, — произнес профессор.
— Погодите, я никуда не отлучался, я все это время сидел здесь, да и вообще какой смысл мне бегать на несколько минут на другой этаж, рискуя столкнуться с кем-нибудь из персонала? Да и к тому же я мог обронить ручку где-то на первом этаже, а кто-то ее подобрал, а потом выронил на четвертом, кто-то из ваших сотрудников, или же охранник, нес ее на выяснение принадлежности, ну и потерял по дороге. Ведь возможен такой вариант развития событий? — я старался всячески демонстрировать свою непричастность к происходящему.
— Возможен, конечно, и такой вариант, но он крайне маловероятен, я в него совсем не верю, — произнес профессор.
— А я тем более, — поддержал доктор Шульц.
— Ну все же он вероятен, остальное уже ваши предположения. Но лично я буду настаивать на своей непричастности к попаданию моей ручки на четвертый этаж вашего учреждения, — твердо заявил я.
— Хорошо, Джереми, я лично опрошу всех своих сотрудников, включая охрану и технический персонал, чтобы прояснить эту ситуацию. Но если я не получу от них никакой информации о вашей ручке, то буду считать вас не только нарушителем наших договоренностей, но еще и лжецом, отказывающимся признаться в правде, — произнес профессор, глядя мне в глаза. Я же сохранял полную непоколебимость, стараясь всеми силами показать свою непричастность к столь абсурдной ситуации. Поэтому все это время я сидел в кресле полностью расслабившись, стараясь думать только о том, что это лишь часть небольшой игры, в которую не стоит погружаться достаточно глубоко, иначе это может обойтись мне слишком дорого. Я знал, что такие специалисты быстро раскусят меня, если я начну нервничать и отводить взгляд, но я нарочно не делал этого, пытаясь верить в то, что я, действительно, к этому не причастен, и никогда не бывал на проклятом четвертом этаже. И у меня это легко получалось, это можно было понять по растерянности, которая проявлялась на лице профессора, ведь ему не удавалось прочитать меня, как бы он не пытался это сделать, особенно бросаясь резкими заявлениями в мой адрес.
— Хорошо, профессор, опрашивайте, — твердым голосом произнес я, понимая, что мистеру Блэку придется опросить не только всех сотрудников, работающих в этот день, но и тех, кто работал и дежурил в прошлые смены, ведь ручку я мог обронить и намного раньше. Право странно, что тогда уборщица ее не обнаружила. Но пускают ли ее на четвертый этаж, вот в чем загадка. А я, судя по всему, обронил ручку рядом с палатой, когда под утро возвращался оттуда в мокрой одежде. Видимо она выпала из мокрой куртки, которую я тащил в руке, переодетый в белый халат сотрудника психиатрической лечебницы.
— До выяснения всех обстоятельств, я запрещаю вам посещение нашего учреждения. С этого момента двери в «Обитель надежды» для вас закрыты. Если я получу информацию, опровергающую все наши предположения, то я непременно извинюсь перед вами. Но я очень сильно сомневаюсь, что кто-то из моих сотрудников даст мне объяснение насчет вашей ручки, попавшей на запретную территорию, но кто знает, посмотрим, — подытожил профессор, вставая с кресла.
— Генрих, вызовите, пожалуйста, охранника, пусть проводит мистера Смита к выходу, — произнес он, обратившись к своему подчиненному.
Глава 14Решительный поступок
Я стоял на парковке психиатрической лечебницы, откуда был позорно выставлен по какой-то глупой и абсурдной причине. Теперь я даже не знал, что мне делать дальше, ведь мой день складывался так удачно, а в итоге привел к такому отвратительному завершению. Я довел до финала свой разговор с Элизабет Шифер и с Оливером Блэнксом, но не успел поговорить со своим последним собеседником Робом Джефферсоном, в чьей истории мне так и не удалось поставить точку. И похоже, что я уже никогда не смогу этого сделать, ведь путь в больницу для меня закрыт. А все происходящее настолько неприятно и унизительно, что у меня уже пропало всякое желание как-то разбираться со всем этим. Сейчас в моей голове крутилась лишь одна мысль, просто забыть обо всем, умчаться домой и больше не вспоминать об этой увлекательной истории. Так я и сделал, мгновенно прыгнув в свой автомобиль и умчавшись в сторону дома, других вариантов у меня все равно не было. А что я могу? Переубедить профессора? Умолять его? Унижаться? Нет, это бессмысленно, тем более что я уже выбрал позицию ошибочно обвиненного, а это значит, что я не могу просто взять и во всем признаться, этот вариант здесь точно не уместен. Но что мне тогда делать? Брать больницу штурмом, вваливаясь туда, демонстративно наплевав на запрет высшего руководства? Нет, тогда меня не просто выволокут оттуда силой, так еще и вызовут полицию, которая будет смотреть на меня как на последнего идиота. Ладно, надо поесть и немного отдохнуть, а потом собраться с мыслями и все обдумать, тем более что я все равно ушел оттуда не с пустыми руками, кое чего я все равно смог добиться.
Около трех часов дня я сидел на кухне и попивал крепкий зелёный чай, он помогал мне немного расслабиться, снимая накопившееся нервное напряжение. Но помимо расслабления, он давал мне еще и неплохую ясность ума, столь необходимую в моем непростом случае. Итак, что мы имеем на сегодняшний день, а на сегодняшний день мы имеем две решенные задачи с двумя моими собеседниками, одну нерешенную задачу с последним из них, а также не закрытый вопрос со Сказочником. Что касается книги, то у меня есть возможность закончить главы, посвященные двум пациентам «Обители надежды», кроме главы, посвященной третьему пациенту — мистеру Джефферсону. Также я пока не могу добраться до концовки своего произведения, потому что не знаю, что будет скрываться в самом финале этой истории. А все это значит, что мой корабль застрял на мели и не может плыть дальше, но развернуться назад он не имеет возможности, а стоять на месте — значит пойти против природы самого парусника, лишив его права быть самим собой. Получается, я должен любым путем выгрести со дна. Двинуться дальше к своей заветной цели, вот только непонятно, как именно это сделать, что конкретно я должен совершить, если ситуация, в которую я попал, абсолютно патовая. В ней нет никаких вариантов для ходов, это завершенная партия.