Кн. П.А. Вяземский, VI, стр. 309.
1826–1827 гг.
Пушкин спрашивал приехавшего в Москву старого товарища по Лицею про общего приятеля, а также сверстника-лицеиста, отличного мимика и художника[148] по этой части: «А как он теперь лицедействует и что представляет?» – «Петербургское наводнение». – «И что же?» – «Довольно похоже», – отвечал тот. Пушкин очень забавлялся этим «довольно похоже».
Кн. П.А. Вяземский, VIII, стр. 331.
Каченовский[149], извещая в своем журнале об итальянском импровизаторе Скричи, сказал, что он ничего б не мог сочинить на темы, как: «К ней», «Демон» и пр.
– Это правда, – сказал Пушкин, – все равно, если б мне дали тему: «Михайло Трофимович» – что из этого я мог бы сделать? Но дайте сию же мысль Крылову, и он тут же бы написал басню – «Свинья».
В.Ф. Щербаков. Записи. Ефремов, VIII, стр. 110.
– Некстати Каченовского называют собакой, – сказал Пушкин. – Ежели же и можно так называть его, то собакой беззубой, которая не кусает, а мажет слюнями.
В.Ф. Щербаков. Записи. Ефремов, VIII, стр. 110.
– Я надеюсь на Николая Языкова[150], как на скалу, – сказал Пушкин.
В.Ф. Щербаков. Записи. Ефремов, VIII, стр. 110.
– После чтения Шекспира, – говорил Пушкин, – я всегда чувствую кружение головы; мне кажется, будто я глядел в ужасную мрачную пропасть.
В.Ф. Щербаков. Ефремов, VIII, стр. 111. – Ср.: М.П. Погодин. Дневник, ПС, XIX – ХХ, стр. 77.
– Как после Байрона нельзя описывать человека, которому надоели люди, так после Гёте нельзя описывать человека, которому надоели книги, – сказал Пушкин.
В.Ф. Щербаков. Ефремов, VIII, стр. 111.
На квартире у Соболевского в Москве на Собачьей площадке]
«…Начал он читать мою «Русую Косу»[151] и, дойдя до места в начале, где один молодой человек выдумал новость другому любителю словесности, чтобы вызвать его из задумчивости: «Жуковский перевел Байронова Мазепу», вскрикнул с восторгом: «Как! Жуковский перевел Мазепу!»
М.П. Погодин С.А. Соболевскому. Барсуков, II, стр. 64.
Шевырев как был слаб перед всяким сильным влиянием нравственно, так был физически слаб перед вином, и как немного охмелеет, то сейчас растает и начнет говорить о любви, о согласии, братстве и о всякого рода сладостях; сначала в молодости, и это у него выходило иногда хорошо, так что однажды Пушкин, слушая пьяного оратора, проповедующего довольно складно о любви, закричал: «Ах, Шевырев, зачем ты не всегда пьян!»
С.М. Соловьев. Записки, [Птг., 1915], стр. 48.
Москва
Ее пленительные очи
Светлее дня, чернее ночи…
и пр.
то Пушкин вскочил с места и сказал чуть не вслух:
– Совсем заставил меня забыть, что я в театре.
Е.П. Шумилова-Мочалова. Воспоминания. ИВ 1896, № 10, стр. 102.
Около 1827 г.
…Когда Дельвиг объявил, что меньшой [его брат][152] уже сочинил стихи, он [Пушкин] пожелал их услышать, и малютка-поэт, не конфузясь нимало, медленно и внятно произнес, положив обе ручонки в руки Пушкина: «Индиянди, Индиянди, Индия! Индиянда, Индиянда, Индия!» Александр Сергеевич, погладив поэта по голове, поцеловал и сказал: «Он точно романтик».
А.П. Виноградская (Керн). Отрывок из записок. Воспоминания о Пушкине, Дельвиге и Глинке. «Семейные вечера», ст. возр. 1864, № 10, стр. 681.– Ср.: ПС V, стр. 151–152.
Однажды пригласил он [Пушкин] несколько человек в тогдашний ресторан Доминика и угощал их на славу. Входит граф Завадовский[153] и, обращаясь к Пушкину, говорит:
– Однако, Александр Сергеевич, видно, туго набит у вас бумажник!
– Да ведь я богаче вас, – отвечает Пушкин. – Вам приходится иной раз проживаться и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный с тридцати шести букв русской азбуки.
Кн. А.Ф. Голицын-Прозоровский [по записи П.И. Бартенева][154]. РА 1888, III, стр. 468.
…Стихами и рисунками в моем альбоме Пушкин не ограничился. Он имел терпение скопировать все росчерки и наброски пером на бумажной обложке переплета: подлинную взял себе, а копиею подменил ее, и так искусно, что мы с графинею[155] долгое время не замечали этого «подлога»…
– Зачем вы это сделали? – спрашивали мы его.
– Старую обложку я оставил себе на память! – смеялся милый шалун.
А.М. Каратыгина[156]. Воспоминания. РС 1880, № 7, стр. 568.
Когда хоронили жену [Ф.Ф.] Кокошкина[157] (урожденную Архарову)[158] и выносили ее гроб мимо его кабинета, куда отнесли лишившегося чувств Федора Федоровича, дверь вдруг отворилась, и на пороге явился он сам, с поднятыми на лоб золотыми очками, с распущенным галстухом и с носовым платком в приподнятой руке:
– Возьми меня с собою, – продекламировал он мрачным голосом, вслед за уносимым гробом.
– C’est la scène la plus réussie de toutes, celles que je lui ai vu représenter! [Из всех сцен, им разыгранных, это была самая удачная!], – заключил свой рассказ Сергей Львович Пушкин[159].
Когда я потом рассказывала это Александру Сергеевичу, он заметил, смеясь:
– Rivalité de métier [Соперничество по ремеслу].
А.М. Каратыгина. Воспоминания. РС 1880, № 7, стр. 573–574.
1827 г. Москва
[В юности Пушкин], конечно, не мог быть равнодушен к шестнадцатилетней девочке.
– Vous aviez seiz ans, lorsque je vous ai vue, – говорил он мне впоследствии, – pourquoi ne me l’avez vous pas dit.
– Et alors? – смеялась я ему.
– C’est que j’adore ce bel âge!
[ «Вам было 16 лет, когда я вас видел, зачем вы мне не сказали, что вам 16 лет?» – «Что же из этого?» – «То, что я обожаю этот прелестный возраст»].
А.М. Каратыгина. Воспоминания. РС 1880, № 7, стр. 567.
[Малый театр]
В тот вечер играли комедию Мариво «Обман в пользу любви»[160] (Les fausses confidences) в переводе П.А. Катенина. Он привел ко мне в уборную «кающегося грешника», как называл себя Пушкин. «Размалеванные брови…» напомнила я ему, смеясь.
– Полноте, бога ради, – перебил он меня, конфузясь и целуя мою руку, – кто старое помянет, тому глаз вон! Позвольте мне взять с вас честное слово, что вы никогда не будете вспоминать о моей глупости, о моем мальчишестве?!
А.М. Каратыгина. Воспоминания. РС 1880, № 7, стр. 571.
Встретившись с Максимовичем на обеде у С.С. Уварова[161], Пушкин сказал последнему: «Мы г. Максимовича[162] давно считаем нашим литератором; он подарил нас малороссийскими песнями».
Биографический словарь профессоров и преподавателей имп. Моск. унив., ч. II, М. 1827–1855, стр. 10; Ст. и нов. IV, стр. 17.
Пушкин сказал: «Мы давно знаем вас, Максимович, и считаем литератором. Вы подарили нас малороссийскими песнями».
Н. Чаев. М.А. Максимович. РА 1874, II, стр. 1058.
Начало января. Москва
В 27-м году, когда он пришел проститься с А.Г. Муравьевой[163], ехавшей в Сибирь к своему мужу Никите, он сказал ей: «Я очень понимаю, почему эти господа не хотели принять меня в свое Общество; я не стоил этой чести».
И.Д. Якушкин. Записки, М., 1905, стр. 52.
Март. Москва
В субботу на Тверском [бульваре] я в первый раз увидел Пушкина; он туда пришел вместе с Корсаковым[164], сел с несколькими знакомыми на скамейку, и, когда мимо проходили советники гражданской палаты Зубков[165] и Данзас[166], он подбежал к первому и сказал: «Что ты на меня не глядишь? Жить без тебя не могу». Зубков поцеловал его.
В.Ф. Щербаков. Записи. Ефремов, VIII, стр. 111.
2 марта
Разбор ваш «Памятника муз»[167] сокращен по настоятельному требованию Пушкина. Вот его слова, повторяемые с дипломатическою точностию:
«Здесь есть много умного, справедливого, но автор не знает приличий: можно ли о Державине[168] и Кар[амзине] сказать, что «имена их возбуждают приятные воспоминания», что «с прискорбием видим ученические ошибки в Держ[авине]». Державин все – Державин. Имя его нам уже дорого. Касательно жив[ых] писателей также не могу я, объявленный участником в журнале, согласиться на такие выражения. Я имею связи. Меня могут почесть согласным с мнением рецензента. И вообще не должно говорить о Державине таким тоном, каким говорят об N.N., об S.S. Сим должен отличаться «М[осковский] вестник». Оставьте одно общее суждение».
М.П. Погодин кн. В.Ф. Одоевскому. Публ. И.А. Бычкова. РС 1904, № 3, стр. 705–706.
Вторая половина марта
Пушкин приехал к кн. Зинаиде Александровне Волконской… У одной из статуй отбили руку. Хозяйка была в горе. Кто-то из друзей поэта вызвался прикрепить отбитую руку, а Пушкина попросил подержать лестницу и свечу…