снесли по закутам жильцы
свои примуса и корыта,
свои чугуны и ставцы…
На каждый предмет обихода,
который на что-нибудь гож,
так быстро меняется мода,
что скоро в чулан не войдёшь.
И вот на семейном совете,
вчерашние куклы забыв,
заводят хозяйские дети
все тот же нехитрый мотив.
Что время спровадить на свалку
и ветхую плотничью снасть,
и сбитую косу, и прялку,
с годами отвыкшую прясть.
Устав от ребячьей докуки,
с детьми соглашается мать.
Но вновь опускаются руки,
не зная, с чего им начать.
В скоплении ржавых жестянок,
в тряпье и обрезках досок
то встретится батькин рубанок,
то сестрин мелькнёт туесок.
И старое тёткино сито.
И матушкины кружева…
Извечные мелочи быта,
которыми память жива.
1992
Сады
Есть ли что на свете краше
рукотворной красоты?
Вековое чудо наше —
монастырские сады!
Забредя в обитель, вдруг ты
видишь, глядючи окрест,
экзотические фрукты,
ягоды из южных мест.
В Соловках растят арбузы,
а в Сибири – виноград
и не видят в том обузы
инок Нил и брат Кондрат.
И крестом в нездешних кущах
светлый старец Иоанн
осеняет всех живущих
и усопших прихожан.
В этой жизни скоротечной
знатный был садовник он:
вертоград любви сердечной
в наших душах им взращён!
Не избыть земной заботы
у небесного крыльца:
садоводческой работы
много в Царствии Отца.
Что представлю, обмирая
от болезни, от беды?
Чудотворный образ рая —
монастырские сады.
Валаам – Соловки – Печоры
9–10 июня 2017, 3–4 апреля 2020
Хранители Нотр-Дам-де-Пари
Как стражники в бессменном карауле,
с высот собора, изо всех углов,
следят за мной замшелые гаргульи —
драконье войско, стая в сто голов.
И слышу я глухие их упрёки:
«Доколе слыть чудовищами нам?
Не монстры мы – всего лишь водостоки,
в сезон дождей спасающие храм».
Собор веками скапливал, как улей,
и воск утрат, и мёд удач людских.
Не страх живыми делает гаргулий,
а непохожесть каждой – на других…
Я прочь иду. Навстречу, вдоль ограды,
шагают автоматчики, храня
спокойствие Парижа; их отряды
тревожат, но и радуют меня.
От сырости вечерней сводит спину,
а весело! И верится, как встарь,
что выстоит собор. И я не сгину…
Ударь в колокола, горбун-звонарь!
Париж – Москва
12–18 октября 2016
Ад земной
Разумеется, Данте велик
и Вергилий, его проводник,
именит, но едва ль достоверно
описание Ада – Инферно,
чьи подземные гроты они
обошли в стародавние дни.
Там искусны мучения плоти:
там гневливые тонут в болоте,
а убийцы – в кипящей крови,
там Иуда и Брут – визави
с пожирающим их сатаною.
Ад питается плотью земною?
Но куда же уходит, греша,
христианка дурная – душа?
Разлучённая с миром греховным
подвергается мукам духовным,
обречённая вечно страдать
за отказ принимать благодать.
Послесмертие это и надо
обозначить под именем Ада.
А трясину кровавых болот,
где снедает нас ужас, как плод
поедают садовые слизни,
назовём преисподнею жизни…
28–29 февраля 2020
Шестая
И когда Он снял шестую печать…
произошло великое землетрясение,
и солнце стало мрачно как власяница,
и луна сделалась как кровь. И звезды небесные
пали на землю… И небо скрылось, свившись
как свиток…
И увидел я Ангела, сходящего с неба,
который имел ключ от бездны…
«Не думаю, что вправе писать об этой роте[10]», —
по списку павших взором растерянным скользя,
вы скажете без фальши и всё-таки соврёте,
ведь совесть выше права, и промолчать нельзя…
Я службу вспоминаю вблизи границы южной:
выдубливали душу, как должно, добела
и солнце знойным летом, и лёд зимою вьюжной;
вот только «точка» наша «горячей» не была.
Бессонными ночами в КП за монитором
и в душных кунгах старых, капризных РЛС,
ведя борта по зыбким воздушным коридорам,
платили мы здоровьем за чистоту небес.
Здоровьем, да не жизнью!.. как парни под Дамаском,
в афганских вилаятах, в Анголе и Чечне,
как их дядья и деды – на острове Даманском,
как прадеды – на самой убийственной войне.
И что же, мы не вправе лишь потому, что живы,
сказать о доле павших, о кровной жертве их?
А тем, в устах которых слова присяги лживы,
должны простить послушно предательство своих?
Мы все имеем право писать о том, что было,
судить о том, что стало с великою страной,
чья память родовая, как братская могила,
полным-полна убитых то мором, то войной.
И собственною долей в судьбу Земли врастая,
я верю: в адском пекле планета не сгорит.
Пока периметр держит бессмертная шестая,
цела печать шестая и ключ от бездны – скрыт.
20–22 марта 2020
Раздел IIПоэмы
М. В. Нестеров. Александр Невский
Князь Александр Ярославич на пути в Каракорум
Предисловие
…Туда, к потомкам Чингисхана,
Под сень неведомых шатров,
В чертог восточного тумана,
В селенье северных ветров!
Владимирский великий князь,
был Ярослав как вождь и воин
на поле чести пасть достоин,
но жизнь его оборвалась —
от яда, поданного ханшей
Туракинóй, – намного раньше,
чем совладать сумел бы враг
с отважным князем в битве… Так,
руками матери, без шума,
в мир лучший из Каракорума
препроводил каан Гуюк
посланника от Бату-хана
(Батый, сославшись на недуг,
не прибыл чествовать каана,
не то бы и ему каюк).
…Отпев-оплакав Ярослава,
в Сарай наследники пришли:
два брата спорили за право
на трон отеческой земли,
при дедах их – почти монарший.
Батыю был по нраву старший:
«Ты держишь, Искандер-урус,
народы Рума в устрашенье.
Храни как страж и наш улус».
Но медлил хан принять решенье.
Меж тем, спеша закрыть вопрос,
гонец указ каана вёз.
Урусам жаловалась пайцза —
резцом чеканщика-китайца
надписанная бирка: с ней
князь Александр и князь Андрей,
не прерывая продвиженья,
сквозь всю империю могли
за ярлыками на княженья
проехать в новый центр Земли.
Но как долга, но как угрюма
дорога до Каракорума!
…они веруют, что огнём все очищается; отсюда когда к ним приходят послы, или вельможи, или какие бы то ни было лица, то и им самим, и приносимым ими дарам надлежит пройти между двух огней…
I
О монголах владетели Русской земли
знали больше, чем Плано Карпини…
Отчего же посланцы Руси не вели
путевых дневников на чужбине?
Или князь, отправляясь дорогой отца
далеко за родные погосты,
не велел дегтярям припасти для писца
золотой новгородской берёсты?
Иль кожевник не принял у княжеских слуг
драгоценный заказ на пергамент?
Или писарю-дьяку слагать недосуг
свой словесный славянский орнамент?
Пусть опишет, как в стане татарском звучат
то псалом, то буддийская мантра,
как степная тоска, будто масляный чад,
омрачает лицо Александра.
«Брате княже Андрее, где край у Орды?
Вот уж тысячи вёрст за плечами,
и повсюду начертаны знаки беды:
не пером и не кистью – мечами.
И не ими ли мечена светлая Русь?
И спасу ли отцовскую землю,
коль не ханам – гордыне своей покорюсь
и напрасную гибель приемлю?
Мы с тобою крестили чудскою водой
крыжаков, битых мной под Копорьем.
Только сравнивать рыцарский Орден с Ордой ―
это сравнивать озеро с морем.
Будто море Великая степь на пути.
Но подвижница Русь терпелива.
По воде, яко посуху, сможет пройти.
Надо только дождаться отлива.
Не княженья ищу у царя степняков,
но отечеству – места под солнцем.
Под которым Изборск, и Копорье, и Псков
не достанутся хищным тевтонцам.
Вот и Полоцк на мне, Брячиславов удел, ―
не Литве ж отдавать на поместья!
Знал, что делал, покойник-отец: приглядел
не жену мне – соратника-тестя».
II
Князь умолк, вспоминая сябров-полочан ―
храбрецов незлобивого нрава.
И казалось ему, что кочевничий стан
обращается в сад Брячислава.
И хозяйская дочь, ненагляда-княжна,
краше девок родного Залесья,
к Александру идёт. Как юна, и нежна,
и тонка, будто яблонька, Леся!
Лишь накидка, зелёная, словно листва,
чуть приподнята справа и слева,
будто яблоки все раздарила, а два
утаила за пазухой дева.
Молодой Ярославич взволнован и рад,
что венчальной короною завтра
оборонный союз двух земель утвердят
Александр и его Александра.
А потом и полюбится князю жена.
И с рождением каждого сына
всё родней и милей для супруга она.
Без неё – неотступней кручина…
В отношениях с близкими, тонких, как нить,
узелки расплетает разлука.
Даже радость, коль не с кем её разделить, —
не услада, а горькая мука.
От стрелы защитят боевые друзья,
от старения – малые дети.
Столько дивного создал Господь, но семья —
это главное чудо на свете!
И держава стоит на устоях семьи,
как на сваях небесного сплава.
Разорвёте ли кровные узы свои,
удалые сыны Ярослава?
III
Много раз их отряд обновит коновязь:
селенгинские степи неблизки.
Повелит описать путешествие князь,
да монголы отымут записки.
Только память не в силах никто отобрать.
Он вернётся. И с верой святою,
как и встарь, учинит с крестоносцами рать;
как и раньше, поладит с Ордою.
Чтоб не знали набегов родные края.
Чтоб, оставив семейные драки,
дань ордынскую впредь собирали князья,
а не мытари ханов – баскаки.
Бог Орду переменит. Железной стеной
встанет Русь в единенье геройском.
Серебро, сбережённое княжьей казной,
обернётся испытанным войском.
«Между ярых огней не пройду невредим.
Но, сгорев, упасу, не порушу
между Западом злым и Востоком лихим
православную землю и душу».
Он оставит свой край меж враждующих стран.
Но беды не допустит Создатель:
житие Александра прочтёт Иоанн,
среднерусских земель собиратель.
И возьмёт Калита их скупые плоды,
не щадя ни себя, ни соседа, ―
чтобы мир до поры выкупать у Орды
по примеру великого деда.
И Москву по совету владыки Петра
возвеличит Успенским собором:
Богородица к нам неизбывно добра
и конец полагает раздорам…
Сколько б миром ни правил закон барыша,
как бы ни было время лукаво,
о бессмертье своём не забыла душа,
о величии вспомнит держава.
1995, 1997, 1999, 2013