Душа. Но от кого-же я получу эти похвалы и почести, о которых ты говоришь? От неба, от тебя или от кого-нибудь другого?
Природа. От людей: только они могут дать все это.
Душа. Но видишь-ли: мне кажется, что, не умея сделать, как ты говоришь, самого необходимого в сношениях с людьми, того, что легко дается самым жалким умам, я заслужу скорее презрение и гонение от этих людей, нежели почести и уважение, или-же проживу в неизвестности, как неспособная к человеческому общежитию.
Природа. Мне не дано предвидеть будущее, и я не могу безошибочно предсказать, как люди будут относиться к тебе во время твоей земной жизни. Правда, по опыту прошедшего, самым вероятным можно предположить, что они будут преследовать тебя завистью, которая и составляет другое бедствие, угрожающее великим душам; или, пожалуй, будут презирать тебя, пренебрегать тобою. Но так будет со всеми, подобными тебе. За то, тотчас после смерти, как это было с Камоэнсом, или несколько позднее с Мильтоном — после смерти ты будешь превознесена до небес, не скажу всеми, но маленьким кружком знающих и справедливых людей. Может быть, останки твоего тела будут покоиться в великолепной гробнице, твои деяния в бесчисленных подражаниях пойдут по рукам людей; происшествия твоей жизни многими будут записываться, даже с большим трудом выучиваться на память; одним словом, весь образованный мир наполнится твоим именем. Да, все это будет, если только особенная неблагосклонность фортуны и также самый избыток твоих способностей не помешают тебе явить людям соответственные знаки твоего достоинства — хотя таких несчастных примеров я знаю немало...
Душа. Матушка, хотя я еще только начинаю жить, но чувствую, что самое сильное, даже единственное желание, которое ты мне дала, это — желание счастия. Положим, я кроме того склонна к желанию славы, но ведь я могу желать этой славы не иначе, как счастия, или как средства к достижению его. Из твоих-же слов видно, что хотя превосходство, к которому ты меня присуждаешь, действительно необходимо и полезно для приобретения славы, но оно не ведет к благополучию; напротив, оно ведет к несчастью. Но даже и эта несчастная слава едва-ли состоится до моей смерти; а после нее, какую пользу, какое наслаждение могу я иметь от высочайших благ мира? Наконец, может легко случиться, как ты говоришь, что обманчивая слава, купленная ценой великого несчастья, не придет даже и после смерти. Из этого я заключаю, что ты не только не любишь меня, как утверждала, но скорее ненавидишь, ненавидишь сильнее, чем люди и судьба, среди которых я буду жить, а потому ты и решилась наделить меня этим жестоким даром, этим превосходством, которое будет одним из главных препятствий к достижению моей единственной цели — счастия.
Природа. Дочь моя, я уже говорила тебе, что все человеческие души обречены в добычу несчастью не по моей вине. Но при всей бедственности человеческих условий, при всей суетности всякого человеческого наслаждения и довольства, слава считается лучшими людьми лучшим из благ смертного и самым достойным предметом его забот и стремлений. Таким образом, не из ненависти, но по любви я решила присудить тебе все лучшее, что находится в моей власти.
Душа. Скажи мне: среди других животных, есть-ли такое, которое-бы менее людей было наделено жизнеспособностью и чувством?
Природа. Начиная с тех, которые близки к растениям, все они в этом отношении более или менее ниже человека. Один человек обладает высшею жизнеспособностью и потому он совершеннее всех тварей.
Душа. В таком случае, помести меня в число самых низших созданий, или, если это невозможно, возьми назад роковые дары, которые меня благородят, и сделай из меня самую глупую, самую бесчувственную душу, какую ты только творила когда-нибудь.
Природа. Это я могу сделать и сделаю, так-как ты отказываешься от бессмертия, которое тебе суждено.
Душа. А взамен бессмертия, умоляю тебя послать мне самую скорую и полную смерть.
Природа. Об этом я посоветуюсь с Судьбою.
IV.Домовой и Гном.1
Домовой. А, ты здесь, сынок Сабация? куда идешь?
Гном. Отец послал меня разведать, какого черта делают эти бездельники люди? Он удивляется тому, что они уже давно нас ничем не беспокоят, и ни один из них не показывает носа в наши владения. Уж не задумали-ли они против нас чего нибудь особенно скверного? Или, может быть, снова вернулся обычай торговать на скот, а не на золото и серебро? Или люди положили довольствоваться бумажными деньгами, вместо звонкой монеты? Или наконец они снова восчувствовали уважение к законам Ликурга, что особенно невероятно?.
Домовой. "Вы ждете их тщетно: все мертвы они", так гласит эпилог одной трагедии, где умирают все действующие лица.
Гном. Что ты хочешь этим сказать?
Домовой. Я хочу этим сказать, что все люди умерли, и род человеческий погиб.
Гном. Ну, это наверное газетные сплетни, хотя я что-то не читал об этом...
Домовой. Глупец, разве ты не понимаешь, что если умерли люди, то газеты уже более не печатаются?
Гном. Так-то так... но как-же мы будем получать новости с земли?
Домовой. Какие это новости? Что взошло или зашло солнце, что холодно или тепло, что шел дождь или снег, что было ветрено? Пойми, мой милый, что без людей фортуна должна снять свою повязку, надеть очки, привязать на крючок свое колесо, сесть, сложа руки, да и глядеть на мир, не шевеля пальцем; без людей нет более ни королевств, ни империй, которые надувались и лопались, как пузыри; все это рассеялось, как дым; нет ни войн, ни революций, и все годы становятся похожими друг на друга, как две капли воды...
Гном. Даже нельзя узнать — которое число, потому что календари не печатаются...
Домовой. Невелика важность. Луна от этого не собьется с дороги.
Гном. Нет ни понедельников, ни вторников... дни остаются без названия.
Домовой. Разве ты боишься, что они перестанут существовать без названий? Или названия их по имени, думаешь, вернут их назад, если они уже прошли?
Гном. Нельзя вести счет годам...
Домовой. За то мы долее будем считать себя молодыми; не считаясь с прошедшим, будем меньше страдать; а когда состаримся, не станем беспокоиться, ожидая смерти изо-дня в день.
Гном. Но как-же это вдруг исчезли эти бездельники?
Домовой. Частью от войн и кораблекрушений, частью от людоедства и самоубийства, частью от праздности и труда, от слишком веселой жизни, от болезней...
Гном. Но, во всяком случае, удивительно, каким образом целый род животных мог потерять корень, как ты говоришь.
Домовой. Напротив, удивительно то, как ты, специалист по геологии, находишь в этом что-то необыкновенное: разве ты не знаешь, что от многих видов животных, которые когда-то жили, остались теперь лишь окаменелые кости? А между тем, эти бедные творения не употребляли ни одного средства, которыми, как я сказал, руководствовались люди, идя к своей погибели.
Гном. Пусть будет по твоему; но все-таки я желал-бы, чтоб ожил хоть один или двое из всей этой сволочи: интересно знать, что они подумали-бы, увидев, что в мире все идет по прежнему? Ведь они полагали, что земля сотворена и существует единственно для них...
Домовой. И не хотели верить тому, что она создана и существует для домовых...
Гном. Ну, это, положим, действительно странно, если ты говоришь, не шутя...
Домовой. Почему-же? Я говорю совершенно серьезно.
Гном. Убирайся, шутник! Кому неизвестно, что земля создана для гномов?
Домовой. Которые живут всегда под нею? Это однако премило! Спрашивается, на кой черт гномам солнце, луна, воздух, моря, поля?
Гном. А на кой черт домовым золотые и серебряные рудники и вся земля, за исключением поверхности?
Домовой. Ну, хорошо, хорошо, оставим это препирательство: даже ящерицы и мошки — и те думают, что мир создан исключительно для них, и попробуй разубедить их в этом! С своей стороны, я скажу только, что не родись я домовым, я пришел-бы в отчаянье.
Гном. То-же самое было-бы со мной, не родись я гномом... Но, право, любопытно знать, что сказали-бы люди о своем яко-бы праве, по которому они, между прочим, запускали тысячи рук в наши владения и грабили наше имущество, говоря, что оно принадлежит им, и что природа спрятала его у нас только в шутку, желая испытать, найдут-ли они его и смогут-ли извлечь наружу.
Домовой. Это еще неудивительно: они не только полагали, что все в мире назначено исключительно к их услугам, но считали, что это все не более как пустяки в сравнении с ними. Свои делишки они называли мировыми переворотами, свою историю — всемирной историей, хотя и могли-бы сообразить, что рядом с ними существует множество животных, которые однако не замечали, чтоб мир хоть раз перевернулся.
Гном. Как, стало быть, комары и блохи также были созданы на пользу людям?
Домовой. Конечно — для того, чтоб люди могли упражняться в терпении, как они сами говорили.
Гном. Действительно, чем-бы они могли упражнять свое терпение, если-б не существовало блох!
Домовой. Другое дело — свиньи. Это, по словам Хризиппа, — куски мяса, приготовленные природой для кухни людей и (чтоб не портились) немножко приправленные душою вместо соли {Sus vero quid habet praeter escam? eui pu idem ne putisceret aniinam ipsam, pro sale, datant dicit esse Chrysippus. Cicerone, de Nat. Deor. lib. 2, cap. 64.}.
Гном. Ну, если-бы у Кризиппа в мозгу было немножко соли вместо души, он не сказал-бы такой глупости.
Домовой. Как хочешь, но и душа все-таки — вещь приятная. Подумаешь, скольких видов животных никогда не видали и не