Не знаю и никто, кроме счастливцев – истинно верующих, которых так немного, – не знает, есть ли Бог. Но иногда, наверное, следует верить, что Он есть: ведь я тоже счастливая – мне повезло, столько замечательных людей было в моей жизни! А ведь никакие блага, будь то комфорт, книги, музыка, вкусная еда, красивые платья и даже путешествия и интересная работа, не сравнятся с любовью, дружбой, существованием на одной волне, то есть именно жизнью с людьми. А когда они замечательные – это и есть счастье!
Чем старше становишься, тем придирчивей бываешь в оценке окружающих.
Поэтому, когда уже сильно не молоденькими, мы встретились с Лидией Борисовной Либединской, это стало для меня событием. Потому что с первой минуты нам обеим было легко не только разговаривать, но и с «пониманием» молчать. Случилось это во время пароходного «круиза» Москва– Петрозаводск – Москва, организованного ВТО (Всероссийским театральным обществом), в который были приглашены Лидия Борисовна и Зиновий Ефимович Гердт со мной, его женой. Зяма и Лида были знакомы тысячу лет, и когда мы обе на него набросились за наше незнакомство, согласился, что это его «недогляд».
Л. Б. Либединская
Мы испытывали доверие друг к другу, и поэтому было просто и легко, а от этого весело и радостно. Позволяю себе употребить местоимение «мы» именно в силу того, что так чувствую и верю во взаимность этого чувства. Мы приплыли в Углич, и Лидия Борисовна и я пошли в город, а Зяма остался на корабле, сказав, что далеко идти ему неохота и он прогуляется по берегу около пристани.
Углич для меня – город детских воспоминаний. Вероятно, по этому, когда мы вышли на площадь, где стоит старый православный собор с большущими синими, в золотых звездах, куполами, что-то тревожное и безрадостное отобразилось на моем лице, и Лидия Борисовна, заметив это, вскрикнула: «Танечка, что?» – «Просто вспомнила…» – «Что, расскажите сейчас же!» – «Это вполне печально», – сказала я. «Все равно, мне интересно». И это правда было так – ей были интересны и нужны люди не из вежливости, а по сути. И я рассказала…
В 1938 году я заболела коклюшем. Мне было десять лет, а эту болезнь надо переносить в более раннем возрасте, легче протекает. Было известно, что для облегчения хорошо бы побыть на открытой воде (реке, озере). В это время наш близкий человек Лидия Семеновна Баланеско ехала в Углич, где, переведённый из Сибири, в концлагере находился ее муж. Там было не так жестко: заключенных небольшой колонной вели на работу через город два вооруженных охранника. Зная место и время их прохода, Лидия Семеновна и я приходили туда, и, взяв приготовленный ею кулек с едой, я подбегала к Дмитрию Алексеевичу (я знала его по Сибири), отдавала кулек и тут же отбегала, а он смотрел на жену. Очевидно, даже в охраннике что-то не позволяло вскинуться на ребенка.
Эта картинка и всплыла у меня около звездного собора… Лидия Борисовна, все поняв и прочувствовав, обняла меня и поцеловала…
Прошли мимо церкви, стоящей на месте, где убили царевича Дмитрия, Церкви на крови, и вышли к торговым рядам. Увидев лоскутное покрывало с двумя сказочными петухами, совершенно ненужное, но поэтому абсолютно необходимое, поняла, что не имею права его покупать: надо было заплатить все имеющиеся у меня деньги. «Не обсуждается, покупаем, – категорично сказала Лидия Борисовна. – Всегда сожалеем о том, чего не купили; если понадобится, – у меня какие-то деньги есть». Когда мы, неся покрывало, вернулись на корабль, нас радостным криком встретил Зяма: «Смотрите, что я здесь на берегу купил!». Это было, конечно же, точно такое покрывало с петухами… «Видите, как вы правильно женаты!» – сделала заключение Лидия Борисовна… Покрывала, естественно, подарены: одно – в Америку, другое – в Швейцарию…
Зяма очень тонко чувствовал фальшь высокопарности, и если и употреблял превосходные степени, то всегда проглядывала ирония. При этом был абсолютно естествен и серьезен, превознося тех, кем восхищался и кого высоко ставил. Именно так он говорил о Лидии Борисовне, не забывая упомянуть, что она «настоящая дворянка, никогда не хвастающая этим званием, а только поступками всей своей жизни доказывающая его суть». И в этих словах главным определяющим словом было «настоящая». А я применяю к ней слова Пастернака в «Докторе Живаго»: «у него было аристократическое чувство равенства со всеми», то есть с начальством тон тот же, что и с подчиненными.
Простота и естественность в общении, мне кажется, несомненно свидетельствуют об уме человека. С Лидией Борисовной всем было легко и интересно. А от искреннего внимания и уважения к вам, говорящему с ней, делалось теплей и спокойней на душе. Сегодня доброта и участие – редкость, нехватка ужасная…
Почти все мемуары выливаются в форму: «Я и Ахматова», у меня тоже так выходит, простите…
Я ничего не говорю о творчестве Лидии Борисовны, так как считаю и уверена, что так и будет – об этом скажут литераторы. Единственно, что хочу напомнить: Лидия Борисовна относительно себя не употребляла это слово, а говорила: «работа». Гердт тоже был очень щепетилен и точен в словоупотреблении: не говорил «творчество» о себе, не мог про свою жену сказать «супруга» и всем рассказывал, что Твардовский называет себя не «поэт», а только «стихотворец». Это не уничижение, а удивительное проявление скромного достоинства настоящего таланта.
Из всех людей, которых я знаю, у Лидии Борисовны больше всех потомков – детей, внуков, правнуков, – ее обожающих. И достигла она этого, казалось бы, очень легким способом: не только выведя формулу – «детей не надо воспитывать, с ними надо дружить», но и неукоснительно следуя ей.
Как и всем порядочным людям ее поколения (может, и были исключения, но, увы, мне не встречались), ей выпала на долю масса сложных и трагичных событий, по большей части изменяющих людей не в лучшую сторону, делая их безрадостными и не очень добрыми. А вот наша «настоящая Дама» до конца своих дней сохранила умение радоваться жизни и любить самое важное и интересное в этой жизни – людей! Может быть, за это Господь на нее оглянулся и сделал лёгким ее уход из жизни. Она вернулась из туристической поездки в Грецию. Там, как рассказывали, ходила по всем высоко стоящим монастырям, пила валокордин, но не жаловалась. «Усталая, но довольная» была встречена дочкой. Попила с ней чаю и в хорошем настроении легла спать. Увы – навсегда…
Для меня она – подарок судьбы! Заключение, думаю, может быть одно: помнить и стараться хоть чуть-чуть быть похожими…
Глава 47Себежане вернули Зяму домой
Себеж. – Памятник Зиновию Гердту. – Возвращение. – Мэр Себежа Галина Анатольевна Малютина. – День открытия.
Значительно более крупным событием, чем мои «юбилеи», для меня, Кати, Орика и близких детей и взрослых явилось установление к Зяминому девяностопятилетию памятника «Зиновию Гердту от себежан». Понятно, что в городе Себеже, Зяминой родине.
Об этом событии я написала главку в последнем издании книги «Зяма». Позволю себе привести ее здесь.
Ушедших из жизни гораздо больше, чем ее продолжающих. Известно – умирать демократично: присоединяешься к большинству. От этого не легче…
Но если человека любят, то его помнят. И он продолжает не физическую, а гораздо более долгую, важную жизнь в душах людей.
Гердт – личность с чистой биографией, и, я уверена, поэтому он был и продолжает быть любимым и как талантливый актер, и как просто человек: близкий, понятный, добрый. Свой. Одним словом – Зяма! Особенно замечательно это доказали Зямины земляки – себежане.
В первый раз я увидела Себеж больше 40 лет назад, когда Зяма повез меня показать это действительно божественное место. А потом мы бывали там почти каждый год, в отпуск проезжая специально через него по пути в Прибалтику в свои палаточные туристические базы Дома ученых.
Себеж – городок, расположенный в Псковской области рядом с Латвией, – был до революции тем, что называется «местечко». Соответственно проживающим жителям было три храма: православный для русских, костел для поляков, синагога для евреев. По рассказам – уживались мирно. Самое начальное школьное обучение Зяма получил в хедере, на идиш, который потом абсолютно забыл. Вероятно, еще и потому, что уже в обычной школе у него был не обыкновенный учитель Павел Иванович, заразивший его на всю жизнь страстью к русской поэзии.
Увековечить память своего земляка жители Себежа хотели давно.
Третьего и четвертого июля 2004 года Себеж отмечал сразу несколько значимых событий: свое 590-летие, 60-летие освобождения Себежского района от немецко-фашистских захватчиков и 350-летие храма Святой Троицы. «Разнообразная программа празднования как основное мероприятие включало в себя и церемонию закладки камня в городском парке, на месте установки памятного сооружения Зиновию Ефимовичу Гердту на его родине в Себеже» (газета «Псковская правда», 8.07.2004). Инициатором установки памятника был заместитель председателя областного Собрания депутатов Александр Христофоров, который за два года до этого выступил, опираясь на многократно высказываемые пожелания себежан, с предложением увековечить память своего земляка. В дни торжеств были присвоены звания почетных граждан Себежа. Гердт был назван первым. Камень был заложен. Несмотря на участие рабочей группы ЮНЕСКО, их искреннее и горячее желание, осуществить проект не удавалось – времена, как, правда, и всегда, были нелегкие.
Но Себеж, красивейший, трогательный город и его жители – явление удивительное. Это люди, которые не только хотят, но и действуют, чтобы высокое слово «Родина» звучало достойно.
Скульптор Олег Ершов
Спустя шесть лет с закладки камня дело сдвинулось с мёртвой точки. Администрация города объявила результаты конкурса проектов. Жители выбрали лучший из проектов!