П.Л. Яковлев[72]. Анекдоты. Из «Хлыновского наблюдателя». Публ. И.А. Кубасова. РС 1903, № 7, стр. 214.
Декабрь. Леово
В г. Леово мы въехали к подполковнику Катасанову, командиру казачьего полка… он нас не отпустил, сказав, что через час будет готов обед… Обед состоял только из двух блюд: супа и жаркого, но зато вдоволь прекрасного донского вина… Прошло, конечно, полчаса времени, что мы оставили Леово, как вдруг Александр Сергеевич разразился ужасным хохотом… он объяснил мне, что суп был из куропаток, с крупнонакрошенным картофелем, а жаркое из курицы. «Я люблю казаков за то, что они своеобразничают и не придерживаются во вкусе общепринятым правилам. У нас, да и у всех, сварили бы суп из курицы, а куропатку бы зажарили, а у них наоборот!» И опять залился хохотом[73].
И.П. Липранди. РА 1866, стр. 1282–1283.
[Аккерман. На обеде у полковника А.Г. Непенина[74]]
…Непенин спросил меня вполголоса, но так, что Александр Сергеевич мог услышать: «Что, это тот Пушкин, который написал – Буянова?[75]» После обеда… Пушкин подошел ко мне, как бы оскорбленный вопросом Непенина, и наградил его многими эпитетами… На вопрос мой, что разве эта пьеса так плоха, что он может за нее краснеть? – «Совсем не плоха, – отвечал он, – она оригинальна и лучшее из всего того, что дядя написал». – «Так что же; пускай Непенин и думает, что она ваша». Пушкин показался мне как бы успокоившимся, он сказал только: «Как же полковник, и еще георгиевский кавалер, не мог сообразить моих лет с появлением рассказа![76]»
И.П. Липранди. РА 1866, стр. 1452–1453.
1821–1822 гг. Кишинев
Пушкину пришлось играть всю ночь и проиграться до копейки. Воротясь с рассветом на свою квартиру, он зашел в бакалейную лавку купца Петрова и потребовал вина. Нужно было заплатить, а денег не было, тогда Пушкин предложил хозяину послать с ним на квартиру приказчика за получением денег.
– Ничего, будет за вами, – сказал хозяин, – вы не захотите нашего.
– Да ведь вы меня не знаете?
– Как не знаем – вы господин Пушкин.
– Что я Пушкин – вы это знаете, но дело в том, отдам ли я вам деньги, это наверно вы никак не можете знать, – отвечал Пушкин и с этими словами снял фуражку и положил ее перед купцом, потом сказал следующее: – Заметно, вы, г-н Петров, хотите действовать против собственных убеждений. Ведь вы очень хорошо знаете принятое всеми народами правило: «почитай всех честными и живи со всеми как с плутами», а потому, – прибавил Пушкин, указывая на фуражку, – я вам оставляю ее в обеспечение.
Н. Гербановский. Несколько слов о пребывании Пушкина в г. Кишиневе. «Новороссийские ведомости» 1869, № 49.
…Однажды в обществе одна дама, не поняв его [Пушкина] шутки, сказала ему дерзость. «Вы должны отвечать за дерзость жены своей», – сказал он ее мужу. Но бояр равнодушно объявил, что он не отвечает за поступки жены своей. «Так я вас заставлю знать честь и отвечать за нее», – вскричал Пушкин, и неприятность, сделанная Пушкину женою, отозвалась на муже.
А.Ф. Вельтман[77]. Воспоминания. Майков, стр. 127.
1821–1823 гг.
Я не могу не засвидетельствовать… нижеследующий рассказ об его [Пушкина] жизни в Кишиневе. Он там квартировал против тюрьмы или острога, куда, с позволения начальства, часто ходил разговаривать с арестантами, расспрашивать об их удальстве. Все они охотно друг перед другом старались занимать его своими похождениями, особенно главный, первостатейный каторжник, всеми уважаемый, до того полюбил сочинителя, что однажды вечером сказал ему:
– Ну, Пушкин, прощай… уж завтра не найдешь меня здесь.
– На Владимирку?
– На все четыре!
– Как так?
– А так: клетка надломлена, настанет ночь, а мы – ночные птицы и вольные! Прощай, брат, сочинитель.
«При такой дружеской откровенности, – продолжал Пушкин, – я ни на минуту не допустил мысли о доносе, пошел домой, поработал и лег спать. Ночью барабан бьет тревогу. Я, надев архалук, сбежал с горы в крепость, из ворот команда бежит во все стороны с криком: «Лови, лови!» Я вбегаю в ворота… Какая картина поражает меня: барабанщик, мальчик 16 или 17 лет, бьет азартно тревогу, а у него по лицу струится кровь и глаз, вырванный из своей орбиты, висит на щеке! Этот молодец ночью зачем-то вышел на воздух и, увидя, что какие-то тени мелькают по стене, схватил барабан и забил тревогу… в эту-то минуту один из беглецов, пробегая мимо, ударил его ножом в глаз! Многих переловили, а мой друг убежал. Но этого героя-барабанщика я не могу забыть!»
Н.И. Куликов[78]. Пушкин и Нащокин. РС 1881, № 8, стр. 613–614.
1822 г.
[X – в распространил слух, будто бы он отбил у Пушкина одну гречанку. – Ред.]. Ссоры и неудовольствие между ними обыкновенно оканчивались смехом и примирением, которое завершалось тем, что Пушкин бросал Х-ва на диван и садился на него верхом (один из любимых тогда приемов Пушкина)… приговаривая: «Не отбивай у меня гречанок»…
И.П. Липранди. РА 1866, стр. 1230.
Каменка[79]
[Заговорщики в Каменке обсуждали с А.Н. Раевским[80] и Пушкиным возможности организации тайного общества, обратив потом весь разговор в шутку. – Ред.]. Пушкин… был очень взволнован; он перед этим уверился, что тайное общество или существует, или тут же получит свое начало и он будет его членом; но, когда увидел, что из этого вышла только шутка, он встал, раскрасневшись, и сказал со слезой на глазах: «Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и все это была только злая шутка». В эту минуту он был точно прекрасен.
И.Д. Якушкин[81]. Записки. М., 1905, стр. 51–52.
Однажды за обедом он сидел возле меня и, раскрасневшись, смотрел так ужасно на хорошенькую девочку[82], что она, бедная, не знала, что делать, и готова была заплакать; мне стало ее жалко, и я сказал Пушкину вполголоса: «Посмотрите, что вы делаете; вашими нескромными взглядами вы совершенно смутили бедное дитя». «Я хочу наказать кокетку, – отвечал он. – Прежде она со мной любезничала, а теперь прикидывается жестокой и не хочет взглянуть на меня».
И.Д. Якушкин. Записки. М., 1905, стр. 49.
Январь. Кишинев (в казино)
С[таро]в[83]… подошел к Пушкину, только что кончившему свою фигуру. «Вы сделали невежливость моему офицеру, – сказал С[таро]в, взглянув решительно на Пушкина, – так не угодно ли вам извиниться перед ним, или вы будете иметь дело лично со мной». «В чем извиняться, полковник, – отвечал быстро Пушкин, – я не знаю; что же касается до вас, то я к вашим услугам». – «Так до завтра, Александр Сергеевич». – «Очень хорошо, полковник». Пожав друг другу руки, они расстались.
В.П. Горчаков. Воспоминания о Пушкине. «Московские ведомости» 1858, № 19, стр. 82.
…Когда съехались на место дуэли, метель с сильным ветром мешала прицелу, противники сделали по выстрелу, и оба дали промах; еще по выстрелу, и снова промах; тогда секунданты решительно настояли, чтобы дуэль, если не хотят так кончить, была отменена непременно, и уверяли, что уже нет более зарядов. «Итак, до другого раза», повторили оба в один голос. «До свиданья, Александр Сергеевич». – «До свиданья, полковник».
В.П. Горчаков. Воспоминания о Пушкине. «Московские ведомости» 1858, № 19, стр. 82.
…Через день… примирение состоялось быстро.
– Я вас всегда уважал, полковник, и потому принял ваше предложение, – сказал Пушкин.
– И хорошо сделали, Александр Сергеевич, – отвечал С[таро]в, – этим вы еще более увеличили мое уважение к вам, и я должен сказать по правде, что вы так же хорошо стояли под пулями, как хорошо пишете.
Эти слова искреннего привета тронули Пушкина, и он кинулся обнимать С[таро]ва.
В.П. Горчаков. Воспоминания о Пушкине. «Московские ведомости» 1858, № 19, стр. 82.
Кишинев [в ресторане]
Дня через два после примирения речь шла об его дуэли с С[таровы]м. Превозносили Пушкина и порицали С[таро]ва. Пушкин вспыхнул, бросил кий и прямо и быстро подошел к молодежи.
– Господа, – сказал он, – как мы кончили с С[таровы]м – это наше дело, но я вам объявляю, что если вы позволите себе осуждать С[таро] ва, которого я не могу не уважать, то я приму это за личную обиду и каждый из вас будет отвечать мне как следует».
В.П. Горчаков. Воспоминания о Пушкине. «Московские ведомости», стр. 82.
В Кишиневе стоял пехотный полк, и Пушкин был со многими офицерами в клубе, собрании, где танцевали. Бόльшая часть гостей состояла из жителей, молдаван и молдаванок; надобно заметить, что обычай, в то время особенно, ввел очень вольное обращение с последними. Пушкин пригласил даму на мазурку, захлопал в ладоши и закричал музыке: «Мазурку, мазурку!»
Один из офицеров подходит и просит его остановиться, уверяя, что будут плясать вальс. «Ну, – отвечал Пушкин, – вы вальс, а я мазурку» – и сам пустился со своей дамой по зале. Полковой или баталионный командир, кажется, подполковник Старков, по своим понятиям о чести считал необходимым стреляться с обидчиком, а как противник Пушкина по танцам не решался на это сам, то начальник его принял дело это на себя.