0. Из глубин мёртвой земли
Портрет теперь спрятан, и твоя судьба
Перестала ужасать…
И не ужасала, возможно.
Скорбит ли мать хотя бы?
Слышишь ли её всхлипы во мраке?
Они нашли… они зачали замену,
Пока ты гниёшь здесь!
Ты должна вернуться к ней, воскреснуть.
Покажи свою боль!
Я хотел бы быть рядом с тобою…
Быть может, моих слов и не хватало…
Что если я мог облегчить твой рок?!
Что если это всё я виноват?!
Разрушены тюрьмы стены.
Я слышу треск костей.
Твой гроб был тебе слишком тесен!
Пусть в теле твоём бьётся сердце!
Пока колдует Королева,
Я отопру врата Кладбища ключом.
Мы дарим тебе время вернуться домой;
Вам надо столько всего обсудить. Голод будет утолён!
Лунный свет просвечивает твою кожу
Тонкую, мертвенно-бледную.
Пусть в венах и течёт кровь гнилая,
Ты сможешь дальше жить за счёт крови живых.
Теперь слышишь ли Чёрный Зов?
Так крылья Смерти шелестят.
Ты любила – ты изменилась.
Я и другие понимаем: это то, из-за чего мы стали семьёй.
1
Солнце село. Уличные фонари зажглись в попытке скомпенсировать прохожим черноту неба. Звёзды редко можно увидеть в городских условиях: смог и дым разъедают глаза.
Ксения с кружкой зелёного чая в руке выглядывала из окна. Пузожитель, достаточно взрослый, чтобы быть заметным, был тихим и спокойным. «Ты там вообще как, живой?» – грубо шутили близкие и не очень люди, тыча в живот пальцами или мягкими игрушками, которыми впоследствии и снабжали Ксению. Это раздражало: такие шутки в принципе не всем приятны (это как слушать анекдоты о мёртвых младенцах, будучи родителем грудничка), плюс это ещё и тревожило воспоминания о неких трагических событиях…
Это ведь было трагедией, не так ли? Грустно, когда родной человек погибает, да ещё и при очень странных обстоятельствах. Насилия как такового не было, скорее, это был несчастный случай…
(Да что ты говоришь!)
Ладно, лёд на катке и правда был довольно тонок. Небрежность людей, что измеряли его толщину, или непрошибаемое безразличие властей, давших разрешение на обустройство катка или ещё что-то…
«Меньше жрать надо было!»
Вообще, как-то странно вышло: девочка весила меньше всех (не просто тощая – буквально «кожа да кости»); замерзала быстрее всех, минимум шансов спастись; окружающим, мягко говоря, плевать. Как детям, которых ещё можно как-то оправдать неопытностью и незрелостью
(а ещё говорят, что дети ярче чувствуют эмоции… оно и видно),
так и взрослым, у которых и своих проблем полно.
(«Пивко по акции»… «Классная задница, я бы вдул»… «Как бы урезать моим стахановцам зарплату и увеличить нагрузку»… «С Сашкой было зашибись, скажу мужу, что голова болит»… «Ля, на часы для коллекции не хватает, надо новый торговый сбор протолкнуть»… «Где бы найти богатого, щедрого и тупого папика?»…)
Мистика какая-то.
Муж Ксении предупредил, что сегодня какой-то важный дедлайн и домой он вернётся поздно. Она уже привыкла. Мысли, что это лишь ложь и отговорки, конечно, посещали её, но она усиленно противилась им.
Звёзды. Возможно, если жить на верхних этажах новостроек или выбираться на их крыши, всё-таки можно увидеть необъятное полотно ночного неба. Миллионы звёзд. Родившиеся миллиарды лет назад и мерцающие до сих пор; невероятно старые, которым осталось не так уж много времени.… А ведь есть ещё и такие, которым лишь предстоит вспыхнуть на небосводе. Говорят, когда человек умирает, на небе загорается новая звезда.
«А когда звезда угасает?»
Конечно, это просто красивая сказка. Романтичная лапша, которую парни и девушки вешают друг другу на уши, чтобы настроить на нужный лад. Наверное, астрономам забавно слушать такое, зная правду лучше остальных. Или это, наоборот, раздражает…
Пока женщина пила чай и смотрела на едва освещаемую фонарями улицу, некий астроном, живущий в соседнем доме, пребывал в недоумении. Звезда, загоревшаяся совсем недавно (по астрономическим меркам, год-два – это мгновение) и была им открыта… исчезла с небосвода.
Мистика, да и только.
2
Смотреть в ночь, прорезаемую светом фонарей, фар и ламп в окнах соседних домов, конечно, можно бесконечно, но не хотелось. Ксения убедилась, что положила остатки ужина в холодильник, и стала готовиться ко сну. Проблем с бессонницей обычно не было, ребёнок лежал тихо и смирно
(«Ты там вообще живой?»),
что даже беспокоило. Врачи, впрочем, уверяли, что всё в порядке.
Ксения дошла до кровати и собралась было снять халат, но её отвлекла причудливая игра теней на стене напротив окна. На подоконнике в банке с водой стояли ветки вербы (кто и зачем это туда поставил, уже и не вспомнить), а где-то рядом проезжала машина, попадая светом фар в окно. Тень от почек оказалась между тенью от веток, торчащих в разные стороны. Создалось некое подобие то ли сети, то ли паучьих лап, то ли просто корявых пальцев на стене. Чем-то это всё напоминало мультфильмы Тима Бёртона с его худыми
(кожа да кости)
кукольными персонажами.
Фыркнув
(«Хорошая попытка, Мефистофель»),
Ксения легла, не сняв халата. В мозгу беременной женщины, тем не менее, зароились мысли, вызванные ассоциацией. И воспоминания. Не самые приятные, надо сказать. Борясь с ними, она повернулась на другой бок, лицом к окну, чтобы не видеть игры света и мрака. Помогло. Длинные щупальца сна уже обвивали будущую мать, и она не обращала внимания на последующие метаморфозы. А жаль. Не каждую ночь увидишь театр теней, в котором паук-инвалид
(у пауков ведь должно быть восемь ног, да?)
появляется будто из ниоткуда, ползёт к краю подоконника и исчезает.
Уже в полусне, расфокусированным взглядом Ксения смотрела на угол. Вместо того чтобы просто закрыть глаза и заснуть, она неторопливо опускала и поднимала веки. В какой-то момент она решила сфокусировать взгляд.
Сон как рукой сняло.
В углу комнаты, упершись спиной в стену и скрестив руки на груди, стояла девушка. Несуразный, подростковый прикид: мешковатая синяя толстовка, в которой можно утонуть, даже будучи полным, серые мини-шорты, обнажавшие бесплодную кожу тощих ног, воткнутых в короткие носки и кроссовки грязно-белого цвета, – не давал усомниться. Из-под наброшенного на голову капюшона виднелись русые волосы.
Она часто одевалась так на выход, словно прячась, но, в то же время, желая показать себя.
(Ты никогда не знала, чего хочешь на самом деле. Верно…)
– Алиса? – прошептала Ксения.
Глядевшая до того в пол Алиса подняла глаза на мать. Во взгляде, в самом выражении лица читалась подростковая резкость. Этим взглядом можно прошивать листы металла и рвать сердца на части. Ксения, не до конца понимая, что и зачем делает, начала подниматься с кровати; девочка же, с трудом переставляя ноги, направилась к столь близкому, но столь далёкому человеку.
Сползшее одеяло обнажило выпуклый живот беременной. Алиса бросила на него беглый взгляд
(«Они нашли… они зачали замену!»)
и оскалилась.
В тот момент, когда Алиса дошла до окна, совсем недавно пугавшего и завораживавшего игрой теней и света, внезапный порыв ветра со свистом всколыхнул занавески, скрыв анорексичку от глаз. Буквально на пару секунд.
По истечении этих секунд в сторону Ксении приближалась уже не та, кого она когда-то знала.
Неторопливо, но отнюдь не «из последних сил» на Ксению со скрипом надвигалось существо, лишь отдалённо напоминавшее человека. Грязно-жёлтые, похожие на изодранную мочалку волосы; изорванный саван, из дыр которого глядит белая как мел кожа, иссечённая венами и трупными пятнами; кое-где кожа была и вовсе порвана, обнажая потемневшие от времени кости и гнилую плоть…
Если бы этим всё и ограничилось, но нет! На глазах у Ксении существо стало расти, и уже через несколько мгновений выросло настолько, что практически уперлось головой в потолок; руки и ноги стали невероятно длинными, а пальцы свисали до колен. Очерченное лицо всё ещё скалилось, но теперь это был оскал не-жизни: губы и дёсны истлели, обнажив кривые зубы, на месте щёк зияли дыры, создавая жуткое подобие улыбки. Глаза, похожие на угли, на фоне натянутой, словно резиновой, кожи казались средоточием жизни и разума.
Гротескная пародия на человека с интересом разглядывала живую женщину, продолжая тем не менее наступать. Ксения, не в силах отвести глаз от окаймлённых тёмно-серой радужкой зрачков Алисы и её жуткой улыбки, попятилась. Но очень скоро уперлась в стену.
Лишь теперь замешательство и растерянность переросли в страх. Вжавшись в стену и неосознанно подняв руки вверх, Ксения попыталась закричать, но высушенное горло смогло выдать лишь хрип. Лицо покойницы расплывалось в глазах, ноги подкашивались, но оседания или даже падения не последовало. Длинные костлявые руки обхватили тело и голову женщины, поддерживая её; пальцы сновали угрожающе близко к глазным яблокам. В один момент они уперлись в ямочки по бокам носа. Ксения не выдержала и заплакала.
Неживая с интересом разглядывала лицо с разных ракурсов, поворачивая попавшую в руки голову и наклоняясь. Плачущая постоянно всхлипывала от ощущения собственной беспомощности; потоки слёз мешали открыть глаза, ведь в таком случае пришлось бы лицезреть неизменно оскаленную маску с невесть как сохранившимися веками, с треском закрывающимися лишь на короткие мгновения, спасая от взгляда мертвеца.
Алиса подошла вплотную и практически навалилась на несчастную. Живот последней упёрся в ствол позвоночника неупокоенной. Это заставило Ксению, прийти в чувство, хотя бы и относительно.
– Что ты?!.. – выдавила она из себя, стараясь не смотреть на дочь. Та замерла на мгновение, словно размышляя над ответом
(«Действительно, чего я хочу?»),
затем перевела взгляд на живот своей жертвы. На своего не в меру смирного брата.
«А ты не слишком разговорчив. Может быть, именно мне удастся тебя растормошить? Растормошить вас всех!»
– Господи, чего ты хочешь?! – дрожа от страха, прошептала Ксения. Она, наконец, осмелилась глядеть в лицо своему кошмару, чувствуя, что пострадать от бездействия может не только она сама, но и её дитя…
«Если ты жаждешь раскаяния, мольбы о пощаде и всего в таком духе, то ты добилась своего» – мысли, которые бы посетили наблюдателя со стороны, если бы таковые имелись. Ксения ощущала на себе насмешливые взгляды тысячи несуществующих глаз, когда оседала на колени, едва дыша и смотря на неживую с выражением мольбы обречённого о снисхождении. Молчание. На смену чувству стыда и горечи пришла мрачная решимость: не та, с которой идут вершить подвиги, а та, с которой идут на эшафот.
Готовность принять свою участь.
3
На кону стояло больше, чем собственная жизнь, и женщина, сжавшись в комок, чтобы закрыть локтями, спиной и головой живот, громко (насколько вообще могла в своём текущем состоянии) начала:
– Алиса, я… Мне очень жаль, что так вышло. Это всё м-моя вина… (вздох)… я должна была… должна была уберечь тебя от… от всего, что случилось. Я не смею просить… – Ксения начала терять контроль над своими эмоциями, – но, пожалуйста, не трогай моего мальчика.… Дай мне время. Он ни в чём не виноват перед тобой! Его даже не было тогда, ты понимаешь?!
Тело Алисы всё ещё подходило под описание «кожа да кости», но она уже не походила на измождённый труп, покрытый отметинами смерти и разложения. Ксения не видела, но Алиса улыбнулась; её лицо перетекало из трупной маски в самодовольную физиономию подростка, перед которым унижаются и ползают на коленях недавние обидчики, напуганные и беззащитные.
(Кто из нас об этом не мечтал?)
По волосам сжавшейся в комок жертвы заскользила ступня, а затем она начала нажимать на затылок, вдавливая лицо в пол. Сопровождавшие действо всхлипы подпитывали ощущение победы
(с кем ты воюешь?),
но останавливаться было нельзя. Они всегда просят прощения, а потом бьют в спину.
Нельзя просто взять и уйти.
Гадкие хлюпающие звуки, способные вызвать омерзение у всякого, кто их услышит, сопровождали последующие метаморфозы. Топливом процесса стало отчаяние, а сырьём – тело самой Алисы. Казалось, её кишечник шевелился в животе, изворачиваясь и стремясь выбраться наружу. Отчасти это и произошло: из влагалища вылезла трубка, отдалённо напоминающая хобот.
В процессе трансформации Алиса убрала ногу с головы Ксении; та не удержалась и подняла голову. Увидев ещё не окончившуюся трансформацию, она пришла в ужас; новый всплеск адреналина дал ей сил вскочить на ноги и попытаться убежать, но монстр, которым стала её дочь, оказался проворнее. Женщина вновь оказалась в ловушке.
Зажатая в углу. Лицом к стене.
– Не надо!
Ксения сопротивлялась. Она выпячивала навстречу чудовищу локти, пыталась вывернуться или хотя бы развернуться боком, но трансформация не ограничилась хоботом. Рёбра Алисы с хрустом и скрежетом перестроились; кожа на боках разошлась, обнажая пару костяных конечностей, больше похожих на лапы гигантского паука. Они уперлись в кисти женщины и развели их; давление было не сильным, но «руки» монстра
(это всё ещё Алиса?)
оканчивались острым навершием. Стоило лишь попытаться вырваться из тисков, как кисти пронзала острая боль.
«Хобот» медленно поднимался.
– Хватит!!! – крик отчаяния пронзил завесу щелчков и хлюпающих звуков. Конец «хобота» был уже на уровне ягодиц, когда Ксения сделала последнюю отчаянную попытку достучаться до той, что когда-то была человеком, была дочерью.
Была жертвой.
4
«Хватит! Пожалуйста, прекратите!»
Иголки ударялись о кости, царапая их; обида сдавливала горло, и каждое слово было отмечено печатью подступавшей истерики. Сколько Алиса ни просила оставить её в покое, повышенная чувствительность к каким бы то ни было раздражителям: иголкам, камням, холоду, словам – привлекала к ней даже больше внимания, чем внешность. Реакция была чрезвычайно смешная (с точки зрения рыхлых, мускулистых и даже просто тощих мудаков и сук, разумеется), а сил дать сдачи не было как физически, так и морально.
«Я уродина, и ничего уже не изменить».
Помнишь, как ты стала такой? Помнишь, как истязала себя из-за капризов какого-то придурка? И что это дало? Оценил ли он твои старания? Твою самоотверженность? А кто подвёл тебя к этому шагу? Они же и были первыми в очереди на аттракцион «Алиса-анорексичка: оскорбляй, бей, унижай!»
Да, ты помнишь, кем была.… А кем ты стала?
– Алиса… Алиса… пожалуйста, не надо…
Ксения уже пребывала в полубессознательном состоянии, не способная хоть как-то бороться. Она дрожала всем телом; сердце стучало так, что было слышно со стороны; прерывистое дыхание наводило на мысли о лихорадке и помешательстве.
Алиса вертела головой, смотря то на стену, то на мать, то на свои руки и другие части тела. Содрогаясь от увиденного, она словно впервые осознала, как изменилась, физически и ментально, и главное – что она сейчас собиралась сделать.
– Нет… – вывалилось из её рта. В горле застрял ком.
«Хобот» и дополнительные конечности не подчинялись ей; как Алиса ни напрягалась, а мысленно «приказать» им оставить мать в покое не выходило. «Хобот» скользил по бёдрам и ягодицам и, кажется, искал свою цель на ощупь, самостоятельно. В один момент распятая на стене женщина вскрикнула и с силой вжалась в стену. Ребёнок внутри неё зашевелился.
Алиса в ужасе отпрянула назад, руками одёргивая склизкую извивающуюся дрянь от матери. Ничем более не удерживаемая, Ксения осела на пол и потеряла сознание.
Отступая, Алиса задела костяной конечностью и опрокинула стоявшую на подоконнике банку с ветками вербы, рефлекторно наблюдая за её падением. Небольшой участок пола моментально покрылся тонким слоем воды, отражающим потолок, кусочек ночного неба в окне… и саму Алису.
Некий астроном, лихорадочно искавший на ночном небе потерянную звезду, вздрогнул от истошного женского вопля. Второго за ночь, между прочим.
На удивление беспокойная ночь.
5
– Добро пожаловать домой, сынок! – торжественно произнёс мужчина, открывая дверь жене с завёрнутым в покрывало младенцем в руках. Тот ответил нечленораздельным выражением радости, и семья вошла в квартиру.
Не теряя ни минуты, Ксения поместила ребёнка в манеж и направилась к спальне. Уже подойдя к двери, она остановилась в нерешительности.
Наконец, набрав воздуха в грудь, она вошла в комнату.
Кровать была заправлена, пол – вымыт, подоконник – свободен. Ксения дошла до вещевого шкафа и открыла самый верхний ящик, которым обычно никто не пользовался. Там лежал свёрток – фотография в рамке. Портрет с чёрной лентой.
Донеся свёрток до прикроватной тумбочки, Ксения медленно, с дрожью в руках принялась разворачивать его. Обёртка поддавалась очень легко.
«Хоть бы что-то замедлило меня, что угодно…»
С портрета на Ксению смотрела девочка-подросток, ни больше ни меньше. Теперь портрет будет на видном месте.
День был очень ветреный, и никто бы не отреагировал на резкий порыв, всколыхнувший занавески, испугом. Ксения же, услышав характерное шуршание, чуть не вскрикнула. Обернувшись, она обнаружила на полу обломок веточки вербы. Это хоть и принесло некоторое облегчение, но оставалось смутное ощущение ещё не миновавшей опасности. Некоторые усопшие не терпят неуважения, и игнорировать знак не стоит. Ксения взяла в руки обломок и выглянула в окно.
Вместо привычных улиц с дорогами, соседними домами и фонарями она увидела скованное льдом озеро и идущую по нему в светлую даль Алису. Такую же, как на фотографии, только взрослую, будто не было ни анорексии, ни гибели, ни той страшной ночи…
Алиса оглянулась. В её глазах блестела печаль. Мать и дочь встретились взглядами. Ксения улыбнулась и прослезилась. Алиса улыбнулась в ответ, слегка наклонив голову и опустив взгляд вниз, словно извиняясь.
«Ты не виновата», – хотела выкрикнуть Ксения, но не смогла. Алиса едва сдерживала слёзы, поднимая сжатую в кулак левую ладонь с оттопыренным мизинцем:
«Прости меня. Мир?»
Ксения разревелась и прикрыла лицо руками. Окно постепенно возвращалось к своему привычному амплуа: дороги – дома – фонари, –навсегда отрезая её от дочери. В первый раз это случилось, когда дыра, в которой исчезло тело Алисы, заплыла льдинами, а Ксения сделала всё, чтобы забыть о случившемся. Теперь она не забудет. Не сможет забыть.
Алиса продолжила свой путь по замёрзшему озеру, которое поглотило огромное количество душ, превратив их в голодных призраков, искажённые силуэты самих себя. Лишь немногие смогли обрести покой, попав в эти холодные воды.
Воды мертвецов, именуемые Жизнью.
Марина не подумала прикрыть за собой дверь в уборную. Шум воды в трубах и в раковине вполне способен перебудить половину обитателей этажа, но медсестру это не слишком волновало. Главное, ей нужно – нет, ей просто необходимо! – избавиться от этой серо-бурой гадости (в темноте она казалась чёрной), образовавшейся из холодного пота и табачной пыли на коже. Из зеркала на медсестру глядело её же отражение, страшное как смертный грех. К счастью, недостатка в горячей воде и мыле не наблюдалось. В идеале бы ещё и пятна с юбки как-то вывести, но это уже мелочи. Даже если спросят, можно будет сослаться на самую обыкновенную пыль и безалаберность уборщицы.
В слив потекли чёрные ручейки. Когда пальцы наконец стали больше ассоциироваться с живым человеком, нежели с мертвецом, медсестра принялась за лицо. На затопленной пластиковой мыльнице и на салатовом прямоугольнике мыла остались тёмно-серые разводы, но вряд ли на них обратят внимание. Марина спешно натерла лоб и щёки скользкой субстанцией, набрала в ладони очищающую влагу и наклонилась над раковиной.
«Зажмурься!»
Хотя с каждой пригоршней лицо в отражении становилось всё менее и менее жутким, Марина каждый раз со страхом поднимала глаза на зеркало. Нервы шалили как в детстве после просмотра фильма ужасов.
«Вдруг буду не я? Вдруг в зеркале буду не только я?!»
Пока капли стекали по шее и подбородку, Марина вдруг осознала простую, но от того не менее тревожную истину: она прячется от тьмы, кишащей грабителями, насильниками и бомжами, за стенами клиники, запертая на одном этаже с грёбаным психом!
Воистину, внутри не лучше чем снаружи.