Кто знает, побывает ли моя таксистка на Марсе, где у нее будет возможность посмотреть вверх и привычным жестом указать теперь на Землю. Но уже сам факт того, что мы перешли от мечтаний о космическом туризме к обоснованным предположениям о ближайших возможностях, стоит отпраздновать. Даже когда ее такси ползет по улицам Эдинбурга, она ближе к полету на Марс, чем когда-либо.
Картина «Восхождение на Олимп» (2002) художницы Мэрилин Флинн изображает экспедицию, которая наконец достигает вершины марсианской горы Олимп, самого высокого пика Солнечной системы. Кому же это впервые удастся на самом деле? (Marilynn Flynn)
6. Престижны ли еще исследования?
Поездка в Уорикский университет, чтобы прочесть лекцию о жизни в экстремальных условиях
Мне всегда очень нравился Уорикский университет – его длинная средневековая главная улица, живописная и притягательно старомодная, но при этом мощная благодаря непретенциозной основательности замка, некоторые части которого стоят еще со времен Вильгельма Завоевателя.
– Люди такое не строят, – заметил мой водитель, когда слева от нас показался замок. Ему не пришлось добавлять слово «больше». Я разглядывал крепостную стену и башни. Даже на пике викторианской экстравагантности немногие в Британии пытались построить что-либо, что могло бы сравниться с лаконичной красотой и геометрическим величием этого замка.
– Это правда, – ответил я. – Мы строим быстро, но только на миг, а не чтобы простояло века, как это прекрасное место.
Я подумал, что, возможно, мы вовсе потеряли вкус к подобному строительству.
– Как вы думаете, сможем ли мы снова так строить? Или это признак лишь тех времен? А может, у нас просто нет мотивации? – спросил я водителя.
– Думаю, мы отчасти утратили романтичность, – кивнул он. – Некоторые здания похожи на замки в их современном понимании, но мы больше не гонимся за славой.
– Это ушло в прошлое, примерно как эпоха исследований, – сравнил я.
Мой водитель задумался, почти загрустил. На вид ему было около 65 лет. На нем были коричневая твидовая кепка и зеленый свитер. То и дело он задумчиво всматривался в горизонт, словно пытаясь там что-то найти. Иногда он вздыхал, будто с него хватит и его разочаровал весь этот театр жизни. Мой комментарий о славных днях исследований также заставил его задуматься. Такую тоску в голосе вы можете услышать всякий раз, когда объявляют о малоизвестном подвиге – скажем, если кто-то переплыл через Ла-Манш в ванне.
– Да, это тоже правда, – он слегка накренил свою кепку. – Хотя мы и правда уже совершили все великие открытия, не так ли? Покорили все самые высокие горы.
– Знаю, прозвучит немного странно, – сказал я, – но что, если мы покинем Землю? Может, нам стоит отправиться на другие планеты.
Иногда сразу понимаешь, что зашел слишком далеко. Я привык к беседам о космосе с коллегами, так что не фильтрую свою речь на этот счет. Но остальные не приучены к таким разговорам. Мой водитель усмехнулся и взглянул в зеркало заднего вида с тем самым добродушно-насмешливым выражением, в котором четко читалось: «А, вы один из этих сумасшедших, да?» Его молчаливая реакция только сильнее убедила меня в том, что мы действительно задремали в своей гонке за славой. Многим из нас нечего искать за пределами планеты Земля. Возможно, так устроен человеческий разум. Может, в будущем, когда мы заселим Марс и Луну, исследователи будут рассиживаться без дела в своих новых домах, не тоскуя о дальнейших приключениях? Или душевный подъем и новая энергия выплеснутся на новые рубежи, обновив стремление к героическим подвигам, которое в настоящее время активно не проявляется?
Длинная очередь скалолазов, сгрудившихся друг за другом в ожидании своего первого шага на вершине Эвереста, может создать у вас впечатление, что мы прошли долгий путь от ослепительных дней исследований, когда Земля еще предлагала множество шансов стать первооткрывателем. Когда в 1953 году Эдмунд Хиллари и Тенцинг Норгей впервые поднялись на самую высокую вершину, могли ли они представить, что шерпы будут проводить время, собирая мусор в базовом лагере Эвереста или даже тела альпинистов – ибо, хотя альпинистов и стало больше, они все еще сталкиваются с непреклонными требованиями природы? Для них, вероятно, было немыслимо, что накопление отходов на Эвересте станет проблемой для окружающей среды.
Даже в замерзших полярных пустошах приключения несколько обесценились. В наши дни приключением является, скажем, стать первым, кто пересечет Антарктиду на мотоцикле. Исследователи спорят о том, правомерно ли утверждать, что кто-то в одиночку и без поддержки пересек белый континент, из-за того, что часть пути человек проехал на лыжах по гладкому снегу, любезно утрамбованному усилиями проходящей там научной экспедиции. Определенно, подобные путешествия все еще опасны. Белая мгла, недостаток планирования или непредвиденная ситуация со здоровьем могут заставить человека перейти Рубикон от рискованного мероприятия к фатально затруднительному положению. Но, учитывая все, что произошло раньше, и всю инфраструктуру, оставленную другими, пик славных открытий был пройден. Даже самые удаленные места мы уже посетили много раз, заставляя чистых сердцем героев оплакивать конец эпохи исследования Антарктиды.
Тем не менее было бы неверно полагать, что героизм когда-либо ограничивался подвигами великих исследователей XIX и XX веков. На протяжении всей истории было множество «героических эпох», по мере того как взгляд человечества охватывал все новые и новые области. Может быть, для группы людей, живших в долинах Африки сотни тысяч лет назад, первый из них, кто отважился оторваться от надежной кормушки и отправиться в неизвестность, тоже был героем. В свою очередь первые смельчаки, пересекшие Азию и обуздавшие океан в лодках, чтобы заселить Полинезию, были героями для своего поколения. Но эти истории были рассказаны слишком давно, чтобы их помнили до сих пор. Мы не можем ставить их на тот же пьедестал, что и наши предшественники.
Огромное количество героев было до так называемой «героической эпохи», так что и мы на самом деле еще не в конце пути великих открытий. Нас ждут вызовы посложнее. Несмотря на подозрения водителя по поводу моего рассудка, ему было некуда деться.
– Я имею в виду, если бы на другой планете, например на Марсе, нужно было сделать что-то великое, что-то не слабее, чем Армстронг на Луне или Хиллари и Тенцинг на Эвересте, вы бы это сделали? – настаивал я.
– Хм, ну да, почему нет? – ответил он. Я все еще не убедил его, что веду этот разговор к осмысленному заключению. Но моя поездка в этот день была короткой, и у меня не было времени попытаться изменить его точку зрения и очаровать его идеей марсианской альпинистской экспедиции. Но раз я завладел вашим вниманием, читатель, то можно я попробую очаровать ею вас?
Найдите минутку, чтобы сделать то, о чем никогда не задумывались полярные исследователи и альпинисты: забудьте о Земле. Пересмотрите свое представление о «героической эпохе» так, чтобы ее границы лежали далеко за пределами нашей планеты – ближе к внешним краям Солнечной системы. Моментально в поле зрения появляются новые рубежи, не менее впечатляющие, чем те, которые представляли исследователи прошлых лет.
Представьте гору настолько огромную, что, стоя на ее пике, вы видите не разреженный голубой газ знакомого неба, а космос. Вас окружает чернота, в которой сверкают звезды, а на горизонте тонкая пленка атмосферы обнимает изгиб планеты. Вы сейчас представляете вершину Олимп на Марсе[29], сформированную потоками лавы и образовавшую так называемый щитовой вулкан. Вершина этого гиганта, возвышающегося более чем на 21 километр над поверхностью Марса, в два с половиной раза выше Эвереста и является самой высокой в Солнечной системе. Тот, кто сможет забраться на нее, достигнет чего-то выдающегося. Эдмунд Хиллари был бы в восторге.
Однако было бы ошибкой упрощенно переносить подвиги прошлого на достижения будущего. Олимп на Марсе сильно отличается от Эвереста, и его покорение – дело совсем иное. Например, альпинисты, взбирающиеся на Эверест, обычно полагаются на кислородные баллоны, когда достигают определенной высоты, хотя некоторые добирались до вершины и без них. Но атмосфера на Марсе слишком разреженная, а кислород там вовсе не ощущается, так что покорителям Олимпа придется быть одетыми в скафандры с самого начала своего пути в предгорье и вплоть до вершины, каждую секунду подъема. Их единственным привалом может стать герметичная палатка, наполненная достаточным количеством кислорода, чтобы обеспечить несколько часов отдыха без скафандра.
Как вариант, путешественники могут начать восхождение с кольца мучительно отвесных скал высотой до шести километров. Подняться на такие вертикали в скафандре и с полным комплектом припасов может быть нереально, даже несмотря на то, что низкая гравитация Марса, составляющая всего три восьмых от земной, значительно уменьшает вес снаряжения. Впрочем, альпинисты могут вместо этого попытаться начать свой путь с северо-восточной стороны горы, где предгорья не такие крутые и легче добраться до пологих склонов вулкана.
Хотя бы в этом отношении Олимп легче, чем Эверест: вместо того чтобы постоянно карабкаться все выше и выше, вам пришлось бы пересекать скалистые лавовые поля с почти незаметным уклоном в пять градусов, и так весь путь до вершины. Нет ни ледников, ни непредсказуемых лавин и трещин. Но склон тянется убийственно долго – 300 километров. А это дни и дни упорного марша на длинную дистанцию среди расколотых вулканических пород с зазубренными, легко разрезающими скафандр краями. Возможно, эта опасность заострит внимание путешественников, которым иначе может быстро стать скучно.
Приз, ожидающий героев наверху гигантская кальдера[30], эллипс размером 60 на 90 километров, когда-то бывший лавовыми озерами остаток жерл, из которых журчала жидкая порода. На краю кальдеры у исследователей перехватит насыщенное машинным кислородом дыхание, когда им откроется вид на могучие Долины Маринер, систему каньонов в тысячи километров длиной и в несколько километров глубиной, настолько большую, что Большой каньон в ней бы просто потерялся. С вершины Олимпа внизу покажется туманное лососевое небо Марса и кое-где будут видны слабые завихрения марсианских облаков.