Вплоть до 17 марта велись действия по ликвидации остатков «армии мстителей», развивая наступление на Николаев. Вечером этого дня я получил радиограмму генерала Корженевича. Конно-механизированной группе ставилась задача переправиться на западный берег реки Ингул на участке колхоза Ново-Данциг и к утру 18 марта сосредоточиться в районе Леополь, Ново-Шмидтовка, Красно-Владимировка, Сухой Еланец. Привести в этом районе Конно-механизированную группу в полный порядок и подтянуть сюда же свои тылы.
Ночью к местам переправы двинулись колонны казачьих артиллерийских, танковых полков. На лицах воинов была печать бесконечной усталости, но глаза их блестели от сознания гордости за свои славные боевые дела.
Весь личный состав Конно-механизированной группы уже знал, что в сводке информбюро от 16 марта говорилось:
«Главное поражение нанесено противнику 13–16 марта 1944 года, когда немецкое командование, в связи с выходом гвардейской группы генерал-лейтенанта Плиева на немецкие тылы, потеряло всякое управление войсками и отходило на запад группами и даже одиночным порядком».[30]
Часть II
1. Оперативная пауза
Село Сухой Еланец, где расположился наш штаб, лежит в широкой балке. Если пойти по ней на юг — выйдешь к морю. А стоит подняться на крутобокий западный берег и посмотреть вокруг, как увидишь целый массив сел и хуторов: Леополь, Ново-Шмидтовка, Красно-Владимировка, Суворовка, Буденовка, Ново-Зиновьевка. Это — район сосредоточения Конно-механизированной группы. Здесь идет напряженная работа: спешно ремонтируются танки, самоходки, автотранспорт, вооружение; чинятся обувь, обмундирование, амуниция, снаряжение конского состава; в полевых банях сплошным потоком моется личный состав, тут же дезинфицируют и моют белье. Сюда по большакам и по полевым дорогам подтягиваются тылы полков, дивизий, корпусов и приступают к приведению себя в порядок; подходят маршевые роты с новым пополнением, ремонтеры подводят свежий консостав для кавалерийских соединений. Артвооруженцы подвозят оружие и боеприпасы — все это по мере прибытия направляется на доукомплектование кавалерийских, стрелковых, артиллерийских, танковых и специальных частей.
Наряду с этой работой идет напряженная боевая и политическая подготовка к предстоящим боям. Во всех частях прошли партийные и комсомольские собрания. И хотя повестка дня нацеливала партийные организации на обеспечение выполнения предстоящих боевых задач, разговор начинался с фактов массового героизма только что закончившейся рейдовой операции. На митингах зачитывали поздравления Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного, Маршала Советского Союза Василевского, генерала армии Малиновского и Военного Совета фронта. Вот выдержка из телеграммы, присланной на мое имя товарищем Буденным: «Поздравляю весь личный состав с блестящей победой, одержанной вами в районе Новый Буг… Блестящие действия казаков-кубанцев по разгрому немецко-фашистских войск будут вписаны золотыми буквами в истории Красной кавалерии…»[31]Семен Михайлович выражал уверенность, что казачья гвардия будет и в дальнейших боях показывать образцы боевой удали и массового героизма. Новая волна митингов была вызвана присвоением 30-й кавалерийской дивизии наименования Новобургской и награждением 9-й и 10-й гвардейских дивизий орденом Суворова.
Словом, велась большая и напряженная работа, которая в донесении определялась одним коротким выражением: «Войска группы приводят себя в порядок в интересах предстоящей наступательной операции».
В эти дни мне пришлось побывать почти во всех полках кубанцев и сталинградцев. И что бы казаки и танкисты ни делали, главная тема их разговоров — прошедшие бои. Это неиссякаемый источник рассказов о самых удивительных подвигах личного состава.
При выезде в Леонополь (там стояло два полка дивизии полковника Гадалина) мы проезжали мимо казаков, ремонтировавших конское снаряжение. Они удобно устроились возле уцелевшей стены разбитой хаты и, ловко орудуя шилом и дратвой, вели о чем-то оживленный разговор. «…Принят в партию посмертно», — услышал я обрывок фразы и невольно натянул повод своего рыжего дончака. Казаки, увидев меня, встали. Я слез с коня, подсел к ним и спросил:
— Кого приняли в партию посмертно?
— Да це-ж нашего гвардии лейтенанта Винокурова, что погиб в Бармашово. Добрый був хлопец. Грудь… — он широко развел руки, — во! И не меньше, а крутая, ну… як у вашего коня. Говорят с одного удара вбивал сваю заподлицо с водой. А голосина — два Шаляпина разом. Душа була, як солнце — одинаково добрая для всих. Ну, конечно, всякие там микробы на солнце гибнут, это само собой. Ворвались в тот день фрицы в Бармашово, а пробиться на запад не могут. Стало на их пути подразделение лейтенанта Винокурова. Дело доходило до рукопашной. Ох и нарубал он их, як пшеницу в косовицу. Пробились гитлеровцы на флангах и окружили подразделение. И видно уже сами не рады стали, да раскружиться не могут. Так и бились весь день. Все погибли, один лейтенант остался — с оторванной рукой, с вырванным боком, с разорванной щекой и одним уцелевшим глазом, а жив. Поднялся он с саперным топором в руке навстречу фрицам да как запоет: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…» Фрицы от одного вида его в ужасе кинулись, кто куда. Так и помер, не допев песни, на ногах помер стоя. Потом уже упал. — Казак смолк. Молчали все, потрясенные его рассказом. — Вот, разбирали его заявление в партию… Погиб он, как коммунист. Приняли в партию посмертно.
В штабе дивизии я встретил начальника политотдела полковника Костина и спросил о лейтенанте Винокурове. Его светлые глаза затеплились. Он мягким движением руки откинул полу шинели и, опуская руку в карман брюк, сказал:
— Парткомиссия утвердила решение партийной организации саперной роты считать лейтенанта Винокурова членом партии с момента подачи заявления. — Он вытащил из кармана блокнот. — Имею привычку записывать… Подробности его гибели вы знаете?
— Да. Говорят он был богатырем.
— Настоящий богатырь, не знающий страха воин. До последних минут жизни он вел дневник. Вот посмотрите.
Я взял блокнот и прочел: «Немцы пьяны, лезут напролом… Казаки — народ, не знающий страха в борьбе. Игнатенко уничтожил 11 немцев, Иващенко — 9 немцев. Бенацкий ранен, но дерется с прежней яростью…
Немцы лезут с диким остервенением. Мы окружены. Отбито 10 атак. Нас осталось семь человек. Будем биться до последнего. Пусть знают, как дерутся казаки-гвардейцы».
Блокнот начальника политотдела был заполнен примерами подвигов. Вспомнилось единоборство пулеметчика зенитной установки сержанта Петухова с тремя стервятниками «МЕ-110». Раненный, он сбил одного мессера и помог казакам отбить атаку.
— Вы знаете, товарищ командующий, — заметил Костин, кладя блокнот на место, — нам не приходится особенно-то организовывать пропаганду подвигов и массового героизма. Если казак увидел удаль молодецкую своего товарища, не успокоится, пока все об этом знать не будут. Да еще и в станицу напишет, «какой есть его друг, а в бою — названый брат».
И действительно, в дни подготовки к новой наступательной операции мы узнали много удивительных, героических историй. Тут был и любимец казаков парторг эскадрона отважный лейтенант Джигирей. В бою под Михайловкой он с противотанкистами отражал сильные контратаки немцев. Пуля сразила его, но возле него нашли смерть несколько десятков гитлеровцев. Из уст в уста передавали о новом подвиге Героя Советского Союза младшего лейтенанта А. К. Каштанова. Под Снигиревкой его батарея отразила неоднократные атаки танков. Просматривая газету «Сталинград», я обратил внимание на очерк Миколы Рудь «Двое из танка № 17». Очерк большой, на всю страницу. Быстро пробежал его. Так и есть, — танк врывается в населенный пункт и, стремительно маневрируя, расстреливает скопления пехоты, подминает орудия, ударом брони разрушает автомашины, сеет панику, ужас и смерть в рядах противника. Схватываю строки: «Сивков спокойно написал на клочке бумаги потрясающие по силе убеждения и великой правды слова: «в крайнем случае погибнем, но в плен не сдадимся… Оставляем для себя по 2–3 патрона».
Я тут же позвонил генералу Танасчишину и спросил:
— Значит не вырвался из Снигиревки младший лейтенант Сивков?
— Вырвался, товарищ командующий.
— Как? Ваша газета пишет, что погиб.
— Это случилось уже в селе Явкино. Он повторил свой беспримерный подвиг. Поздно вечером 14 марта ворвался в село и, маневрируя по улицам, создал видимость действия целого подразделения. Поднялась паника. На улицах возникли пробки, пустозвонная стрельба, крики… А танк врывался в места таких скоплений и вершил правосудие над фашистами. Но случилось несчастье. На окраине села танк попал в противотанковый ров. Оставшиеся в живых Сивков и его радист Крестьянинов отбивались, как истинные сталинградцы. Но сами понимаете… Только не самоубийством все кончилось, как говорили. Связали они все имеющиеся у них противотанковые гранаты и взорвали себя. Это, видимо, потому, что гитлеровцы, в конце концов облепили танк и стали агитировать их сдаться. В тот момент, когда на танк забрался какой-то чин, знавший русский язык, танк взорвался… Еще один момент, товарищ командующий. Одну минуту… — пауза. — » Вот, Исса Александрович, последние строки дневника читаю: «Просим сообщить родным и товарищам, что мы выполнили свой долг перед любимой Родиной…»
— Трофим Иванович, прошу вас представить мне материалы на посмертное присвоение товарищам Сивкову и Крестьянинову звания Героя Советского Союза.
— Уже готово, товарищ командующий, сегодня представим. Забыл доложить: наши разведчики, первыми ворвавшиеся в село, увидели, как досталось фашистам от советского танка: одних убитых — более сотни, десятки развороченных автомашин, повозок и многое другое.
И всюду, где бы мне ни приходилось бывать в эти дни, рассказывали о лихих атаках и хитроплетенных маневрах; об ударах из засад и о дерзких налетах на вражеские колонны; о кровавой косовице под Березнеговатое и Снигиревкой.