Не прошло и пяти минут, как подполковник Завьялов был уже у меня. Он обладал удивительным чутьем быть вовремя там, где больше всего нужен. Ведь целый день находился в полках, а стоило мне принять решение ввести бригаду в бой, он тут как тут. Видимо, по обстановке понял, что дальше дело без него не обойдется. Когда он вошел в хату, мы слушали доклад генерала Тутаринова.
— В связи с тем, что через насыпь прорваться до сих пор не удалось, я решил, товарищ командующий, — комдив сделал паузу, давая возможность Завьялову доложить о прибытии, и продолжал: — ввести в бой свой резерв — 34-й полк из-за правого фланга первого эшелона дивизии.
Кивнул Завьялову, приглашая его тоже послушать.
— Решение, Иван Васильевич, правильное. Но этот полк придется забрать в мой резерв. — Тутаринов хотел что-то сказать, но сдержался. — Наносить удар из-за правого фланга твоей дивизии будет мотострелковая бригада Завьялова. — Лицо его просветлело, и он произнес облегченное «а-а-а». Я назвал исходный рубеж и время атаки. Завьялов тут же набросал предварительные распоряжения своим полкам и отправил офицеров связи. Мы сели за стол, чтобы по рабочей карте подробно наметить маршруты выдвижения и другие вопросы организации боя. Офицер оперативного отдела делал у себя заметки для последующего оформления боевого приказа. Получив указания, комбриг произнес свое совсем будничное: «Все будет в порядке, товарищ командующий, разрешите идти?» и тут же исчез за дверью.
Едва начало светать, мы были уже на командном пункте Тутаринова. Дом на южной окраине села Люблино хорошо подготовлен для этой цели. Отсюда просматривалась вся глубина поля боя: перед железнодорожным полотном закрепились кубанцы; по правому склону полк подполковника Иванова, по левому — полк майора Шакшаева. Некоторые подразделения залегли у самого грейдера в глубоком кювете, в ямах и в воронках.
— Там невозможно поднять головы, — сказал командир дивизии, увидев, что мы внимательно рассматриваем непосредственные подступы к населенным пунктам, — немцы ведут сильнейший огонь.
— Разрешите дать сигнал танковой атаки? — спросил кто-то сзади. Тутаринов вопросительно взглянул на меня.
— Разрешите, товарищ командующий?
Я кивнул головой. В небе вспыхнула серия красных ракет. Из-за домов, копен сена и лесопосадки появились танки 128-го полка.
Они неторопливо продвигались вперед и с коротких остановок стреляли по огневым точкам на насыпи. Отсюда открыли огонь противотанковые орудия. И в то же мгновенье где-то рядом раздались резкие хлопки выстрелов. Это артиллерия прямой наводки била по засеченным орудиям противника. Танки увеличили скорость. У насыпи казаки соскочили на землю и побежали вдоль нее к железнодорожному мосту.
— Это четвертый эскадрон капитана Стефанова, — объяснил Иван Васильевич. — Он уже прорывался ночью к селу, но там фрицев, как в бочке сельдей.
Танки прорвались через насыпь, и когда они появились в поле зрения, уже перед самой Дарьево-Александровкой, на их броне вновь сидели казаки Стефанова Танковый десант ворвался в село.
Боевые порядки бригады Завьялова были видны лишь в первый момент атаки. А затем, судя по бешеному треску пулеметов и автоматов, частым взрывом гранат и орудий, доносившимся из Ново-Петровки, там завязались яростные уличные схватки. Не выдержав одновременной атаки с севера и с востока, немцы бросились на юго-запад к Куйбышевке. Кавалерийский и танковый полки преследовали их, уничтожая огнем, гусеницами и в конном строю.
Наступление в общем развивалось успешно. Но когда рассвело, стало ясно, что именно сегодня нам предстоят новые решающие бои. В степи творилось такое, что в первый момент кое-кто даже схватился за голову. Сначала мы увидели выходящие из серой предутренней дымки прямо на нас большие толпы гитлеровцев. Напоровшись на наш кинжальный огонь, они залегли. Завязался огневой бой. Пока казаки кончали с ними, стало совсем светло.
По всей степи длинной цепью тянулись колонны немецкой пехоты, тяжело груженных автомашин, бронетранспортеров, танков. Сила шла на нас, прямо скажем, немалая. И главное — она все увеличивалась за счет новых сил, отходящих под ударами войск нашего фронта, наступающего с востока.
Мы тогда еще не знали, что ночью по целине в обход Ново-Петровки прошла колонна жителей, которых под конвоем гнали в фашистское рабство. Но, как мне потом рассказали, к счастью эта колонна (более пятисот человек) была перехвачена и освобождена казаками 40-го гвардейского кавалерийского полка. Другая такая же колонна двигалась на село Чернополье. Командир полка подполковник Головащенко послал наперерез ей 2-й эскадрон. Командовал этим подразделением храбрый и смекалистый офицер, старший лейтенант Митьковец. Прикрываясь лесопосадками и балками, он вывел свое подразделение к селу Бесчастное и, когда колонна подошла, внезапно напал на конвой. Советские люди были освобождены.
В это утро 42 марта войска Конно-механизированной группы выполнили, на мой взгляд, главную задачу — всеми силами первого эшелона захватили рубеж Червона Долина, Ново-Петровка, Бурхановка и закрепились по западным скатам балки. Теперь можно было с уверенностью сказать, что нижнеднепровская группировка в основном окружена и пытается пробиться на запад. Но если с востока на нее давили 6-я, 5-я ударная и 28-я армии, а с севера — 8-я гвардейская армия, то нашей Конно-механизированной группе, наносящей удар с запада и перехватившей пути отхода 6-й немецкой армии, желательно было иметь сил куда больше. Как не хватало нам 23-го танкового корпуса! Не теряя еще надежд, я стал диктовать боевое распоряжение генералу Пушкину. Отправить его не пришлось. К рации меня вызвал начальник штаба фронта, находившийся в это время в городе Новый Буг. Из намеков и недомолвок я понял, что этот корпус для нас пока «орел в небесах».
Позже выяснилось, что 29-й армейский корпус немцев нанес контрудар в северо-западном направлении на Ново-Полтавку. Положение армии Чуйкова несколько осложнилось. Командующий войсками фронта ввел 23-й танковый корпус в бой. Фланговым ударом вдоль железной дороги корпус смял боевые порядки 32-й пехотной и 97-й егерской дивизий немцев. Положение, однако, продолжало оставаться напряженным, поэтому танковый корпус, на который мы так рассчитывали, был передан в оперативное подчинение командарма Чуйкова. Все это произошло уже без комкора генерал-лейтенанта Пушкина. Он погиб. Мне было известно, что утром 12 марта он выехал ко мне из-под Баштанки для получения боевой задачи. При подъезде к селу Ново-Ивановка осколок бомбы оборвал его жизнь. Тело комкора едва успели вывезти в тыл, так как в это время и начались очередные удары противника с целью прорыва.
О напряженном положении 8-й гвардейской армии говорится лишь в том смысле, что ей приходилось громить большое количество вражеских войск и в более сложных условиях, чем, скажем, 46-й армии генерала Глаголева, корпуса которого, прорвавшись через реку Ингул, ударили в тыл боевой группе генерала Тина, отбросив 57-й танковый корпус немцев к северо-западу. Перед ней теперь был только «фронт охраны коменданта 593-го тылового района» (560-й охранный батальон особого назначения) и другие тыловые части. Однако на правый фланг давила группа Кирхнера,[25]но сама она едва сдерживала натиск 37-й армии генерала Шарохина. Словом, севернее нас фронт противника трещал по всем швам, но в полосе 8-й гвардейской его пока что успевали временно заделывать. А вот на южном крыле волна наступления главных сил нашего фронта продолжала теснить немцев и румын.
С выходом Конно-механизированной группы на пути отхода нижнеднепровской группировки все должно было, на мой взгляд, измениться. Мы, конечно, не могли, закрепившись на достигнутом рубеже, ждать, когда перед нами появятся ее главные силы, отходящие из-за Ингульца, чтобы громить их по мере подхода. Но теперь мы вели наступление лишь частью сил. Мысль была такая: если усиленным передовым отрядом удастся захватить более или менее выгодные для нас пункты на Ингульце, то можно будет всеми силами сделать бросок вперед и закрепиться на ее западном берегу. Если нет, то это будет отличная разведка боем. Вернее, даже по тем задачам, которые были поставлены (разгром штабов, узлов, отходящих частей, резервов, органов тыла и так далее), это были частные рейдовые операции с решительными целями. Они могли перерасти, в случае неудачи, в разведку боем, а в случае успеха — в продолжение наступления всей Конно-механизированной группы на рубеж реки Ингулец. Так думалось мне, когда ставил задачи: генералу Танасчишину захватить Снигиревку, а генералу Головскому — переправу у села Гагановки.
Весь день на всем фронте группы, буквально на каждом клочке земли, пылали жаркие бои. Немцы по всем дорогам и по бездорожью двигались отдельными плохо управляемыми частями и подразделениями, стремясь прорваться на запад. Казачьи дивизии уничтожали их картечью из орудий прямой наводки и огнем мелкокалиберной зенитной артиллерии (вся артиллерия дивизии была поставлена в боевых порядках спешенных полков), расстреливали из пулеметов, автоматов, карабинов, секли в конных атаках, давили гусеницами танков. Оставшиеся в живых беспорядочно распылялись по степи мелкими группами, в одиночку и всюду, где только возможно, просачивались на запад. Пришлось один полк генерала Головского перебросить из Бармашово в Киселевку, чтобы второй эшелон мог на более широком фронте перехватить этих «беглецов».
О том, что творилось под Снигиревкой, стоит рассказать подробнее.
Где-то около 10 часов мы вернулись в штаб группы. Он располагался в селе Широкое (иначе оно называлось 3-е отделение Снигиревского зерносовхоза). К этому времени сюда прибыл и штаб генерала Жданова.
— Чем порадуешь, Владимир Иванович? — спросил я у генерала.
И он действительно порадовал.
— Тринадцатая и четырнадцатая механизированные бригады ведут бой у Снигиревки.
— Ворвались?
— Нет еще, товарищ командующий, — там создано нечто вроде предмостного плацдарма, фронтом на запад. Это целый укрепрайон. Командиры бригад докладывают, что у них на виду из Снигиревки на юго-запад, в обход Ново-Петровки, движутся колонны пехоты с большими обозами и стадами крупного рогатого скота.