Пушкин. Дневник. Запись от 1 января 1834 г.[353]
1–3 января
…Пушкин тотчас после этого [т. е. пожалования в камер-юнкеры. – Ред.] заперся у себя дома и ни за что не хотел ехать во дворец.
– Я всячески, – говорил [Н.М.] Смирнов, – доказывал ему всю неприличность его поведения.
– Не упрашивайте, – отвечал Пушкин, – у меня и такого мундира нет.
Я.П. Полонский (со слов Н.М. Смирнова). Кое-что об А.С. Пушкине. «Космополис» 1898, № 9, стр. 200.
После 3 января
Многие его обвиняли в том, будто он домогался камер-юнкерства[354]. Говоря об этом, он сказал Нащокину, что мог ли он добиваться, когда три года до этого сам Бенкендорф предлагал ему камергера, желая его ближе иметь к себе, но он отказался, заметив: «Вы хотите, чтоб меня так же упрекали, как Вольтера![355]» – «Мне не камер-юнкерство дорого, – говорил он Нащокину, – дорого то, что на всех балах один царь да я ходим в сапогах, тогда как старики вельможи в лентах и в мундирах»…
П.В. Нащокин по записи П.И. Бартенева. Бартенев, 43.
6 января
Великий кн[язь][356] намедни поздравил меня в театре. «Покорнейше благодарю, ваше высочество; до сих пор все надо мною смеялись, вы первый меня поздравили».
Пушкин. Дневник. Запись от 7 января 1834 г.
Март
Один из участников горестного события 11 марта 1801 года [т. е. убийства императора Павла I], Яков Федорович Скарятин[357], имел вход ко двору и даже на вечера в Аничков дворец. Однажды, в один из этих вечеров, разговаривал он с В.А. Жуковским. Подошедший Пушкин услышал, как Жуковский расспрашивал Скарятина о кончине императора Павла. Входят в залу Николай Павлович и Бенкендорф. «Ну что, – сказал Пушкин Жуковскому, – если бы государь узнал, что наставник его сына так любознателен?»[358].
Из записной книжки «Русского архива». РА 1912, I, стр. 313.
Начало марта. С.-Петербург
Обстоятельства мои затруднились еще вот по какому случаю. На днях отец мой посылает за мною. Прихожу – нахожу его в слезах, мать в постеле – весь дом в ужасном беспокойстве. «Что такое?» – «Имение описывают». – «Надо скорее заплатить долг». – «Уж долг заплачен. Вот и письмо управителя». – «О чем же горе?» – «Жить нечем до октября». – «Поезжайте в деревню». – «Не с чем». – «Что делать? Надобно взять имение в руки, и отцу назначить содержание».
Пушкин П.В. Нащокину.
После марта. Москва [у Нащокиных]
В числе гостей Пушкин заметил одного светлоглазого, белокурого офицера, который так пристально и внимательно осматривал поэта, что тот, вспомнив пророчество, поспешил удалиться от него из зала в другую комнату, опасаясь, как бы тот не вздумал его убить[359]. Офицер проследовал за ним, и так и проходили они из комнаты в комнату в продолжение большей части вечера. «Мне и совестно и неловко было, – говорил поэт, – и однако я должен сознаться, что порядочно-таки струхнул».
В.А. Нащокина. Воспоминания о Пушкине и Гоголе. Иллюстр. прил. к «Новому времени» 1898, № 8115, стр. 8.
2 апреля
В прошлое воскресенье обедал я у Сперанского… Сперанский у себя очень любезен. – Я говорил ему о прекрасном начале царствования Александра: «Вы и Аракчеев, вы стоите в дверях противоположных этого царствования, как Гении Зла и Блага». Он отвечал комплиментами и советовал мне писать историю моего времени[360].
Пушкин. Дневник.
После апреля
Читая Шекспира, он пленился его драмой: «Мера за меру»… Вместо перевода, подобно своему Фаусту, он передал Шекспирово создание в своем «Анджело»[361]. Он именно говорил Нащокину: «Наши критики не обратили внимания на эту пиесу и думают, что это одно из слабых моих сочинений, тогда как ничего лучше я не написал».
П.В. Нащокин по записи П.И. Бартенева. Бартенев, стр. 47.
Июнь
У Пушкиных она [Н.И. Гончарова] никогда не жила. В последнее время она поселилась у себя в Ярополче и стала очень несносна: просто-напросто пила. По лечебнику пила.
– Зачем ты берешь этих барышень?[362] – спросил у Пушкина Соболевский.
– Она целый день пьет и со всеми лакеями […][363].
П.И. Бартенев со слов неизвестного [С.А. Соболевского?]. Бартенев, стр. 64.
16 декабря
Утром того же дня встретил я в Дв[орцовом] саду в[еликого] кн[язя]: «Что ты один здесь философствуешь?» – Гуляю. – «Пойдем вместе». Разговорились о плешивых: «Вы не в родню – в вашем семействе мужчины молоды оплешивливают». – «Государь Ал[ександр] и К[онстантин] П[авлович] оттого рано оплешивели, что при отце моем носили пудру и зачесывали волоса; на морозе сало леденело – и волоса лезли. Нет ли новых каламбуров?» – «Есть, да нехороши, не смею представить их в[ашему] в[ысочеств]у». – «У меня их также нет; я замерз». – Доведши в[еликого] кн[язя] до места, я ему откланялся (вероятно, противу Етикета).
Пушкин. Дневник. Запись от 18 декабря.
19 декабря
В середу был я у Хитр[овой] – имел долгий разговор с в[еликим] кн[язем]. – Началось журналами: «Вообрази, какую глупость напечатали в «Сев[ерной] Пч[еле]». Дело идет о пребывании г[осуда]ря в Москве. Пч[ела] говорит: «Г[осударь] и[мператор], обошед соборы, возвратился во дворец и с высоты красного крыльца низко (низко!) поклонился народу». Этого не довольно: журналист дурак продолжает: «Как восхитительно было видеть вел[икого] г[осуда]ря, преклоняющего священную главу перед гражданами московскими. – «Не забудь, что это читают лавочники. В[еликий] к[нязь] прав, а журналист, конечно, глуп. Потом разговорились о дворянстве. В[еликий] к[нязь] был противу постановления о почетном гражданстве[364]; зачем преграждать заслугам высшую цель честолюбия? Зачем составлять tiers état [третье сословие], сию вечную стихию мятежей и оппозиции? Я заметил, что или дворянство не нужно в государстве, или должно быть ограждено и недоступно иначе как по собственной воле государя. Если в дворянство можно будет поступать из других состояний, как из чина в чин, не по исключительной воле государя, а по порядку службы, то вскоре дворянство не будет существовать или (что все равно) все будет дворянством. Что касается до tiers état, что же значит наше старинное дворянство с имениями, уничтоженными бесконечными раздроблениями, с просвещением, с ненавистью противу аристокрации и со всеми притязаниями на власть и богатства? Эдакой страшной стихии мятежей нет и в Европе. Кто были на площади 14 декабря? Одни дворяне. Сколько же их будет при первом новом возмущении? Не знаю, а кажется много. Говоря о старом дворянстве, я сказал: «Nous, qui sommes aussi bons gentilhommes, que l’Empereur, et Vous… etc.» [Мы, являющиеся столь же благородными дворянами, как и император, и вы и т. д.]. В[еликий] кн[язь] был очень любезен и откровенен. Vous etes bien de votre famille, – сказал я ему: – tous les Romanof sont revolutionaires et niveleurs» [Вы истинный член вашей семьи, все Романовы – революционеры и сторонники уравнения]. – «Спасибо: так ты меня жалуешь в якобинцы. Благодарю, voila une réputation que me manquait [Вот репутация, которой мне недоставало]».
Пушкин. Дневник[365].
После 1834 г.
Двое саней с подрезами,
Третьи писанные,
Подъезжали ко цареву кабаку…
и т. д.
– Как это выразительно, – замечал Пушкин. – Я так себе и представляю картину, как эти сани в морозный вечер, скрипя подрезами по крепкому снегу, подъезжают «ко цареву кабаку».
В.А. Нащокина. Воспоминания. Иллюстр. прил. к «Новому Времени» 1898, № 8122, стр. 7. – Ср.: Бартенев, стр. 46.
1834–1836 гг.
Неволя, неволя, боярской двор.
Стоя наешься, сидя наспишься.
[П.И. Бартенев]. РА 1889, III, стр. 124, прим.
Однажды Павел Войнович сильно проигрался в карты и ужасно беспокоился, что остался без гроша. Поэт в это время был у нас, утешал мужа, просил не беспокоиться, а в конце концов замолчал и уехал куда-то. Через несколько минут он возвратился и подал Павлу Войновичу сверток с деньгами.
– На вот тебе, – сказал Пушкин, – успокойся. Неужели ты думал, что я оставлю тебя так?!
В.А. Нащокина. Воспоминания. Иллюстр. прил. к «Новому времени» 1898, № 8115, стр. 6.
1835 г., январь
По выходе в свет его «Истории Пугачевского бунта» появилась пошлая на нее критика в «Сыне Отечества»[366]. Только что прочитав эту критику, я пошел на Невский проспект, встретил Пушкина и шутя приветствовал его следующей оттуда фразой: «Александр Сергеевич! Зачем не описали вы нам пером Байрона всех ужасов пугачевщины?» Пушкин рассмеялся и сказал: «Каких им нужно еще ужасов? У меня целый том наполнен списками дворян, которых Пугачев перевешал. Кажется, этого достаточно!»
Н.В. Путята[367]. Из записной книжки. РА 1899, II, стр. 351.
Февраль
На-днях в театре Г. Фикельмонт