— Предисловие ваше — излишне, — сказал Ланда. — Я никогда не лгу.
— Генерал Эспина взят под арест, все офицеры, обещавшие ему помощь, подтвердили верность президенту, — сказал он. — Мы не хотим давать ход этому делу. А потому я вам предлагаю заявить о вашей безоговорочной поддержке режима и остаться на посту лидера большинства. Одним словом — забыть все, что произошло.
— Прежде всего я должен знать, что произошло, — сказал Ланда; он сидел совершенно неподвижно, положив руки на колени.
— Вы устали, сенатор, и я устал, — пробормотал он. — Не будем терять времени.
— Я должен знать, в чем меня обвиняют, — сухо повторил Ланда.
— В том, что вы осуществляли связь между Эспиной и вовлеченными в заговор гарнизонами, — сказал он, всем своим видом являя покорность судьбе. — В том, что обеспечивали мятежников деньгами — и своими собственными тоже. В том, что устраивали здесь и в своем имении «Олаве» тайные собрания с заговорщиками из числа штатских лиц, ныне арестованными. Мы располагаем доказательствами — есть и звукозапись, и подписанные показания. Но речь не об этом, объяснений от вас не требуется. Президент хочет предать этот случай забвению.
— Да, речь не об этом, а о том, чтобы в сенате не появился враг, знающий режим как свои пять пальцев, — сказал Ланда, пристально посмотрев ему в глаза.
— Речь о том, чтобы не дробить парламентское большинство, — сказал он. — Кроме того, режиму нужно ваше имя, ваш вес, ваше влияние. Итак, вы должны признать: ничего не было. И ничего не будет.
— А не соглашусь? — Голос Ланды был еле слышен.
— А не согласитесь — придется покинуть страну, — сказал он не без досады. — Мне, наверно, не надо вам напоминать, как тесно переплелись ваши интересы с интересами государства.
— Все правильно: сначала нахрапом, потом шантажом, — сказал Ланда. — Узнаю ваш стиль, Бермудес.
— Вы не новичок в политике и хороший игрок и прекрасно понимаете, как надо себя вести, — спокойно сказал он. — Не тяните, сенатор.
— Ну, а что ждет арестованных? — пробормотал Ланда. — Нет, не военных — они, кажется, уже сумели выпутаться. Тех, других?
— К вам у нас особое отношение: вы оказывали режиму очень важные услуги, — сказал он. — В случае с Ферро и прочими все наоборот: они всем на свете обязаны режиму. Каждый случай будет тщательно изучен, и на основе этого изучения будут приняты соответствующие меры.
— Какого рода меры? — сказал Ланда. — Эти люди доверились мне, как я доверился военным.
— Превентивные, — сказал он. — Ничего серьезного им не грозит, это в наши планы не входит. Посидят некоторое время, кое-кого вышлем. Ничьей крови мы не алчем. Кроме того, многое будет зависеть от вас.
— Кое-что еще, — поколебавшись, сказал сенатор. — Это насчет…
— Савалы? — сказал он и увидел, как заморгал Ланда. — Он на свободе, если согласитесь сотрудничать, его не тронут. Утром я с ним разговаривал: он тоже хочет мира. Сейчас он, наверно, уже дома. Позвоните ему, сенатор.
— Сейчас я дать ответ не могу, — помолчав, сказал сенатор. — Дайте мне несколько часов на размышление.
— Ради бога, — сказал он, вставая. — Я позвоню вам вечером или завтра утром, если хотите.
— До тех пор ваши молодчики оставят меня в покое? — сказал Ланда, открывая дверь, выходящую в сад.
— Вы же не под арестом и даже не под наблюдением: можете идти куда угодно и говорить с кем пожелаете. Будьте здоровы, сенатор. — Он вышел, пересек сад, ощущая, как вокруг, над клумбами и кустами, вьются, снуют они — гибкие и ароматные, стремительные и влажные. — Лудовико, Иполито, просыпайтесь. В префектуру, живо! Лосано, все телефонные разговоры Ланды слушать и записывать.
— Не беспокойтесь, дон Кайо, — сказал Лосано, придвигая ему кресло. — У дома — машина, три агента. Телефон слушаем уже две недели.
— Дайте воды, если вам не трудно, — сказал он. — Таблетку принять.
— Префект подготовил сводку происшествий по Лиме, — сказал Лосано. — Нет, о Веларде пока сведений нет. Наверно, все-таки перешел границу. Один из сорока шести. Остальных взяли, без осложнений.
— Обеспечьте полную изоляцию и здесь, и на местах, — сказал он. — Вот-вот начнутся хлопоты, и ходатайства, и ручательства от министров и депутатов.
— Уже начались, дон Кайо, — сказал Лосано. — Сию минуту звонил сенатор Аревало. Просил свидания с доктором Ферро. Я сказал, что без вашего разрешения — нельзя.
— Угу, валите все на меня, — зевнул он, — Ферро связан с тысячами людей, и они в лепешку разобьются, чтобы освободить его.
— Утром тут была его жена, — сказал Лосано. — Бойкая дамочка, дон Кайо. Грозилась президентом, министрами. Красивая, дон Кайо.
— Я не знал, что наш Феррита женат, — сказал он. — Красивая, говорите? Потому он ее и прятал.
— Вы совсем замучились, дон Кайо, — сказал Лосано. — Отдохнули бы. Вряд ли сегодня будет что-нибудь важное.
— Помните, три года назад, когда пошли слухи о готовящихся беспорядках в Хулиаке? — сказал он. — Четыре ночи глаз не смыкали — и ничего. Я старею, Лосано.
— Позвольте спросить? — Подвижное лицо Лосано сладко расплылось. — Поговаривают о смене кабинета и что вы, дон Кайо, — войдете в правительство. Я как услышал, чуть в пляс не пустился, дон Кайо.
— Не думаю, что президенту это нужно, — сказал он. — Попытаюсь его разубедить. Но если он заупрямится, придется принять.
— Это будет замечательно, — еще шире заулыбался Лосано. — Вы же сами видели, какая неразбериха оттого, что министры дела не знают: взять того же Эспину или доктора Арбелаэса. Теперь все пойдет по-другому, дон Кайо.
— Ладно, поеду-ка я в Сан-Мигель, отдохну немного, — сказал он. — Не сочтите за труд позвонить Альсибиадесу: пусть будит, только если что-нибудь очень срочное.
— Виноват, дон Кайо, мы опять заснули. — Лудовико растолкал Иполито. — В Сан-Мигель? Слушаю, дон Кайо.
— Поезжайте спать, — сказал он, — машину подадите сюда к семи. Сеньора в ванной? Да, Симула, приготовь чего-нибудь. Здравствуй. Сейчас спать пойду. Сутки на ногах.
— Что-то у тебя глаза бегают, — засмеялась Ортенсия. — Хорошо ли повеселился ночью? Был на высоте?
— Я изменил тебе с военным министром, — сказал он, слыша, как настойчиво нарастает прерывистый звон в ушах, как беспорядочно стучит сердце. — Пусть принесут чего-нибудь, я просто падаю от усталости.
— Сейчас, дай я постелю, — Ортенсия оправила простыни, задернула шторы, а он почувствовал, что летит вниз по скользкому откосу, а в отдалении увидел во тьме смутные тени; он продолжал скользить и погружаться, как вдруг его грубо вырвали из этого слепого тумана, дарующего вязкий густой покой. — Кайо! Кайо! Я тебе пять минут кричу. Из префектуры, говорят, что очень срочно.
— Дон Кайо, сенатор Ланда уже полчаса как в аргентинском посольстве. — Глаза резало, голос Лосано безжалостно колотил в уши. — Он проник через черный ход, агенты не знали, что это посольство. Вы уж простите, дон Кайо, что пришлось вас потревожить.
— Хочет скандала, хочет отомстить за унижение. — Медленно-медленно возвращались к нему зрение и слух и власть над своим телом, но собственный голос казался ему чужим. — Оставьте там людей, Лосано. Если выйдет — сейчас же в префектуру. Если Савала выйдет из дому, взять — и туда же. Алло, Альсибиадес? Позвоните доктору Лоре, немедленно. Передайте, что через полчаса я буду у него.
— Супруга Ферро ожидает, дон Кайо, — сказал Альсибиадес. — Я ей говорил, что вас сегодня не будет, но она не уходит.
— В шею ее! — сказал он. — Свяжитесь с Лорой. Симула, сбегай на угол, скажи охране, чтобы вызвали по рации патрульную машину.
— Что случилось, что за гонка? — сказала Ортенсия, поднимая брошенную им на пол пижаму.
— Да так, неприятности, — сказал он, натягивая носки. — Сколько я спал?
— Часик, — сказала Ортенсия. — Ты же, наверно, умираешь с голоду. Подать обед?
— Некогда, — сказал он. — Сержант, в министерство иностранных дел, живо, живо. Включите сирену, давайте, давайте прямо на красный, я тороплюсь! Министр ждет меня, я предупредил, что приеду.
— Министр проводит совещание, не думаю, что он сможет принять вас. — Молодой человек в очках, в сером костюме, недоверчиво оглядел его с головы до ног. — Как доложить?
— Кайо Бермудес, — сказал он, и молодой человек вскочил и скрылся в сверкающих лаком дверях. — Простите, доктор, что врываюсь. Дело очень важное. Это насчет Ланды.
— Ланды? — Лысый, приземистый человечек с улыбкой протянул ему руку. — Неужели он…
— Да. Уже час как он — в аргентинском посольстве, — сказал он. — Очевидно, будет просить убежища. Он подымет большой шум, сильно осложнит нам жизнь.
— Самое правильное — немедленно выпустить его за границу, — сказал доктор Лора. — Скатертью дорога.
— Ни в коем случае, — сказал он. — Позвоните послу. Объясните, что Ланду никто даже не думал преследовать, что он в любую минуту может выехать из страны со своим паспортом.
— Я могу дать послу слово лишь в том случае, если это действительно так, — уклончиво улыбнулся доктор Лора. — Вы сами понимаете, в какое положение вы поставите правительство, если…
— Это действительно так, — быстро сказал он и поймал сомневающийся взгляд министра.
Лора, согнав с лица улыбку, вздохнул и нажал кнопку звонка.
— Посол как раз звонит. — Молодой человек в сером костюме с улыбочкой, как-то бесстыдно оголявшей десны, проскользил по кабинету, сделал нечто вроде реверанса. — Какое совпадение…
— Ну, раз уж он попросил убежища, — сказал доктор Лора. — Пока я буду говорить с послом, вы, дон Кайо, можете позвонить из приемной.
— Вы позволите мне позвонить? Только попрошу вас выйти на минутку. — И увидел, как лицо секретаря залилось яростной краской обиды, как он опустил глаза и покинул приемную. — Лосано? Ланда может появиться с минуты на минуту. Не трогайте его. Фиксируйте все передвижения и сообщайте мне. Я буду у себя. Да. Да.
— Все понял, дон Кайо. — Длинный, стройный, серый молодой человек прохаживался взад-вперед по коридору. — А Савалу, если выйдет из дому? Ясно, дон Кайо.