1
«Я не мог уснуть. Холодный осенний ветер нёс запах свежеразрытой земли; он словно заползал в ноздри, прорываясь через небогатую палитру слабых, едва различаемых мною запахов. Какое-то время я старался притерпеться, но прошло, по моим ощущениям, около часа, а дышать стало только тяжелее. Не выдержав, я сорвался с места, практически побежал к тяжёлой двери.
Днём она обычно была заперта, ибо моё появление на публике могло создать дополнительное беспокойство владельцу сего не особо уютного, но, тем не менее, наиболее симпатичного из доступных мне приютов. Днём то и дело проходили соответствующие церемонии, но ночью здесь обычно тихо. Да, порой забредали пары и небольшие группы молодых людей, создающие разной степени дискомфорт. Одни устраивали фотосессии
(я и сам, будучи верноподданным Её Величества, фотографировался со своей почившей супругой – мода есть мода),
пикники, ночные свидания и даже …хм… Я, конечно, понимаю, что место по-своему романтичное и даже интимное, но так можно и простыть! Бывали и группки детей, проводивших нечто вроде призывных ритуалов
(демон по имени Слендермен мне неизвестен, и я не уверен, что его вообще есть смысл призывать; молодые соседи поведали, что область его обитания – лес, тогда, тем более, зачем проводить ритуалы здесь?),
бывали и более зрелые люди, приносившие жертвы забытым божествам.
(Опять же, большинство капищ стояли там, где сейчас стоят церкви и часовни – до кого они, простите, хотят достучаться своими кошками, козлами, да даже младенцами?)
Шумные и неопрятные, молчаливые и прекрасные – многие забредали сюда, но чаще всего их не трогали, лишь наблюдали за ними. Лично мне это даже доставляло удовольствие. Иные гостьи в элегантных нарядах и с напудренными лицами были столь прелестны, что я еле удерживался от попыток заговорить с ними. Они бы испугались, да и я, признаюсь, уже не в том состоянии, чтобы на что-то рассчитывать. Любить-то нечем…
Сторож давно должен был отпереть замок, но моя дверь оказалась заперта. Странно. Что же, надеюсь, хозяин примет мои извинения касательно замка, который пришлось одолеть путём применения грубой силы…
Покинув склеп, я лицезрел крайне занятную картину: четверо молодых людей, разодетые, как клоуны, – у одного даже зелёный хохолок на голове имелся! – и увешанные обрывками цепей, заклёпками и кожаными ремнями (выходцы из рабочих районов, надо полагать) раскапывали – вернее, один копал, а остальные подгоняли, – могилу мисс Кримсон; сторож лежал связанный неподалёку.
Я не знаком с Элизабет лично, но наслышан о ней. То, что мне говорили, указывает на весьма обширный список причин и целей, движущих грубыми действиями юношей. Пришли ли они сюда по её желанию или ведомые собственными тёмными страстями, знать я не мог, ибо даром читать чужие мысли не обладаю. Я решил посмотреть, как будут развиваться события, чтобы не причинять даме лишнего беспокойства.
– Лиза сегодня дома не ночует, – услышал я у самого уха, – она оправилась от ран и ушла на охоту.
Голос принадлежал хозяину кладбища, которое я уже несколько лет считаю своим домом.
– Следовательно, нет никакой нужды терпеть этих гробокопателей?
– Оставьте одного в живых, – после небольшой паузы отозвался хозяин, – остальные же полностью в вашем распоряжении. – И голос умолк, словно его и не было».
2
По освещённой красноватым светом дорожке стучали каблуки. Две женщины, шатаясь, шли в сторону спального района. Точнее так: одна, подвыпившая, еле перебирала ногами и больше висела на второй, трезвой, вынужденной тащить подругу, что и делала на удивление бодро.
Впрочем, подругу ли? Познакомились они буквально полчаса-час назад, когда Ольга – а именно так зовут нетрезвую – барабанила пальцами по барной стойке с опустевшей рюмкой перед собой. Наблюдавший за ней (за женщиной, не за рюмкой) молодой парень хотел было присесть на соседний стул и предложить продолжение банкета, но некая девушка заняла место первая. Парень, впрочем, тут же переключил внимание на неё. Хоть она и сидела к нему спиной, ряд признаков: беленькие ножки в красивых туфлях на невысоких каблуках (хотя откуда ему знать, когда начинается «высокий» каблук), растущие из-под короткого чёрного платьица, алые волосы, прямая осанка и ухоженные руки – внушали, что и лицом она тоже красавица и куда лучше подходила на роль, отведённую было для грустной женщины средних лет, заливавшей горе водкой. Гадать не хотелось, а место справа от Ольги пустовало, чем требовалось как можно скорее воспользоваться.
Воспользоваться – и, встретившись с красавицей взглядом, вскочить со стула и спешно покинуть бар. Неясно, что он такого увидел – Ольга увидела лишь обращённое к ней приятное лицо с хитро прищуренными карими глазами и лёгкой романтичной улыбкой. Женщина ощутила раздражение от непрошеного внимания, но желание выдать что-нибудь едкое и саркастичное как будто подавлялось извне, словно мысль, до того упиравшуюся в череп и требовавшую выхода, старательно обкладывали пенопластом.
– Совсем необязательно травиться, чтобы забыть прошлое и двигаться вперёд, – незнакомка медленно отодвинула рюмку на край стойки, пристально глядя женщине в глаза; бармен тут же отреагировал, чем заслужил короткий кивок и улыбку рыжеволосой красавицы.
– Я и не хочу забыться, я хочу отвлечься, – пробурчала Ольга и икнула. Незнакомка беззлобно рассмеялась, а икуша угрюмо уставилась на своё отражение в отполированной барной стойке. Да, толерантности к спиртному она не развила, ибо на работе, где до недавнего времени приходилось чуть ли не ночевать, нужны трезвый взгляд и твёрдая память. Одна крошечная рюмка – и всё, её развезло. До дома бы дойти…
– Давай я тебя провожу, – девушка взяла ладони Ольги в свои, отчего та чуть не вскрикнула: руки незнакомки были холодны как лёд.
– Ой! – по выражению лица и направлению взгляда красавица всё поняла. – Теперь лучше?
Поразительно, но Ольга могла поклясться, что холодные пальцы тут же налились теплом, словно коммунальщики, наконец, вспомнили о начале отопительного сезона. Ольга не была уверена, что идти с незнакомкой до дома – это хорошая идея; с другой стороны, какая-то часть разума, не тронутая алкоголем, била тревогу, что уже вечерело, шагать до дома предстояло порядочно, а из своих нор вот-вот повылазит разносортное отребье. Идти одной, да ещё пьяной, всё-таки не стоит. А сама незнакомка…
«Странная какая-то девчуля, – подумала женщина, – откуда мне знать, что она меня не обворует, не заведёт в тёмный переулок, где меня убьют, ограбят и изнасилуют?»
Видя сомнение в глазах собеседницы, незнакомка нежно погладила её запястье. Подозрение сменилось замешательством, и где-то в недрах измученной души возникло стойкое желание согласиться. Голова наливалась свинцом, и Ольга из последних сил кивнула.
– Ладно, – чуть ли не выдавила она из себя. Стоило сделать это, как волна тяжести отступила. Не полностью, но всё же. Незнакомка встала сама и стащила со стула Ольгу; аккуратный носик искусительницы был в считанных миллиметрах от щеки.
– Всё будет хорошо, Олечка, – прошептала незнакомка
«Разве я называла своё имя?»,
после чего повела «Олечку» в сторону выхода, – можешь звать меня Лизой, если хочешь. О, не забудь сумочку…
Первое время Ольга шла сама, из соображений безопасности не назвав Лизе своего адреса, но та, кажется, и так знала, куда идти.
(Ольга дважды перепутала право и лево на развилках, но спутница лишь мягко брала её под руку и вела в нужном направлении.)
Потом ноги начали заплетаться, и у ворот парка она едва не рухнула на асфальт, благо Лиза вовремя подхватила. Ворота были открыты с обеих сторон, а обходить было бы долго…
В ноющем мозгу Ольги всплыло воспоминание о том, что в тёмных аллеях этого парка то и дело случаются крайне неприятные вещи, однако вместо предостережения она выдала какой-то нечленораздельный мямлящий звук, на который спутница лишь фыркнула.
Ольга боялась. Казалось, что за корявыми деревьями и испускающими красный свет фонарями притаились чудовища. Чудовища с человеческими лицами, человеческими телами и, что хуже всего, отвратительными человеческими намерениями. Лиза продолжала уверенно тянуть лямку персонального буксира, не останавливаясь ни на секунду; она методично вращала головой, словно выискивая опасность и ни капли не страшась её. Она как будто взглядом выжигала им коридор, проход в стене кошмара. Вдруг позади парочки зашевелились кусты. Лиза резко обернулась на шум; Ольга случайно посмотрела на неё и чуть не вскрикнула. В свете фонарей хорошенькое личико девушки стало похоже на жуткую резиновую маску с кроваво-красными глазами и пастью, полной острых зубов. Когда их взгляды пересеклись, Ольга едва не потеряла контроль над мочевым пузырём, но обошлось. Впрочем, не совсем – она потеряла сознание.
Когда они миновали парк, на тропу неуверенно вышел мужчина и с недоумением посмотрел им вслед.
3
«Сторож открыл глаза и, судя по всему, сильно удивился тому, что я занят освобождением его от пут. Это заняло несколько больше времени, чем предполагалось изначально, ибо пальцы ощущались плохо, и распутывать ими узлы оказалось крайне затруднительно. Я оставил это дело и попытался порвать верёвки силой, но они врезались в запястья и лодыжки мистера Грэйвса, отчего тот застонал. Мой отец – Царствие ему Небесное – будучи военным хирургом, всегда учил проявлять сострадание и сочувствие к пациенту. Обычно это выражалось в ударе кувалдой по голове оперируемого. В данной ситуации подобный шаг казался мне неприемлемым, поэтому пришлось прибегнуть к не совсем традиционному способу освобождения, а именно – перекусить путы.
Идея, конечно, весьма неоднозначная, но оказалось, что со времён луисвилльского инцидента 1984 года я отнюдь не утратил навыка разгрызать плотные материи. Мистер Грэйвс не вырывался, но по лёгкой дрожи можно было догадаться о его ощущениях. Что поделать, жизнь в склепах, гробах и братских могилах придаёт телу определённую затхлость; проблему, право, можно решить духами, но добыть их не всегда удаётся. Когда с путами было покончено, сторож поднялся, огляделся: на меня, на ворота, на хулиганов – пробубнил: «Запру ворота» – и убежал. Не поблагодарил, даже банальное «спасибо» не сказал. Впрочем, я тоже хорош – не удосужился осведомиться о его самочувствии. Эх-х…
Скрытно подбираясь к налётчикам, я заметил, что не одинок в своём намерении. Из-под земли вокруг ивы, стоящей в 30-ти футах от раскапываемой могилы, показались длинные тощие руки – мисс Алиса (фамилия мне, увы, неизвестна) тоже пробудилась от шума. Либо просто проголодалась.
Понимаю, это очень некрасиво с моей стороны, но по секрету.… Говорят, она всё время голодна, может есть за четверых (когда не спит) – и совершенно не полнеть! Можете себе такое представить?
Я отвёл взгляд от юной особы и сконцентрировался на ночных визитёрах. Измученный юнец прекратил копать, вытер пот со лба и что-то выкрикнул. Похоже, он добрался до гроба. Наверное, так оно и было, ибо в могилу спрыгнул ещё один, с хохолком; остальные остались наверху, чтобы помочь вытащить нелёгкий груз. Даже пустой гроб весит весьма прилично.
Пора было определяться с тем, кого оставлять в живых. На самом деле, я плохо представлял себе, что ждёт выжившего. Что на самом деле гуманнее: убить или оставить на откуп Хозяину? Мисс Алиса тем временем выбралась из-под земли и побрела в сторону раскопок.
Так и быть, определим «счастливчика» методом исключения».
Гробокопатели, надувая от натуги щёки, выволокли гроб на поверхность. Всё-таки неплохо было бы подкачаться для дела. Хотя какое это «дело»? Перелезли через забор, связали старика
(действительно, зачем ставить на охрану надгробий, покосившихся крестов и пары склепов кого-то более толкового?),
нашли могилу… Непонятно, правда, чья это могила и зачем её нужно было раскапывать. А ещё Денису (для друзей просто Денчик) непонятно, почему копал только он. Рафик что, бережёт ирокез? Ему теперь физические нагрузки противопоказаны? Ирокез теперь типа вакцины или что? А Димон и Толик?
«О, эти вообще укурки, – вздохнул Денис, ничего не сказав вслух, – пропили (пардоньте, проспиртовали) все мозги! Вот зачем было так орать? Запугать старух? Сомневаюсь, что ожившие трупы выкрикивают «O-o-o, dig up her bones8!», а не, например, «Мозги-и-и!».
Множество вопросов, которые он бы не задал себе, если бы не протрезвел от тяжёлой работы. А ведь всего два часа назад они всей компанией трясли головами на фесте. Гомон был ужасный, ничего не слышно, но Рафик всё же умудрился найти приключение на свою пятую точку. Какого-то ноунейма похоронили на кладбище с худшей репутацией в городе (это притом, что чем более жуткие слухи о нём распускали, тем популярнее оно становилось!), но гроб с покойником привезли откуда-то из Америки. Тайно! Да так тайно, что об этом узнаёт даже пьяный Рафик посреди лайва, на котором и вокалистов не особо-то слышно.
Ай да молодцы, ай да конспираторы! Но кого это волнует? Никого, кроме пьяных в хлам панков, запрыгнувших в маршрутку и помчавшихся здороваться с новоприбывшим «амером». Или «амеркой». Только поздороваться.
– Пацаны, а на фига мы тут всё раскопали? – наконец спросил Денис.
– А-а-аа…. А хрен его знает! – Димон и сам впервые задумался об этом. Рафик почесал в затылке. Лишь Толика ещё не отпустило.
– Эй, чего разлёгся, бутерброд?! – и пнул гроб. Тот не ответил. Толик выругался и продолжил:
– Вставай уже, грёбаный шашлык! Ну как можно в такое время спать! Смотри, какое небо! Не то что у тебя в Америке, а?
– Братишка, я тебе покушать принёс! – выпалил Рафик и толкнул только вылезшего из ямы Дениса. Тот едва успел подставить руки, иначе бы со всего маху влетел носом в крышку.
– Если там не мужик, а баба, то Денчик её, считай, уже застолбил, – пошутил Рафик.
– Кстати о бабах, – Димон указал куда-то в сторону, – ля, какая.
Со стороны ивы к ребятам ковыляла фигура в сером рванье. Компания оживилась и со свистом и гиканьем подманила её к себе; Рафик поправил несуществующий галстук и вразвалочку двинулся навстречу. Димон и Толик подбадривали друга, но ему это было и не нужно. А вот протрезвевший Денис при виде силуэта с непропорционально длинными конечностями резко захотел убраться подальше.
– Пацаны, давайте валить отсюда.… Вы что, кино не видели?! – Толик рассмеялся, а Димон и вовсе не услышал предупреждения, так как пытался жестами показать девушке в обносках, что он лучше Рафика во всех отношениях.
«Фу-ух, и с чего вдруг вонять-то стало? Только что же всё нормально было…»
4
Ольгу разбудили уже у двери квартиры. Голова трещала, но способность соображать не заглохла полностью; покопавшись в сумке, Ольга вытащила связку ключей и попыталась отпереть дверь, но никак не могла попасть в замочную скважину. Пришлось доверить сокровенное незнакомке. Та быстро открыла дверь, перетащила страдающую от похмелья «Олечку» через порог и, оглядев квартиру (крохотная «однушка» с зашторенными окнами, большой двуспальной кроватью и страшным беспорядком), поволокла её сразу в ванную.
– Тебе нужно освежиться!
Ольга не сопротивлялась, когда Лиза стянула с неё кофту и подставила лицо под струю холодной воды, придерживая волосы, чтобы не сильно намокли. Полегчало. Ольга блаженно выдохнула; когда она стала более-менее уверенно ориентироваться в пространстве, девушка оставила её наедине с зеркалом.
Какое-то время женщина приходила в себя, слушая журчание воды и размышляя о том, как она – умная, целеустремлённая, окончившая МГУ с красным дипломом журналиста, окрылённая успехами и полная надежд – докатилась до такой жизни. Путь до должности заместителя главного редактора был тяжёлым сам по себе, а дальше больше. Переработки и фактическое отсутствие выходных – могли вызвонить в любой день и чуть ли не в любое время суток – как стиль жизни, личной же жизни как таковой нет
(с коллегами строить отношения – себе дороже, змей больше чем в серпентарии, хотя с виду все такие улыбчивые, милые…. Да будь они хоть наполовину такими честными, какими себя считают и позиционируют, карьерный рост Ольги шёл бы раза в два быстрее!),
квартира из дешёвых (если сейчас вообще можно назвать что-то из недвижимости дешёвым), да и нужна она была разве что для сна и складирования обуви. Да и сама Оленька уже не яркое и жизнерадостное «мамино солнышко», а какое-то вялое, мутное, скукожившееся и скурвившееся в свои сорок два… в свои тридцать пять лет создание.
«Удивительно, что я до сих пор не научилась пить…. Чёрт, как же спать хочется. Только хрен я теперь усну. Скоты проклятые! Да и я хороша, надралась и едва не отбросила копыта где-нибудь в подворотне с перерезанным горлом и разорванной юбкой из-за этого дерьма! Подумаешь!»
Пришло время закрыть кран и покинуть ванную, тем более что дома гостья. Лиза сидела на краю кровати (стул был завален мятой одеждой), не испытывая видимого дискомфорта от недостатка света в помещении. Когда хозяйка квартиры показалась в дверном проёме, девушка вскочила и участливо справилась о её самочувствии.
– Мне лучше, Лиз, спасибо.… О-ох! – Свинцовые тучи над мозгом ещё не рассеялись, и Ольга добавила: – Не могла бы ты передать аспирин? Под кроватью с твоей стороны аптечка… в коробке из-под обуви, – и, не снимая туфель, улеглась на кровать. Сил стоять на ногах, разгребать завал на стуле или хотя бы разуться не было.
– Прости за беспорядок, – с виноватой улыбкой добавило «мамино солнышко», – и за то, что не умею принимать гостей. Пожалуйста, чувствуй себя как дома.
Пока Ольга, закатив глаза, изображала (но не имитировала) страдания, гостья нащупала под кроватью коробку
(одну из коробок),
отряхнула её от пыли и положила на колени.
– Сейчас-сейчас, – отозвалась Лиза, разворачивая слои полиэстера…
(Стоп, что?)
«Не та коробка». Ольга попыталась донести мысль до почти добравшейся до содержимого девушки, но получилось лишь вытянуть в её сторону дрожащую руку и простонать что-то нечленораздельное. Поздно. Лиза подняла глаза на лежащую.
– Аспирин, говоришь…. Ух, хитрюга! – лицо озарила хитро-игривая усмешка, и Лиза в шутку пригрозила «хитрюге» пальчиком.
– Эта не та коробка! Аспирин лежит в другой! Честно! – Ольге хотелось провалиться сквозь землю или хотя бы съежиться до размера Дюймовочки, пока Лиза доставала из коробки вибратор. – М-мне его подарили! Я им даже не пользовалась!
– О-ох, – Лиза сочувственно сложила руки на груди, – ты совсем себя загнала, бедняжка! – и подползла к «бедняжке». Затем положила ладонь ей на лоб.
– Так лучше?
Удивительно, но остатки головной боли рассосались. Девушка поцеловала хозяйку квартиры в щёку и погладила по волосам.
– Всё образуется, – сказала она, перенося театр ласковых действий с шевелюры на плечи, а затем и на бёдра, – незачем убиваться из-за потери нелюбимой работы. И из-за возраста – тоже. Ты прекрасна.
Последовавший за словами поцелуй в губы всколыхнул что-то в душе Ольги. Она уже и забыла, когда её в последний раз целовали, когда её ласкали, ведь в жёсткой гонке, из которой она временно выбыла, эмоциональной открытости – родной сестре беззащитности – места нет. Кажется, ей теперь вообще нигде места нет. Может быть, здесь и сейчас? Тем более что не погонит же приличная женщина ту, что тащила её на себе через полгорода, из дома в ночь!
Ольга не хотела, чтобы ангел, посланный ей небом в утешение за годы тяжёлого труда, улетевшие в трубу, так скоро упорхнул обратно.
Ей не хотелось, чтобы всё ограничилось одним поцелуем.
– Пожалуйста! – красноречивый взгляд, полный мольбы, бегал от благодетельницы к обнаруженной ею машинке и обратно. – Я прошу тебя…
Рыжеволосый «ангел» одарил просящую пикантной улыбкой.
5
Когда Ольгина одежда и бельё увенчали гору на стуле, а туфли упёрлись в коробку с пресловутым аспирином, Лиза принялась раздеваться. Хотя Ольга считала себя гетеросексуалкой, она не могла оторвать от неё глаз и как зачарованная следила за каждым движением. Вот она сбросила с себя туфли, вот элегантно и раскованно сняла платье, картинно встряхнула волосы, а вот – неторопливо, подразнивая сглатывающую слюну наблюдательницу надутыми губками, чувственными вздохами и многозначительными взглядами – полностью оголилась.
В груди Ольги бешено колотилось, а в момент, когда её глазам открылось всё, казалось, что сердце подскочило к горлу. Бывшая репортёрша не могла сказать, было ли это тело самым красивым из всех, что ей доводилось видеть, ибо способность разума адекватно и в полной мере воспринимать действительность оказалась под ударом. Воздух как будто был насыщен и благоуханием клубники, и ароматом кофе, и запахом молодости и здоровья. Мозг словно опутала паутина, похоронившая под собой способность мыслить рационально и обнажившая всё, что связано с эмоциями и ощущениями. Лиза придвинулась с вибратором в руке, Ольга с радостью раздвинула перед ней тронутые варикозом ноги.
Эту машинку продали с батарейками в комплекте. Надо лишь нажать на маленькую кнопочку.
– Как же мало нужно, чтобы заменить мужчину – лишь котик и этот малыш. Обожаю XXI век… Мур-мур, солнышко!
За время, что маленький помощник был включён, Лиза на словах побывала богиней и последней потаскухой, госпожой и рабыней, ангелом небес и дьяволом во плоти, объектом обожания и преклонения и куском мяса для использования. «Мамино солнышко» крыло всё и вся трёхэтажным матом
(соседский ребёнок заплакал во сне, испугавшись, что это его мама-алкоголичка вернулась с родительского собрания),
закатывало глаза и высовывало язык, надрывно признавалось в любви и заставляло стёкла дребезжать от крика.
– Ну как, разогрелась? – Лиза отложила машинку в сторону. Розовощёкая Ольга блаженно улыбалась. Сейчас её не волновала ни потеря работы, ни беспорядок, ни тем более оптический обман или галлюцинация в парке. Но до́лжно не только принимать заботу и ласку, но и уметь дарить их, отвечать добром на добро. Ольга всем своим существом желала отплатить благодетельнице.
Кровать, на коей прежде лишь спали мёртвым сном, превратилась в поле боя и экспериментов. Во всяком случае, для Ольги. Поначалу она чувствовала себя неуверенно, но очень скоро, ободряемая партнёршей, стала действовать всё более и более решительно. Они сплетались и расплетались снова и снова; не было такого места на теле, где не побывали губы, язык или пальцы. Не существовало запретных мыслей и табуированных желаний, лишь двое в объятиях друг друга (больше всего удовольствия Ольга получала, тиская ягодицы своего ангела и зарываясь лицом промеж её грудей). Перехватывая инициативу, Ольга изо всех сил старалась добиться открытого восхищения со стороны своей богини. Она видела блеск в её глазах, ощущала вздымающуюся грудь под ладонями и обжигающее дыхание, но этого казалось недостаточно. В то время как хозяйка кровати лезла из кожи вон, Лиза принимала её дары с неизменным изяществом королевы, получающей подношения от верных подданных: с тёплой улыбкой и без лишних эмоций. Казалось, что чего-то не хватает, и отчасти так оно и было. Королева ещё не получила то, чего желала и заслуживала.
Обессилевшая женщина рухнула на подушку, но Лиза не собиралась останавливаться и, кажется, пошла на второй круг. Она непобедима. Начиная со ступней, с кончиков пальцев и пяток, она поднималась всё выше, и выше, и выше… Ольга стонала и выла, приближаясь к своему пределу, но ни на что не могла повлиять. Когда искусительница принялась ласкать ртом груди, не переставая томно глядеть в глаза и не убирая пальцев с низа живота, Ольга достигла предела. Её тело обмякло, а руки, до того нежно гладившие волосы и плечи едва знакомой любовницы, стекли на измятые простыни. Всё, что она теперь могла, – лежать в полубессознательном состоянии, ничего не видя, и шумно дышать, пока ненасытное божество развлекается с неподвижным телом.
Нет сил даже на то, чтобы выразить восхищение или произнести много раз вырывавшееся сегодня: «Я люблю тебя».
6
Совсем рядом с Денисом раздался смачный хруст, а затем и вопль. Обернувшись, Денис и Толик (Рафик был слишком далеко) увидели трясущегося, но по-прежнему стоящего на ногах Димона. Оба вскрикнули от неожиданности и испуга, но не поверили своим глазам, а как поверили, так и вовсе заорали от ужаса. За спиной Димона, обхватив его голову руками, стоял полуистлевший мертвец во фраке и вгрызался парню в затылок.
– Что за чёрт? – Рафик обернулся на крик, но не мог понять, что не так. Вот Денчик с Толяном стоят, орут, вот Димон трясётся, над чем-то угорает, наверное. Всё время так. Махнув на них рукой, предводитель неофициального бенда собрался продолжить путь к неизвестной
(«Вроде симпотная. И вроде она. Надеюсь… Ик!»),
но в этом не было нужды. Когда Рафик отвлёкся на друзей, та сама миновала оставшиеся пятнадцать – двадцать метров и уже стояла перед ним. Рафик вздрогнул от неожиданности. Ему показалось, что незнакомка выглядит странно
(очень худые руки и ноги; груди как будто и нет, рёбра выпирают; будто изрезанная в порыве саморазрушения кожа; дыра в боку и осунувшееся лицо в трупных пятнах),
но и только. Во взгляде худышки не было злости, даже наоборот, она разглядывала визитёра с неподдельным интересом. Похоже, он ей понравился. Рафик растерялся (кажется, алкоголь начинал выветриваться), но напускная весёлость не раз выручала в таких ситуациях.
– Привет, красивая. Да ты вылитая… эм-м, как её там… короче, вылитая невеста из «Трупа невесты», вот!.. (Оглядывает «новобрачную» с ног до головы.) Блин, тебя что, совсем не кормят, да?
При слове «кормят» неизвестная улыбнулась, демонстрируя местами почерневшие зубы, что выглядело даже мило. Будто забитая девочка-ботаник с косичками, в очках и в брекетах пытается показать мальчику, что он ей симпатичен. С Рафиком такое бывало. Бывало и похуже.
Девушка в рубище робко положила костлявую ладошку на правое плечо панка и пальцами коснулась его щеки, продолжая невинно улыбаться. Рафик не мог не улыбнуться и не рассмеяться. Со стороны это выглядело настолько нелепо, насколько вообще возможно, но какая разница?
Вдруг смех Рафика прервался. Теперь он, раскрыв рот, глядел на собеседницу с испугом. Её правая рука пронзила его куртку и футболку, как арбалетный болт – доспехи, и вошла ему промеж рёбер. Панк почувствовал, как длинные тонкие пальцы обхватили сердце, а уже через секунду увидел его воочию – перед собой. Издавши предсмертный хрип и рухнув на землю, он уже не смог увидеть, с каким аппетитом анорексичка уплетала свежее мясо.
Денис с Толиком тем временем сломя голову неслись к воротам (почему-то им не пришло в голову уйти тем же путём, что и пришли – просто перелезть через забор), но те были заперты. Причём заперты основательно – обмотаны цепью и зафиксированы замком. Разорвать цепи парни не могли физически, пролезть в узкий проём между створками тоже не представлялось возможным.
– Замок! Замок! Нужно сломать замок! – Толик вращал головой в поисках чего-нибудь тяжёлого, и хотя ничего такого не увидел, он заметил сторожку. – Я сейчас, бро, я сейчас!
Денис пошёл по другому пути – он вцепился в ворота и во всё горло звал на помощь. Но мир снаружи уже опустел – даже автодорога, а кто захочет выйти из дома на холод? Неважно, кричат ли на кладбище, в тёмном переулке ли или у входа на станцию метро. Никто не придёт, потому что всякий боится столкнуться с тем, что будет угрожать собственной жизни; потому что слишком многие злоупотребляют чужим доверием и считают это естественным, даже правильным; потому что лень. Впрочем, ничего нового.
Может, Денис успел помолиться про себя, может, мир всё-таки не без добрых людей, а может, просто повезло, но вдалеке показался свет фар, принадлежавших, как выяснилось уже через несколько секунд, фургону. Неясно, причина тому крик Дениса или нет, но, к великому облегчению для последнего, автомобиль остановился в пяти метрах от ворот. Дверь со стороны водителя отворилась, и из машины вышла женщина в полупальто, после чего неспешно направилась к воротам. Чёрные волосы и бледная кожа в свете фар делали её похожей на привидение, а светло-серые глаза, излучавшие флегматичное спокойствие, но в то же время и безразличие, внушали опасение. Вернее, внушили бы при других обстоятельствах. Так что Денис лишь поморщился с мыслью: «Час от часу не легче, блин!», но не более. Сейчас главное выбраться из этого проклятого могильника.
– Пожалуйста, помогите! Нас заперли! За нами гонятся…
Незнакомка отрешённо смотрела мимо Дениса и явно не торопилась что-то предпринимать, чем выводила панка из себя. Тот нетерпеливо топтался на месте, пока темноволосая переводила ничего не выражающий взгляд на него, на ворота, на цепи с замком, на сторожку, затем обратно на дёргающегося парня, который, видимо, пытался поторопить её невербально. Но женщина (а может, и девушка, разберёшь тут) лишь наклонила голову и поглядела на «собеседника» чуть более осмысленно.
– Ты меня вообще слышишь, дура?! – сорвался тот на крик, не выдержав. Не очень красивый ход, но он дал результат. На безразличном лице теперь ясно читалось раздражение. Со стороны сторожки прогремел выстрел, а уже через секунду обернувшийся на внезапный шум Денис ощутил сильный толчок в области солнечного сплетения. Парень согнулся и завалился было на колени, но удар чем-то тяжёлым по голове форсировал события, и он без сознания рухнул на холодную землю.
Рафик тем временем мирно лежал с обглоданным до черепа лицом, а его новая подружка уже принялась за его мясистые ноги.
7
Боль всколыхнула оплетённый грёзами мозг, и аромат чувственности развеялся. Ольге показалось, что что-то пронзило её грудь и почти достало до сердца. Опустив глаза, все ещё не способная пошевелиться женщина увидела лишь рыжую макушку Лизы, припавшей к источнику боли.
По телу прокатилась волна озноба. Звуки наслаждения, а также другие, похожие на прихлёбывание или даже потягивание сока из пакета через трубочку, вытеснялись из сознания гулом сердцебиения, который становился всё отчетливее, а сами удары – всё реже. Ольга чувствовала, что задыхается; во рту ощущался горьковатый привкус. Она попыталась закричать, но получился лишь хрипяще-булькающий звук, после чего изо рта по щекам побежали алые ручьи. Королева подняла голову на захлебнувшийся крик и придвинулась повыше. Её лицо было нездорово бледным, даже серым, почерневшие губы растянулись в жуткой ухмылке, а взгляд налившихся кровью глаз казался поистине устрашающим, словно это не прелестная девушка, а жуткий хищник, взирающий на жертву из ночной мглы.
Ольга глядела на чудовище с мольбой, и ответ не заставил себя ждать – лицо Червонной Королевы снова приняло человеческий вид: свежее румяное личико, чувственный рот и карие глаза. В воздухе вновь повисла приятная эссенция, а метафорический паук в голове вернулся к пряже. Ольга чувствовала, что скоро умрёт, но в мозгу всплыла мысль, что это, в общем-то, не самая плохая смерть. Она провела чудесную ночь с партнёршей, угадывавшей все её потаённые желания и реализовывавшей их в лучшем виде; она потратила лучшие годы жизни на работу и людей, от которых чуть ли не выворачивало, а начинать всё заново просто не было сил. Зачем просыпаться по утрам? Ради кого и ради чего жить?
Лиза неторопливо слизывала кровь со щёк и подбородка еле дышавшей женщины, приправляя действо поцелуями. Когда поток практически иссяк, она придвинулась ещё раз; теперь вампирша сидела поверх Ольги, упираясь коленями в подушки. Удостоверившись, что голова полумёртвой женщины находится прямо под ней, Лиза нанесла себе порез ногтем в области сердца.
«Это же кощунство – наносить ей рану и травмировать её кожу! – возмутилась про себя Ольга. – Хотя если кто-то и имеет на это право, то лишь онасама».
Из крошечной ранки, которая тут же затянулась, выступила буквально капелька крови и медленно потекла вниз по телу. Лиза следила за Ольгой, а Ольга из последних сил напрягала слабевшее от близости смерти зрение и наблюдала, как капля сползала от груди к животу, от живота к бёдрам…
«Хотела бы я быть этой кровинкой», – подумала Олечка и открыла рот. Больше ей ничего не оставалось.
Погасший было мир зажёгся вновь, а сердцебиение больше не отдавалось в висках. Кажется, смерть отступила. По крайней мере, на время.
Одетая Лиза
(«Когда она успела? Сколько же я была в отключке? Опять…»)
сидела на краю кровати и обувалась. Почувствовав на себе взгляд, она обернулась и с улыбкой кивнула.
(«Какая она всё-таки красивая!»)
Когда девушка встала и направилась к двери, Ольга в ужасе вскочила, поборов слабость.
– Не уходи!
Ответом стала снисходительная улыбка, и она продолжила: «Я не хочу! Не хочу, чтобы это заканчивалось…. Пожалуйста, скажи, что мы ещё встретимся! Ради бога, скажи!»
Королева обхватила Ольгино лицо ладонями и произнесла: «Когда ты понадобишься мне, я позову тебя. Или приду к тебе» – и снова направилась к выходу.
– А-а ты придёшь сюда? – затараторила Ольга вслед. – Или мне ждать тебя в баре?
Лиза ничего не ответила, лишь прикрыла за собой дверь.
8
«Сказать по правде, возможность снова отведать свежей плоти дорогого стоит. На голове расположено множество кровеносных сосудов, но давление невысокое, посему мой костюм не пострадал от брызг во время первого укуса. Я не чувствовал вкуса, вернее, чувствовал очень смутно, но главное не это. Главное, в моём теле – пусть и частично, пусть и на время – возобновилась жизнь. Кончики пальцев покалывало от притока крови, и это восхитительно! В слоях кожи оживали волосяные луковицы! Изумительно! Даже возобновившееся слюноотделение на фоне таких ощущений причиняло лишь незначительный дискомфорт. Мягкие ткани рта истлели, и слюна вот-вот просочится прямо на воротник, но эту цену я готов заплатить!
Мисс Анна миновала запертые ворота
(она вполне могла перелезть через них, ибо принадлежит к той категории женщин, что не боятся «замарать руки» во всех смыслах этих слов)
и доставила одного из молодых людей к разрытой могиле. Мисс Алиса, заметив движение, недоверчиво покосилась в сторону посетительницы, сгребла части тела обладателя хохолка в кучу и попыталась скрыть их от её взгляда, заслонив собой. Затея, на мой взгляд, изначально обречённая на неудачу даже с учётом того, что рана на теле мисс Алисы затянулась и более не позволяет видеть сквозь неё.
Мне не хотелось питаться при Анне, хотя она, скорее всего, даже не смутится нетривиальному виду сего тривиального действия. Её присутствие всегда вызывает смятение в моём сердце, даже если оно не бьётся. От взгляда бросает в дрожь. Она бледна как Смерть, её волосы темны как ночи Самайна, что она проводит на Кладбище. В одну из таких ночей я её впервые и увидел. Она представляла собой нечто большее, чем юные создания, устраивающие фотосессии на могилах в элегантных или, наоборот, непристойных нарядах, с напудренными лицами, вычурным макияжем и дешёвой атрибутикой. Анна не из тех, кто верит или не верит в магию, стремится к мечте или причитает о её несбыточности, о нет! Она из тех, кто знает или намерен узнать, владеет или стремится овладеть.
А ещё она – старшая дочь Хозяина и единственная, кого можно отнести к живым. Данная деталь повергает меня в уныние, но это правда: существование в виде нежити – это совсем не то, чего следует желать, даже с учётом возможности на время реанимировать тело (далеко не у всех), некоторых сверхчеловеческих способностей (аналогично) и задела на бессмертие (с большими оговорками). И вот плоть и кровь несчастного мальчика заставили моё сердце биться, воскресили мои чресла и всколыхнули дремавшее чувство одиночества и желание любить и быть любимым!
Что это? НЕТ!!! Неужели Грэйвс не справился с молокососом?! НЕ-Е-ЕТ! Не смей направлять на неё ружьё, негодяй! Ни за что на свете не позволю…»
Оживший труп бросился на линию огня, в результате чего принял основной заряд дроби. Остальные дробинки чудом не задели Дениса, очнувшегося от выстрела. Мертвецу оторвало левую руку, и он с воем пал на землю. Тёмная обернулась: в дверях домика смотрителя стоял перепачканный кровью неформал и спешно перезаряжал двустволку. Анна направилась к нему. Когда ружьё было заряжено, а Толик приготовился стрелять, она остановилась и впилась в него взглядом. Руки парня задрожали, а палец слез со спусковых крючков. Ведьма продолжила движение к горе-стрелку, неотрывно глядя ему в глаза. Приклад ружья упёрся в землю, а дула стволов теперь смотрели в нижнюю челюсть. Подойдя к Толику вплотную, Анна просунула носок сапога в защитную раму поверх одного из спусковых крючков, прикрыла ладонями уши и позволила себе моргнуть.
Бедный мальчик опустил глаза и осознал, что его ждёт. Ухмыльнувшись в ответ на испуганный скулёж, Тёмная надавила на спуск.
Вернувшись к запуганному Денису, которого Алиса щупала и разглядывала с явным гастрономическим интересом, Анна склонилась над искалеченным, но всё ещё «живым» мистером Купером. Тот страдальчески улыбался, глядя на девушку, если выражение полусгнившего лица вообще можно идентифицировать как улыбку. Тёмная вздохнула.
– Я дарую тебе…
«О Боже, неужели взаимность! Дорогая моя, вы…»
…покой.
И ударом сапога размозжила Куперу голову.
– Эй, – Лиза без особых проблем перенеслась с внешней стороны ворот на территорию Кладбища, – что ты здесь забыла? Кто тебя звал?
«Я».
Лиза смолкла. Будучи сытой и румяной, она обычно походила на жизнерадостную любительницу «потусить», а не на обольстительницу. Но сейчас она поджала губки и больше напоминала обиженного ребёнка.
– Ты, – Анна обернулась к Лизе, – ты переселяешься в обычную человеческую квартиру, – и бросила ей брелок с ключами.
– Там есть турецкая софа? – поинтересовалась вампирша.
– Там есть ставни на окнах.
– Твой? – печально подала голос Алиса, тыча пальцем в Дениса.
Парень боялся пошевелиться или даже посмотреть на девушек.
(Сколько же им на самом деле лет?)
Лиза бросила на него презрительный взгляд, Алиса отодвинулась, подпуская сводную сестру к жертве. Анна же без лишних слов принялась за осмотр. Глаза, состояние зубов, цвет языка, цвет кожи…
– Разберёшь его на органы? – пробурчала Алиса, всё ещё надеясь урвать лишнюю тушку.
– Будешь добывать из него свои «секретные ингредиенты»? – съязвила Лиза. – Или, может, у тебя потерялись игрушки? Сломался станок?
– Ты не лучше тех, кого ненавидишь, – отозвалась Тёмная, проверяя состояние кожи на голове жертвы, – боготворящие тебя становятся высушенной оболочкой или прислугой. Ты ведь всё ещё играешься с едой, не так ли?
Алиса расхохоталась, а Лиза скорчила гримасу и отвернулась.
Закончив осмотр, Анна разочарованно вздохнула…
– Извини, милый, –
…и свернула Денису голову.
«Прекрасно. Кто всё это убирать будет?»
– Я уберу! – радостно завопила Алиса и потащила лежащие рядом трупы в сторону своей ивы.
– Собирай вещи, мы уезжаем сейчас же, – бросила Лизе Тёмная и направилась к сторожке. Первый выстрел громыхнул там, значит, тело сторожа с ключами должно быть неподалёку.
Червонная Королева молча открыла гроб и собрала вещи. Их было немного: несколько колец, ожерелье, серьги, парадный наряд, пачка банкнот и обгоревший дневник. Она непобедима. Как и её девичья сентиментальность, пережившая не одну смерть.
9
Рассвет не принёс радости, лишь осветил руины жизни. В воздухе витали тучи пыли, что хорошо заметно в свете солнца. Измученная Ольга ворочалась на кровати посреди комнаты, заваленной мятой одеждой и хламом. Стол ломился от кип бумаг, годных разве что на растопку. Ещё восемнадцать часов назад можно было сказать обратное, но сейчас-то что толку в интервью, квитанциях и черновиках статей, если на них не написано ручкой, карандашом или даже губной помадой самое главное? На них не было никакой информации о Лизе.
Ольга осмотрела всё. Она перерыла свою сумочку, перелопатила эти пресловутые обувные коробки и проверила карманы одежды в надежде, что ангел оставил хоть какую-нибудь информацию о себе: номер телефона, домашний адрес, ФИО, послание – что угодно, что позволит увидеть её снова. Но ничего не было.
Когда чувство эйфории спадает, серая действительность ощущается ещё более ужасной, чем прежде. Подобно наркоману, лишённому своевременной дозы зелья, Ольга ощутила на себе всю тяжесть мира и горечь существования в нём. Хуже всего то, что ей самой больше нет места в этом мире. Лиза стала её путеводной звездой, и теперь она скрыта непроглядным туманом. Может, она больше и не вернётся, не призовёт к себе. Зачем, когда мир полон молодых и перспективных?
Бросив холодный взгляд на своё отражение
(«Старуха!»),
«мамино солнышко» отыскало на кухне нож, вернулось в ванную и застыло над раковиной.
«Эта кожа больше не обжигается её дыханием. Это лицо больше не вызывает её умиления. Эти пальцы больше не касаются её тела. Эти губы больше не целуют её. Этот язык больше не ощущает её вкуса. Эти глаза больше не видят её улыбку! ЭТО СЕРДЦЕ БОЛЬШЕ НЕ БЬЁТСЯ С ЕЁ СЕРДЦЕМ В УНИСОН!!! ЭТА КРОВЬ БОЛЬШЕ НЕ…»
Кровь. Во время ночных игрищ капелька драгоценной крови Королевы попала в тело Ольги. Это чего-нибудь да стоит, правда? Это ведь куда больше похоже на истинную близость, чем штамп в паспорте или глупый обряд с хрупкими клятвами. Они обменялись кровью, хотя одна капля божественного экстракта и сколько-то стаканов мерзкой гадости из дрянного Ольгиного сердца – это крайне неравноценный обмен. Но они связаны! Ольга воззвала к частичке Лизы в своих венах, и по ним, словно горячая вода по трубам, разлилось тепло. Разыгравшееся воображение нарисовало в зеркале над раковиной их обеих; Лиза обнимала женщину со спины, держа руку на бедре и покусывая мочку уха женщины. Ощущения были до невозможности реальными.
– Ты почувствуешь, что нужна мне, – промолвила она, подкрепляя слова поцелуями. – Я буду навещать тебя. Не страдай, ласковая моя. Закрой глаза, шагни в огонь.
Проекция расплылась и исчезла, но мир более не казался выжженной пустыней. Ольга положила нож на место. Госпожа может нуждаться в ней, и она должна быть готова ко всему: заслонить её от пуль, предоставить средства, кров и постель, накормить своей плотью, дать взятку полиции, выследить и убить врага. Умереть за неё, если потребуется. И для всего этого нужна хорошая физическая форма, трезвый ум и твёрдая память. Ничего не поделать, надо жить дальше.
«В следующий раз я не приведу тебя в свинарник. Мы будем проводить ночи во дворце, я обещаю!»
Долгая бессонная ночь закончилась. Наступил рассвет.
Не обращая внимания на выпученные от удивления глаза охранников, уборщиц и медсестёр, Маркус выбежал из больницы и бросился к припаркованному неподалёку автомобилю. Старенькая «Лада» брыкалась, отказываясь заводиться с первого поворота, чем едва не ввергла патологоанатома в отчаяние. С третьей попытки двигатель неохотно, но всё-таки запустился.
Ехать было недалеко, но Маркус выжимал максимальную скорость, которую можно было позволить в городе со всеми этими пешеходами, постами ДПС и светофорами. И всё же, терзаемый подозрениями и страхами, он не уследил за дорогой и едва не врезался в проезжавший мимо универсал. Из окна переднего пассажирского места высунулась женщины и разразилась бранью вслед стремительно удалявшейся «Ладе». Маркус оглянулся в сторону, откуда донёсся крик. Лысеющий водитель, ещё не пришедший в себя после случившегося, сама кричавшая женщина рядом и дети-дошколята на задних сидениях, мальчик и девочка.
При виде последних брюки стали патологоанатому тесны, а металлическая ширинка стала причинять нешуточную боль.
Через пару минут перед глазами возникла родная хрущёвка, но успокаиваться было ещё рано. Затормозив перед подъездом, Маркус выскочил из машины и вбежал в подъезд. Дверь открыта настежь, хотя обычно её закрывают.
«Господи, только не это! Неужели всё кончено?!»
Остановившись в нерешительности перед панелью с кнопкой вызова лифта, Маркус, подавляя желание бежать сломя голову, прокрался к лестнице. Ступая как можно тише, он начал медленно подниматься на свой двенадцатый этаж. Ему пришлось разрываться между необходимостью смотреть под ноги, следить за дверями на минуемых лестничных площадках, задирать голову в поисках засады на верхних этажах и прислушиваться. Липкий пот бежал по спине, одежда становилась тяжёлой и мокрой до отвращения. Ладонь скользила по перилам. В глазах щипало. Кажется, ещё немного, и сердце не выдержит.
«Боже, помоги мне!»
Никто не поджидал медика на лестничной клетке, но опасность всё ещё могла таиться внутри. Продолжая красться, Маркус внимательно рассматривал дверь своей квартиры на предмет чего-то необычного. И прислушивался, нет ли кого внутри. Изо всех сил напрягая память, зрение и слух, Маркус так и не смог обнаружить никаких следов взлома или иных признаков проникновения.
«Мне нечего противопоставить профессионалам. Выхода нет!»
Трясущиеся руки вставили ключ в замочную скважину. Поворот. Щелчок. Ещё поворот. Ещё щелчок. Ключ покидает скважину. Теперь – надавить на ручку.
«Господи, спаси-помилуй!»
Мир будто замер в тишине.