В.А. Нащокина. Воспоминания о Пушкине и Гоголе. Иллюстр. прил. к «Новому времени» 1898, № 8115, стр. 6.
…Они часто острили с моим мужем наперебой друг перед другом. Я была у обедни в церкви Старого Пимена, как называют ее в Москве, в отличие от Нового Пимена, что близ Селезневской улицы.
– Где же Вера Александровна? – спросил Пушкин у мужа.
– Она поехала к обедне.
– Куда? – переспросил поэт.
– К Пимену.
– Ах, какая досада! А зачем ты к Пимену пускаешь жену одну?
– Так я же пускаю к Старому Пимену, а не к молодому! – ответил мой муж.
В.А. Нащокина. Воспоминания о Пушкине и Гоголе. Иллюстр. прил. к «Новому времени» 1898, № 8122.
…В беседе с ним я не заметила, как пролетело время до 5 часов утра, когда мой муж вернулся из клуба.
– Ты соскучился, небось, с моей женой? – спросил Павел Войнович, входя.
– Уезжай, пожалуйста, каждый вечер в клуб! – ответил всегда любезный и находчивый поэт.
– Вижу, вижу. Ты уж ей насплетничал на меня? – сказал Павел Войнович.
– Было немножко… – ответил Пушкин, смеясь.
В.А. Нащокина. Воспоминания о Пушкине и Гоголе. Иллюстр. прил. к «Новому времени» 1898, № 8115.
…Он за прощальным ужином пролил на скатерть масло.
Увидя это, Павел Войнович, с досадой, заметил:
– Эдакий неловкий! За что ни возьмешься, все роняешь.
– Ну, я на свою голову. Ничего… – ответил Пушкин, которого, видимо, взволновала эта дурная примета.
В.А. Нащокина. Воспоминания о Пушкине и Гоголе. Иллюстр. прил. к «Нов. времени» 1898, № 8115, стр. 6.
28 мая
– Что вы не остановились у меня, Александр Андреевич? – спрашивал меня Пушкин, приехав ко мне на третий день. – Вам здесь не так покойно, не угодно ли занять мою квартиру в городе?.. Я теперь живу на даче.
– Много обязан вам, Александр Сергеевич! И очень охотно принимаю ваше предложение. У вас, верно, есть кто-нибудь при доме?
– Человек один только; я теперь заеду туда, прикажу, чтоб приготовили вам комнату.
Он уехал, оставя меня очарованною обязательностью его поступков и тою честью, что буду жить у него.
А. Александров[386]. Год жизни в Петербурге. СПб., 1838, стр. 31.
Июнь – июль
[Статью Д.В. Давыдова о партизанской войне, присланную в «Современник»], отдали на цензурный просмотр известному А.И. Михайловскому-Данилевскому[387]. Пушкин отозвался: «Это все равно, как если бы князя Потемкина[388] послать к евнухам учиться у них обхождению с женщинами».
Н.В. Шимановский[389] по записи П. Б[артенева]. РА 1880, III, стр. 228, прим.
Июль
Александр Сергеевич приехал звать меня обедать к себе:
– Из уважения к вашим провинциальным обычаям[390], – сказал он, усмехаясь, – мы будем обедать в 5 часов.
– В пять часов?.. В котором же часу обедаете вы, когда нет надобности уважать провинциальных привычек?
– В седьмом, осьмом, иногда и в девятом.
– Ужасное искажение времени! Никогда б я не мог примениться к нему.
– Так кажется: постепенно можно привыкнуть ко всему.
А. Александров. Год жизни в Петербурге. СПб., 1838, стр. 40–41.
15 июля
Отдавая мне рукопись, Пушкин имел очень озабоченный вид; я спросила о причине.
– Ах, у меня такая пропасть дел, что голова идет кругом!.. позвольте мне оставить вас; я должен быть еще в двадцати местах до обеда.
А. Александров. Год жизни в Петербурге. СПб., 1838, стр. 48.
После 15 июля
Мне казалось, что Александр Сергеевич был очень доволен, когда я сказала, что боюсь слишком обременить его, поручая ему издание моих записок, и что прошу его позволить мне передать этот труд моему родственнику…
– Впрочем, – прибавил он, – прошу вас покорнейше во всем, в чем будете иметь надобность в отношении к изданию ваших записок, употреблять меня, как одного из преданнейших вам людей.
А. Александров. Год жизни в Петербурге. СПб., 1838, стр. 49.
Сентябрь. На выставке в Академии художеств[391]
Поэт Пушкин, при первом взгляде на группу Пименова [Мальчик, играющий в бабки], сказал:
– Слава богу! Наконец и скульптура в России явилась народная.
П.Н. Петров. Н.С. Пименов, профессор скульптуры. СПб., 1883, стр. 5.
В СПб. театре один старик-сенатор, любовник Асенковой[392], аплодировал ей, тогда как она плохо играла. Пушкин, стоявший близ него, свистал. Сенатор, не узнав его, сказал:
– Мальчишка, дурак!
П[ушкин] отвечал:
– Ошибся, старик! Что я не мальчишка – доказательством жена моя, которая здесь сидит в ложе; что я не дурак, я – Пушкин; а что я тебе не даю пощечины, то для того, чтобы Асенкова не подумала, что я ей аплодирую.
И.М. Снегирев[393]. Дневник (23 сентября 1836 г.). РА 1902, III, стр. 182.
* Незадолго перед смертью Пушкин в Александринском театре сидел рядом с двумя молодыми людьми, которые беспрерывно, кстати и некстати, аплодировали Асенковой… Не зная Пушкина и видя, что он равнодушен к игре их любимицы, они начали шептаться и заключили довольно громко, что сосед их дурак. Пушкин, обратившись к ним, сказал:
– Вы, господа, назвали меня дураком; я Пушкин и дал бы теперь же каждому из вас по оплеухе, да не хочу: Асенкова подумает, что я ей аплодирую.
[М.М. Попов]. Биография Пушкина. РС 1874, № 8, стр. 686.
Осень
В 1836 году, по возвращении моем осенью с морских купаний на острове Нордерней, я как-то раз ехал с Каменного острова в коляске с А.С. Пушкиным. На Троицком мосту мы встретились с одним, мне незнакомым господином, с которым Пушкин дружески раскланялся. Я спросил имя господина.
– Барков[394], ex diplomat, habitué Воронцовых, – отвечал Пушкин и, заметив, что имя это мне вовсе не известно, с видимым удивлением сказал мне: – Вы не знаете стихов однофамильца Баркова, вы не знаете знаменитого четверостишия… (обращенного к Савоське) и собираетесь вступить в университет? Это курьезно. Барков – это одно из знаменитейших лиц в русской литературе; стихотворения его в ближайшем будущем получат огромное значение. В прошлом году я говорил государю на бале, что царствование его будет ознаменовано свободою печати, что я в этом не сомневаюсь. Император рассмеялся и отвечал, что он моего убеждения не разделяет. Для меня сомнения нет, – продолжал Пушкин, – но также нет сомнения, что первые книги, которые выйдут в России без цензуры, будут полное собрание стихотворений Баркова.
Кн. П.П. Вяземский. РА 1884, II, стр. 427–428. – Ср.: Сочинения, стр. 545.
Однажды, соглашаясь с его враждебным взглядом на высшее у нас преподавание наук, я сказал Пушкину, что поступаю в университет исключительно для изучения людей. Пушкин расхохотался и сказал:
– В университете людей не изучишь, да едва ли их можно изучить в течение всей жизни. Все, что вы можете приобрести в Университете – это то, что вы свыкнетесь жить с людьми, и это много. Если вы так смотрите на вещи, то поступайте в университет; но едва ли вы в том не раскаетесь.
Кн. П.П. Вяземский. РА 1884, II, стр. 428.
…Я написал Пушкину, что я совершенно готов к его услугам, когда ему будет угодно, хотя не чувствую за собой никакой вины по таким-то и таким-то причинам. Пушкин остался моим письмом доволен и сказал С.А. Соболевскому:
– Немножко длинно, молодо, а впрочем, хорошо![395]
Гр. В.А. Соллогуб. Воспоминания. РС 1880, № 6, стр. 321.
4 ноября
…Я отправился к Пушкину и, не подозревая нисколько содержания приносимого мною гнусного пасквиля, передал его Пушкину. Пушкин сидел в своем кабинете, распечатал конверт и тотчас сказал мне:
– Я уже знаю, что такое; я такое письмо получил сегодня же от Е.М. Хитрово: это мерзость против моей жены. Впрочем, понимаете, что безыменным письмом я обижаться не могу. Если кто-нибудь сзади плюнет на мое платье, так это дело моего камердинера вычистить платье, а не мое. Жена моя – ангел, никакое подозрение коснуться ее не может. Послушайте, что я по сему предмету пишу г-же Хитровой.
…он прочитал мне письмо, вполне сообразное с его словами[396].
Гр. В.А. Соллогуб. Воспоминания, стр. 178–179.
Соллогуб поехал к Пушкину для передачи письма, но он тотчас изорвал его, сказав:
– C’est une infamie, j’en ai reçu deja aujourd’hui [Это гнусность, я уже получил такое же сегодня].
А.О. Россет по записи П.И. Бартенева. РА 1882, I, стр. 248.
…Пушкин прибавил:
– Дуэли никакой не будет; но я, может быть, попрошу вас быть свидетелем одного объяснения, при котором присутствие светского человека… мне желательно для надлежащего заявления в случае надобности.
…это было говорено по-французски[397].
Гр. В.А. Соллогуб. Воспоминания, стр. 180.
В ноябре 1836 г. Пушкин вместе с Матюшкиным[398] был у Яковлева в день его рождения[399]; еще тут был князь Эристов, воспитанник второго курса, и больше никого. Пушкин явился последним и был в большом волнении. После обеда они пили шампанское. Вдруг Пушкин вынимает из кармана полученное им анонимное письмо и говорит: «Посмотрите, какую мерзость я получил».