– Конечно, но у меня никого нет.
Проходит недели две, звонит Мила и зовет меня взять пришедшее на мое имя приглашение!
Когда чего-нибудь не ждешь, все идет как по маслу – и ОВИР, и виза в посольстве, легко, без очередей! Сложно с билетами на самолет, много отъезжающих на ПМЖ (постоянное место жительства), больше всего летают польской авиакомпанией через Варшаву. Там тоже трудно. Но у нас же «лицо»! Идем им торговать в компанию ЛОТ. Зяма с легкостью необыкновенной:
– Девочки, (кофе уже они нам дали) эта (указывая на меня) моя жена – гойка[14] с моей двоюродной сестрой должны лететь в Израиль, выручайте!
Девочки, с ума сойти, все исполнили.
Переночевали в Варшаве, и на следующий день нас встречал в Тель-Авиве Боря, зять Фиминой сестры. Повез к ним домой – в Кирьят-Ям под Хайфой. Вся семья очень внимательна – организовали нам билеты на экскурсии русскоязычные, то есть экскурсовод говорил по-русски, по всему Израилю, но только по еврейским местам. Предполагая это, я еще в Москве стала думать, как же быть? Денег тогда меняли очень мало, нам снять гостиницу было нереально. А в Иерусалиме, где основные христианские места, мы не побывать не могли. Тогда друзья, не помню кто, сказали: «Остановитесь у Губерманов, он зять Либединской». Позвонили ей, она Губерману, и по его разрешению дали нам его телефон.
У Милы, кроме сестры мужа, было полно друзей, которые рады были ее (а рядом и моему) приезду и звали в гости. Мы так и жили – у всех по два, три (не больше, чтобы не надоесть) дня. Экскурсии были изумительные, побывали во всех городках, на Мертвом море, конечно, купались, а в Тель-Авиве два дня жили у Милиной коллеги, ходили на пляж, сгорели до ожогов. В Иерусалиме, с экскурсоводом естественно, – у Стены Плача. Закончив с экскурсиями, позвонили Губерману. Он сказал, что большая удача, что мы рядом с Хайфой, так как завтра у него там выступление, куда нам и следует прийти.
В назначенное время, взяв с собой приготовленные в Москве черные сухари и водку, прибыли на концерт. Познакомились, и Гарик, так велел себя звать, побежал выступать, сказав, что, если нам даже будет неинтересно, все равно мы должны дождаться, потому что надо объяснить… Что? Не поняли. Выступление, для нас в первый раз, блистательно!
Объяснить надо было следующее: «Вот адрес, вот план, как пройти от автобуса, вот ключи. Дело в том, что мы завтра улетаем в Америку – я и Тата, моя жена. Дома остаются наш сын Эмиль и собака Шах. Они предупреждены и будут вас с удовольствием принимать». Водке, но особенно сухарям, обрадовался.
Эмиль был необыкновенно мил, все хозяйство показал, с Шахом познакомил. Тот тоже был гостеприимен, как хозяева.
Поскольку денег было совсем мало, ездили на автобусе. К дому Губерманов он шел в одном месте по краю арабского поселения. Ни одного раза не ехали в автобусе, где все окна были бы целы! Кидали камнями почти всегда…
Начали путешествовать по Иерусалиму. Конечно, первое – старый город! Все нам было объяснено, главным образом Эмилем, в какие ворота входить, где via dolorosa, ни в коем случае не входить в арабский шук (базар) и т. п.
Естественно, куда мы с Милкой (она плюнула на страхи и мне покорялась) вошли, был арабский шук. Мы подошли к первой лавке в ряду, и я поздоровалась и спросила продавца: «Как поживаешь, как дела?» Это обычное начало разговора, понятное для всех диалектов. А потом спросила, палестинец ли он или сириец, египтянин… Он обалдел совершенно и громко закричал соседям, что смотрите, европейка говорит по-арабски. Мы прошли по всему длинному арабскому ряду, с обеих сторон которого были лавки, из которых нам приветственно, с улыбками кричали. Подошли к мечети, но стоящий у входа служитель сказал, что пройти нельзя, служба началась. Тоже был любезен и извинялся.
Отошли двадцать шагов назад и в сторону (не фигурально, а правда – двадцать!) и подошли к двери, через которую вышли на небольшую лестницу, спускающуюся к Стене Плача! Но у нее мы уже были с экскурсией и поэтому пошли в христианскую часть, тоже практически рядом. Один пятачок! Люблю анекдот, наверное, старый: в самолете над Израилем летят француз, американец и израильтянин. Им предлагают, и они пользуются – разговаривают по телефону с богом. Приносят счета за разговор: французу и американцу – сумма, а еврею – копейки. Почему? Но он же разговаривал по местному! И действительно – небо ближе…
Когда в городе едим в арабских кафе и ресторанчиках, израильтяне, даже сабры (то есть со старых времен, местные), соглашаются, что у арабов вкуснее.
Как-то под вечер идем по рынку и вдруг громкий крик над самой головой: «Итнен кило талят шекель!» – Столько иврита я понимаю и сама себе говорю: ладно, три шекеля два кило, но такой гром-то зачем? Надо мной, услышав это, наклоняется высокий мужчина, который орал, и с очень грузинским акцентом произносит: «Базар, кацо!» На плече у него огромная корзина с нераспроданными бананами.
Боря отвез нас в Беэр-Шеву к Аллочке – Милиной ученице, до отъезда работавшей у нее в отделении. Она и муж были на работе, десятилетний сын в школе. Мы пришли раньше и сели чай пить. Взяли свежую, утром мальчиком купленную халу и с удовольствием от нее отламывали. Под вечер все собрались, была пятница – начало шабата. Поставили еду на стол и разломанную халу в том числе. И вдруг раздался дикий крик: «Кто тронул халу?! Зарежу!» – в полной истерике бился ребенок. Оказывается, это пятничная хала, которую можно начинать есть только с наступлением шабата, то есть после захода солнца в пятницу. Мы с Милкой кинулись к нему просить прощения, говоря, что резать ему придется нас, но мы сделали это не со зла, а по невежеству…
Наконец, главный поход – Гефсиманский сад. Туда едем на такси, позволяем себе, так как знаем, что от автобуса до входа в сад далеко. Подъезжаем, стоит охранник-араб и начинает на иврите что-то говорить нам. Прошу перейти на арабский. Широко открыв глаза, объясняет, что перерыв и войти можно только через два часа. Но явно доволен, что разговариваем на его родном языке. Все ему рассказываю, откуда мы, и доказываю, что нас надо пожалеть и пустить. Он открывает калитку, заглядываем – пустой, огромный, спускающийся мягким наклоном сад и внизу большая группа людей, входящих в храм.
– А это кто?
– Последние, кто успел до перерыва, американцы.
Я потрясена: американцы, а такие тихие!
Вспоминаю, как в Греции мы с Зямой поехали в Эпидавр, чтобы посмотреть древний-древний театр, устроенный за 350 лет до нашей эры и сохранившийся, славящийся невероятной акустикой. Он устроен как цирк: арена и поднимающиеся от нее высоко-высоко амфитеатры, трибуны. Чудо акустики: вы стоите внизу, в центре арены, и даже ваш шепот можно услышать в последних рядах амфитеатра. Зяма встал внизу, а меня послал наверх. И только он начал тихим, но пафосным голосом: «Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…» – как рядом с ним появилась большая группа людей, а жирная тетенька в чем-то жутко лиловом встала вплотную к нему и во весь голос заорала: America, America, over the world… Зяма тихим голосом сказал, а я слышала наверху (!): «Сейчас я ее убью и начнется третья мировая война…»
Поэтому молчащие американцы были в диковинку.
Арабский язык помог, и дяденька нас впустил. Мы были одни, шли мимо оливковых деревьев, таких скрюченных, что можно было поверить в их тысячелетний возраст. Подошли к вертикально стоящей каменной плите, на которой на трех языках выгравировано: «Моление о чаше» («Эту чашу мимо пронеси…»).
И тут для меня наступил момент, которого не было никогда: ни до, ни после, ни разу в жизни и который никогда не забуду. Это не было ни шоком, ни волнением, а возникло очень спокойное, но уверенное чувство точного знания, не веры, а именно просто знания, постижения: да, этот человек стоял почти две тысячи лет назад на этом месте и просил о снисхождении…
В Иерусалиме, если есть возможность, надо бывать. Вообще, если бы человечество было людьми, то есть единственными на земле существами, умеющими разговаривать, то договорилось бы о том, что некоторые места на земле должны быть «открытыми», то есть принадлежать всем, всем…
Глава 43Израиль и для Зямы
«Костюмер». – Сценка по рассказу Бабеля. – Виктор и Неля Гордины. – Гарик Губерман показывает Зяме Израиль. – Поэт Сара Погреб. – «О двух вечерах в Тель-Авиве». – Юбилей Сары. – Муся Каждан.
Побывав в Израиле, я поняла, что необходимо как-то организовать, чтобы Зяма туда попал. Судьба все организовывает: на следующий, девяносто первый, год получаем приглашение от театра «Гешер»[15] приехать к ним. Этот театр организовал Евгений Арье, вернее, он образовался из студентов театрального курса, который вел Арье, и их дипломного спектакля «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». С этим спектаклем они и выехали в Израиль. Арье – режиссер, который поставил с подачи Валерия Фокина – руководителя Театрального центра имени Ермоловой – спектакль «Костюмер». Гердт сыграл в нем заглавную роль, полноценно выйдя на «человеческую» сцену. Имел большой успех – смею повторить мнение зрителей и прессы.
Валерий Фокин и Гердт
«Гешер» пригласил Зяму, чтобы он был как бы ведущий и одновременно бенефициант в их выступлениях в поездке театра для знакомства по городам Израиля. Кроме того, умный Арье за несколько репетиций поставил с Зямой и актрисой Наташей Войтулевич (сегодня, выйдя замуж за «коренного» израильтянина, стала Манор) сценку на полчаса игры по рассказу Бабеля «Элья Исаакович и Маргарита Прокофьевна».
Русская проститутка приводит к себе жалобного еврея-коммивояжера и через день утром провожает его на вокзале, держа в руках маленький сверток. «В свертке были пирожки, и жирные пятна от них проступали на бумаге» (Бабель). Зяма, обожавший Бабеля (одна из лучших его телевизионных работ «Гердт читает Бабеля»), и артистка, явно талантливая, да еще, как сама говорила, «рядом с мастером», играли так, что зал плакал. Мы все идиоты, не организовали съемки…